проба пера
Топорнинские сюжеты
Книга первая.
Мухоморыч.
Глава первая.
Сон кончился неожиданно, будто переключили канал в телевизоре. Мухоморов Геннадий Игнатьевич открыл правый глаз и, бешено им, вращая, изучал пространство вокруг себя. Память с трудом собиралась в единое целое. Через минуту, Геннадий Игнатьевич отказался от тщетных попыток вспомнить хоть что-либо. Все, что ему удалось понять - это то, что он находился у старого друга Роу в гостях.
Старый дом Роу Медведова был добротной деревенской избой с множеством окон и с удобствами во дворе. Именно сей факт, в данный момент, особенно огорчал Геннадия Игнатьевича. Охая и крякая, он смог оторваться от подушки и привести свое тщедушное тело в сидячее положение, после чего, с ужасом, осознал, что левый глаз он открыть не может.
Решив, что случилось самое страшное и многочисленные враги все же лишили его зрения, Геннадий Игнатьевич рывком соскочил с кровати, с невероятным грохотом упал плашмя и, уже не рискуя, на четвереньках пополз к зеркальному шкафу, чтобы изучить свои увечья.
Так он и смотрел на себя в зеркало, благо оно занимало всю дверцу шкафа и принимать, неестественное в данный момент для Геннадия Игнатьевича, вертикальное положение не приходилось. Из зеркала на Мухоморова смотрел якут, с подбитым левым глазом и ухом, размеров с крупную оладью. Пытаясь понять, кто же в данный момент смотрит на него, Геннадий Игнатьевич поднял левую руку для приветствия и тут же принял наиболее удобное для него горизонтальное положение, а попросту навернулся.
В таком положении он продержался минут пять, после чего начал подъем своего тела, разумно предположив, что начинать надо с подъема филейной части. Проделав сей героический поступок, Геннадий Игнатьевич застыл, ибо что-либо еще он сделать уже не мог. Силы окончательно покинули его и он погрузился в сон, не меняя позы.
Хоргин не застал героического прохода к зеркалу. Все, что он видел в данный момент это то, что перед зеркалом, прямо напротив двери в комнату, кто-то явно пытался доказать свое презрение к вошедшему. На Хоргина «смотрел» голый мужской зад с «бубенцами» наперевес.
Спустя довольно длительное время, Хоргин смог отойти от шока и осмотреть комнату. В которой, по сути, не было ничего необычного для двух не часто, но все же выпивающих, мужиков. Батарея из пустых бутылок, банка из под шпрот, грязный носок на столе и прочие атрибуты мужского веселья. Более другого, внимание привлекала фигура, лежащая в постели. На ней, фигуре, был толстый тулуп (несмотря на июль месяц), толстые ватные штаны и валенки. Человек явно страдал от излишнего тепла, но сопел настойчиво, подергивая красным потным носом.
Роу Медведов, был истинным воплощением своей фамилии. Крепкий, коренастый и невероятно сильный физический, да еще и с лицом «а-ля олимпийский Мишка», он необратимо вызывал симпатию, однако был так же непредсказуем, как и животное , давшее начало его фамилии.
Зная непредсказуемость Роу, Хоргин аккуратно потряс его за плечо и тут же отошел на пару шагов назад. Унылое ворчание прозвучало с примесью внятных фраз, из которых Хоргин понял, что Роу заподозрил Мухоморова в содомии и был вынужден «защититься от посягательств» с помощью подобного одеяния.
Хоргин снова взглянул на Геннадия Игнатьевича с его позой Царь-Пушки и решил, что Роу имел определенные основания на данные подозрения. Ворча и сопя, Роу срывал с себя тулуп и ватные штаны.
- Сука, Мухоморыч!
Роу негодовал
- Выпили, легли спать. Просыпаюсь утром, а этот, паскуда, абсолютно голый по дому ходит и трусы свои ищет! Еще и бормочет, что жена его убьет, если он трусы найти не сможет. Весь дом облазил.
Роу говорил тяжело, видно было, что ему до сих пор жарко.
- Так я посмеивался под одеялом, а тут этому дебилу в голову мысля пришла, что быть может его трусы на мне. Он ко мне под одеяло и давай мне штаны расстегивать. Ну я и влепил ему.
Хоргин к этому моменту уже загибался от смеха. А Роу от возмущения не мог успокоиться.
- Ну я встал и еще разок ему врезал, потом, правда, дал ему стакан спирта, чтобы успокоить. Но тулуп и штаны, от греха подальше, надел! Да-а!
- Роу, а валенки то для чего? - поинтересовался, задыхаясь от смеха, Хоргин.
- Валенки? А Бог их знает, видимо на автопилоте, - резюмировал Роу и взорвался смехом.
Хохот двух глоток продолжался до тех пор, пока Геннадий Игнатьевич не стал подавать признаки жизни.
- Что с ним делать то будем, - спросил Роу
- Да пусть проспится, только давай на кровать перенесем на кровать. А то…, - Хоргин оборвал свою фразу новым взрывом хохота.
Еще минут пять изба Медведова сотрясалась от приступов веселья.
Проходящая мимо избы собака удивленно слушала это безудержное ликование гомерического смеха. Но что-то еще было не так в избе, каждый угол которой, был давно и тщательно помечен старым псом.
Телевизионная антенна, на крыше дома, была увенчана зелеными в красный крупный горошек мужскими «семейными» трусами.
Посвящается моей малой родине.
Книга первая.
Мухоморыч.
Глава первая.
Сон кончился неожиданно, будто переключили канал в телевизоре. Мухоморов Геннадий Игнатьевич открыл правый глаз и, бешено им, вращая, изучал пространство вокруг себя. Память с трудом собиралась в единое целое. Через минуту, Геннадий Игнатьевич отказался от тщетных попыток вспомнить хоть что-либо. Все, что ему удалось понять - это то, что он находился у старого друга Роу в гостях.
Старый дом Роу Медведова был добротной деревенской избой с множеством окон и с удобствами во дворе. Именно сей факт, в данный момент, особенно огорчал Геннадия Игнатьевича. Охая и крякая, он смог оторваться от подушки и привести свое тщедушное тело в сидячее положение, после чего, с ужасом, осознал, что левый глаз он открыть не может.
Решив, что случилось самое страшное и многочисленные враги все же лишили его зрения, Геннадий Игнатьевич рывком соскочил с кровати, с невероятным грохотом упал плашмя и, уже не рискуя, на четвереньках пополз к зеркальному шкафу, чтобы изучить свои увечья.
Так он и смотрел на себя в зеркало, благо оно занимало всю дверцу шкафа и принимать, неестественное в данный момент для Геннадия Игнатьевича, вертикальное положение не приходилось. Из зеркала на Мухоморова смотрел якут, с подбитым левым глазом и ухом, размеров с крупную оладью. Пытаясь понять, кто же в данный момент смотрит на него, Геннадий Игнатьевич поднял левую руку для приветствия и тут же принял наиболее удобное для него горизонтальное положение, а попросту навернулся.
В таком положении он продержался минут пять, после чего начал подъем своего тела, разумно предположив, что начинать надо с подъема филейной части. Проделав сей героический поступок, Геннадий Игнатьевич застыл, ибо что-либо еще он сделать уже не мог. Силы окончательно покинули его и он погрузился в сон, не меняя позы.
Хоргин не застал героического прохода к зеркалу. Все, что он видел в данный момент это то, что перед зеркалом, прямо напротив двери в комнату, кто-то явно пытался доказать свое презрение к вошедшему. На Хоргина «смотрел» голый мужской зад с «бубенцами» наперевес.
Спустя довольно длительное время, Хоргин смог отойти от шока и осмотреть комнату. В которой, по сути, не было ничего необычного для двух не часто, но все же выпивающих, мужиков. Батарея из пустых бутылок, банка из под шпрот, грязный носок на столе и прочие атрибуты мужского веселья. Более другого, внимание привлекала фигура, лежащая в постели. На ней, фигуре, был толстый тулуп (несмотря на июль месяц), толстые ватные штаны и валенки. Человек явно страдал от излишнего тепла, но сопел настойчиво, подергивая красным потным носом.
Роу Медведов, был истинным воплощением своей фамилии. Крепкий, коренастый и невероятно сильный физический, да еще и с лицом «а-ля олимпийский Мишка», он необратимо вызывал симпатию, однако был так же непредсказуем, как и животное , давшее начало его фамилии.
Зная непредсказуемость Роу, Хоргин аккуратно потряс его за плечо и тут же отошел на пару шагов назад. Унылое ворчание прозвучало с примесью внятных фраз, из которых Хоргин понял, что Роу заподозрил Мухоморова в содомии и был вынужден «защититься от посягательств» с помощью подобного одеяния.
Хоргин снова взглянул на Геннадия Игнатьевича с его позой Царь-Пушки и решил, что Роу имел определенные основания на данные подозрения. Ворча и сопя, Роу срывал с себя тулуп и ватные штаны.
- Сука, Мухоморыч!
Роу негодовал
- Выпили, легли спать. Просыпаюсь утром, а этот, паскуда, абсолютно голый по дому ходит и трусы свои ищет! Еще и бормочет, что жена его убьет, если он трусы найти не сможет. Весь дом облазил.
Роу говорил тяжело, видно было, что ему до сих пор жарко.
- Так я посмеивался под одеялом, а тут этому дебилу в голову мысля пришла, что быть может его трусы на мне. Он ко мне под одеяло и давай мне штаны расстегивать. Ну я и влепил ему.
Хоргин к этому моменту уже загибался от смеха. А Роу от возмущения не мог успокоиться.
- Ну я встал и еще разок ему врезал, потом, правда, дал ему стакан спирта, чтобы успокоить. Но тулуп и штаны, от греха подальше, надел! Да-а!
- Роу, а валенки то для чего? - поинтересовался, задыхаясь от смеха, Хоргин.
- Валенки? А Бог их знает, видимо на автопилоте, - резюмировал Роу и взорвался смехом.
Хохот двух глоток продолжался до тех пор, пока Геннадий Игнатьевич не стал подавать признаки жизни.
- Что с ним делать то будем, - спросил Роу
- Да пусть проспится, только давай на кровать перенесем на кровать. А то…, - Хоргин оборвал свою фразу новым взрывом хохота.
Еще минут пять изба Медведова сотрясалась от приступов веселья.
Проходящая мимо избы собака удивленно слушала это безудержное ликование гомерического смеха. Но что-то еще было не так в избе, каждый угол которой, был давно и тщательно помечен старым псом.
Телевизионная антенна, на крыше дома, была увенчана зелеными в красный крупный горошек мужскими «семейными» трусами.
Посвящается моей малой родине.