Даниил
Если бы всё в жизни было не так, как было, сегодня моему отцу исполнилось бы 80.
Но всё было так, как было, и сегодня об этом помнят всего два-три человека. Я - один из них.
Как говорил Воннегут, такие дела.
Часто думаю о том, что в общей неустроенности отца - и общественной, и личной - прежде всего виновата война. Так уж вышло, что дед погиб в самом начале войны, к тому же пропал без вести (уже потом пришла информация, что попал в плен и был расстрелян перед строем), а бабушку, когда она с двумя маленькими детьми вернулась из эвакуации, даже не пустили в дом, и они, как семья врага народа (без вести!) так и не решились тех людей побеспокоить.
Так что всё, чего Даниил добился (прежде всего, образование, многие таланты, самовоспитанные в себе), это всё - вопреки. И личная неустроенность росла из того же корня - не было ни примера семейной жизни, ни даже намёка на то, как она устроена. Всё из книг либо на личном опыте. Отсюда, думаю, столько ошибок и неудач. Это эхо войны преследовало отца всю жизнь, от детских страхов, юношеского сиротства, вплоть до старческих кошмаров...
это отец в молодости, в 50-е.
Внешне мы с ним были не похожи, я похож на маму и маминых, но с годами стал замечать внутреннее сходство с отцом, в характере, в интересах, в семейной жизни...
Я сегодня изредка думаю о том, что с ним бы, пожалуй, обсудил ту жизнь, что вокруг, мне было бы интересно, что он про всё это думает, хотя он, сколько его помню, всегда чурался политики, вечно боялся чего-то, и во взрослом моем состоянии мы чаще общались о книгах, кино или истории (по образованию он был историк, хотя преподаватель из него не вышел, а других способов заняться профессией он не нашёл).
Последние годы он жил в Яффо, виделись мы редко, и я даже не знаю, где он похоронен.
Наверное, стоит найти это место при случае, хотя, даже если найду этот камень, не смогу ничего на нём прочитать (даже если там что-то написано).
Такие дела.
Но я всё-таки помню. Помню, как в детстве он учил меня писать стихи (и был первым моим критиком), помню, как таскал меня по всяким выездным эсператнистским лагерям (это его увлечение стало в итоге главным делом его жизни), свои коллекционерские страсти я тоже перенял от него... Помню, как мы ездили в Ленинград, мне было лет шесть... Помню нашу долгую переписку времен моего студенчества, он всегда живо интересовался моей жизнью, увлечениями.
Пожалуй, он по своему любил меня. И я его, пожалуй.
Но всё было так, как было, и сегодня об этом помнят всего два-три человека. Я - один из них.
Как говорил Воннегут, такие дела.
Часто думаю о том, что в общей неустроенности отца - и общественной, и личной - прежде всего виновата война. Так уж вышло, что дед погиб в самом начале войны, к тому же пропал без вести (уже потом пришла информация, что попал в плен и был расстрелян перед строем), а бабушку, когда она с двумя маленькими детьми вернулась из эвакуации, даже не пустили в дом, и они, как семья врага народа (без вести!) так и не решились тех людей побеспокоить.
Так что всё, чего Даниил добился (прежде всего, образование, многие таланты, самовоспитанные в себе), это всё - вопреки. И личная неустроенность росла из того же корня - не было ни примера семейной жизни, ни даже намёка на то, как она устроена. Всё из книг либо на личном опыте. Отсюда, думаю, столько ошибок и неудач. Это эхо войны преследовало отца всю жизнь, от детских страхов, юношеского сиротства, вплоть до старческих кошмаров...
это отец в молодости, в 50-е.
Внешне мы с ним были не похожи, я похож на маму и маминых, но с годами стал замечать внутреннее сходство с отцом, в характере, в интересах, в семейной жизни...
Я сегодня изредка думаю о том, что с ним бы, пожалуй, обсудил ту жизнь, что вокруг, мне было бы интересно, что он про всё это думает, хотя он, сколько его помню, всегда чурался политики, вечно боялся чего-то, и во взрослом моем состоянии мы чаще общались о книгах, кино или истории (по образованию он был историк, хотя преподаватель из него не вышел, а других способов заняться профессией он не нашёл).
Последние годы он жил в Яффо, виделись мы редко, и я даже не знаю, где он похоронен.
Наверное, стоит найти это место при случае, хотя, даже если найду этот камень, не смогу ничего на нём прочитать (даже если там что-то написано).
Такие дела.
Но я всё-таки помню. Помню, как в детстве он учил меня писать стихи (и был первым моим критиком), помню, как таскал меня по всяким выездным эсператнистским лагерям (это его увлечение стало в итоге главным делом его жизни), свои коллекционерские страсти я тоже перенял от него... Помню, как мы ездили в Ленинград, мне было лет шесть... Помню нашу долгую переписку времен моего студенчества, он всегда живо интересовался моей жизнью, увлечениями.
Пожалуй, он по своему любил меня. И я его, пожалуй.