Эффект Метармы (начало)
Под катом - довольно немалый текст пьесы.
Предисловие автора.
Я считаю Бернарда Шоу лицемером хуже Честертона. Поэтому мне его ничерта не жалко. kot-kam, напротив, мне известен как человек интеллектуально честный, поэтому, когда он развел меня на слабо, я повелся.
Имейте в виду, что одну вещь мне пришлось сохранить: здесь, как и в оригинале, некоторые реалии условны.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Зимний вечер, не очень поздний, около пяти часов, но уже совершенно темно. Темный зал районной библиотеки, дрожащий свет двух слабых ламп под потолком, кое-где на столах горят лампы под бледными абажурами. Справа ряд темных окон. В самой глубине, в темноте, у стола склоненная фигура Елизаветы, она читает небольшой темный том in-quarto при свете налобного фонарика, оставляющего пятно света на книге - таким образом, ее лица совершенно не видно, только светлая кофта и невнятно-темные волосы.
Входят Игорь (Генри) и Евгений: Генри - вваливается в дверь, Евгений придерживает створку. Генри - в расстегнутом длинном черном пальто a-la Cumberbatch, в джинсах с большой сияющей пряжкой пояса и заметном издалека ярком шелковом платке, кудри в беспорядке. Евгений в темной куртке, расстегнутой на груди, под ней виден шерстяной коричневый свитер, светлая рубашка, темные брюки, в руке держит снятую с головы темную шапку. Генри останавливается у стола и, шумно переведя дыхание, садится на скрипнувший стул и вытягивает ноги. Евгений, крякнув, присаживается на стул у того же стола, рядом.
Евгений: Игорь, что мы здесь делаем?
Генри: Была открыта дверь. Я хочу, чтобы вокруг было тихо. Как там было у Довлатова: посидим в тепле без крика. Чтобы ни музыки, ни официантов, ни одной б****
Евгений: Хорошо, вот тебе совершенно пустой и тихий читальный зал. Но, по-моему, дружище, ты пьян.
Генри (говорит внятно, но чересчур громко, как подвыпившие люди): Я не пьян, я немного выпил вместе с тобой, между прочим, но я не пьян, я зол. Если бы ты знал как мне все это надоело. Я лучший брэнд-девелопер в Москве, возможно, что и в мире. Ко мне миллионеры ходят! Я учу людей делать золото из грязи, такого не могли даже алхимики! Я, как говорил по другому поводу Маяковский, делаю из мухи слона, и наживаюсь на торговле слоновой костью, и неплохо наживаюсь, как видишь. У меня есть некоторая известность, скажем вежливо. Но они же сами не понимают, чего им надо, что я могу сделать, если у меня нет этой самой мухи? Я же им, б***, не телепат, их быдлоязык на нормальный человеческий вообще не переводится! Эта дура директор по продажам сегодня... они же мне столько платят в час, что можно было их торговой маркой Мясницкую замостить на эти деньги, а за что мы боремся, собственно говоря, сами на понимают, и я в итоге как та медсестра с клизмой, которая знает как, а не куда... хорошо, что я тебя встретил, а то ей-богу, был бы сегодня вечером в лоскуты, а мне доктора не разрешают. Элемент творения... ты понимаешь.. элемент создания слона... (бормочет)
Евгений: Ты преувеличиваешь, и, прости меня, ты все-таки напился.
Генри: Я говорю про людей с высшим образованием, ты! Ты понимаешь, что ни у кого из них...
Евгений: Твои претензии довольно бессвязны, если честно. Если они не понимают, что им надо, а ты понимаешь...
Генри: Б**, и ты туда же. Что я могу понимать, я point-and-shooter, hired gun, я могу изобрести способ выразить что-то, но они должны знать, что именно! Ты что, не видишь, что у современных людей целеполагание на нуле, люди вообще разучились мечтать? Хорошо, вот я тебе сейчас покажу. Девушка, эй, мадам библиотекарь, как вас... !
Евгений: Прекрати буянить!
Елизавета встает и приближается: вблизи видно, что ее волосы, не очень чистые, забраны в хвостик и перетянуты канцелярской резинкой, на ней светлая бесформенная кофта, темные джинсы, туфли лодочками без каблука.
Елизавета: Что вам угодно?
Генри: Скажите, вы хотели бы выйти замуж за миллионера?
Елизавета: Вы не находите, что такая постановка вопроса нелепа? Почти любой зимбабвиец является миллионером - триллион их долларов составляет примерно мою месячную зарплату.
Генри: Нет, я имею в виду нормального такого, американского миллионера из сериалов.
Елизавета: У меня нет ни одного знакомого, как вы выразились, миллионера из сериалов, так что, не думаю, что об этом стоит мечтать.
Генри: Вот! Вот ты слышал? А любая накрашенная курица из тех, кто меня нанимает, не задумываясь, ответила бы: да, конечно! Но это не настоящая мечта, она произносит это "да", не просыпаясь! А эта бедная мышка даже мечтать не смеет!
Елизавета: Ну знаете...
Генри: Хорошо, давайте честно, без подстав. Вы о чем-нибудь вообще мечтаете?
Елизавета: Конечно. Я хочу кота, а у матери аллергия. И еще я хочу, чтобы у меня самой не было аллергии на книжную пыль, потому что работать невозможно.
Генри: Вот, наконец, конкретика! Даже с этим можно работать! А вы понимаете, что если бы вы зарабатывали кучу денег, то могли бы жить отдельно от матери и завести кота, а еще пройти курс уколов и прикончить свою аллергию?
Елизавета: Это довольно странный разговор. Разумеется, понимаю.
Генри: Клюнуло! Мадам, вы знаете хоть один иностранный язык?
Елизавета: Я классицист по образованию.
Генри: И что это значит?
Елизавета: Я знаю латынь, могу читать в классическом и средневековом произношениях. Довольно прилично читаю на древнегреческом, у меня мать по этому делу с ума сходит. В школе учила французский...
Генри: А английский вы знаете?
Елизавета: Едва ли достаточно... я могу читать, но произношение... он мне не очень нравится, честно сказать.
Генри: Круто! И у вас, конечно, нет дома телевизора, потому что это мещанство, правда?
Елизавета: Был когда-то, но сломался. Мать переставила его к столу и пользуется как тумбочкой без ящиков.
Генри: Ну, ты это слышал? Женя, хочешь пари? Мадам, как вас... скажите, сколько вам лет?
Елизавета: Какое это имеет значение?
Генри: Тоже верно. Посмотри на нее: она мне в матери годится, серое лицо, потухшие глаза, никакой мечты о миллионере, но она же говорит связными предложениями!
Елизавета: Подите к черту, грубиян!
Генри (в восторге): Ты слышал? Не "Да пошел ты на *", а "Подите к черту!" Она хочет конкретных вещей! Не бабла вообще, и чтоб все упали, а кота! Вот она, муха! Дай мне полгода, я ей объясню технологию, приведу ее на выставку в Москва-Сити, выдав за свою герлфренд, консультанта с Гаваев, и все клиенты это захавают, как чай с блюдца, и накидают ей заказов на десять тысяч...
Евгений: Ты с ума сошел!
(одновременно)
Елизавета: Вы рехнулись.
Евгений: Не слушайте его, он пьян... простите, как вас зовут?
Елизавета: Елизавета Олеговна.
Евгений: Очень приятно. Пикеринов, Евгений Сергеевич, майор в отставке, ныне социолог на вольных хлебах. А это пьяное трепло - Игорь Хигинский, маркетолог.
Генри: Генри, с твоего позволения. И я не маркетолог, а брэнд-девелопер. Разница как между конной разведкой и танковой лобовой атакой.
Евгений (смеется): Отлично сказано!
Генри (взмахнув рукой): Мадам библиотекарь, Лиза или как вас! Слушайте, я вас приглашаю к себе в секретарши-референтки. Тысяча двести долларов в месяц, возможен овертайм. С проживанием.
Елизавета (задохнувшись): Как вы... и на что вам референт, не знающий английского?
Генри: Я только что заключил пари. И не с Женькой, а со всем миром! С господом богом! И вы мне поможете выиграть его! Я не собираюсь к вам приставать, не беспокойтесь, на меня актрисы вешаются - я собираюсь показать граду и миру такой класс бренд мейкинга, что небу жарко станет!
Елизавета (осторожно): Извините, но вы пьяны как шотландец в урожайное лето... идите к черту, милостивый государь.
Евгений (серьезно): Игорь, ты можешь толком объяснить, что ты задумал?
Генри (вдохновенно): Слушай. Я беру вот ее, дремучую как медведь-шатун, учу думать в нужной парадигме, врубаться в концепции, подавать концепции, продавать концепции, разговаривать на их птичьем языке, одеваться по-человечески, черт возьми, и через полгода она проканает в этой тусовке за свою, или я съем твою шапку, вот эту! Ну что, Женька, пари? А если это сработает, ты на ней женишься!
Елизавета: Мне кажется, мы находимся внутри какого-то черновика Хармса.
Евгений (помедлив): Елизавета Олеговна, если не считать идиотского условия насчет женитьбы, вообще говоря, идея хоть и с безуминкой, но гениальная. Я знаю Игоря с третьего класса, он сорвиголова, но человек порядочный. Он, кажется, задумал довольно интересный проект. Более того, экспериментов такого порядка я, социолог со стажем, не видал со времен Уолтера Мишеля. Результат мне было бы очень интересно наблюдать - настолько интересно, что я, пожалуй, беру на себя расходы по этому эксперименту в случае удачи. Игорь, считай, что твое пари, на других условиях, принято. Ну, что скажете? Вам в библиотеке наверняка положен sabbatical, вы сами на этой затее ничего не теряете...
Елизавета: Помилуйте, за кого вы меня принимаете? Такие предложения делают обычно женщинам, чья мораль...
Генри (хохочет): Ваша драгоценная викторианская мораль останется неприкосновенной - как известно всей московской тусовке, я гей.
Елизавета: Правда?
Генри: Нет, но это неважно, вы меня, можете поверить, совершенно не интересуете!
Елизавета: Очень мило!
Генри: В смысле, как женщина. А в качестве нетронутого современной культурой ископаемого вы меня еще как интересуете! Ну что, согласны? Даю тысячу аванса...
(Генри лезет в карман, доставая бумажник, Евгений хватает его за руку)
Евгений: Прекрати. Елизавета Олеговна, давайте поговорим серьезно. Мы с Игорем вместе учились, он наделал в жизни немало глупостей, но ни разу мухи не обидел. Я могу со своей стороны обещать вам, что если вы решитесь на этот эксперимент, то будете в совершенной безопасности. К тому же, неужели вам не нужны деньги?
Елизавета (помедлив): Знаете, сколько стоит какой-нибудь Петроний Андрэ и Дерэна, или тот же Satyricon Quae Supersunt Cum Integris Doctorum Virorum Commentariis? На мою зарплату и пенсию матери мы едва могли бы прокормить кота, хорошо, что его пока нет. А моя матушка, не признающая электронных книг, вполне способна купить на Амазоне томик эпиграмм Марциала, оставив нас обеих на неделю без мяса. Если Игорь это всерьез, и, главное, если вы это всерьез, то я согласна. Игорь... вы действительно хотите, чтобы я при этом жила у вас?
Генри: Еще бы, иначе вообще ничего не выйдет! Женька, спасибо, уболтал! Собирайте чемодан, и завтра в девять утра стойте у дверей Новослободской, восемнадцать, квартира двести. Впрочем, к черту чемодан, воображаю, что у вас там... никаких чемоданов! Поехали прямо сейчас! Купим все необходимое вплоть до белья, надо сразу прививать вам правильные парадигмы...
Елизавета: Помилуйте, я должна сообщить матери! И потом, могу я взять хотя бы несколько книг?
Генри: Не вздумайте! Начнется ломка - скачаете Пушкина из Интернета. А матери мы сейчас позвоним, и все ей скажем. Женька, пошли! Вызови нам такси, а?
Елизавета: Я живу в пятнадцати минутах ходьбы...
Генри: Нет такого слова: ходьба! Девушки передвигаются исключительно на такси и в автомобилях своих мужчин. Понятно?
Елизавета (вздохнув): Да, сэр.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Квартира на Новослободской, очень дорого и со вкусом устроенная, стены отделаны "стукко", картин нет, по стенам висят странные маски, дорогие стенные украшения. В квартире беспорядок, вещи лежат не на своих местах (например, одна диванная подушка на чайном столике, вторая - на полу посреди комнаты), рядом с диваном стоят несколько чашек, тарелка с грудой смятых салфеток, на диване валяется сброшенное черное пальто, на столе, на покосившейся стопке журналов стоит лицом к зрителю ноутбук с мерцающими бегущими по экрану фигурками.
Гостиная справа кончается небольшим коридором и входной дверью, слева уходящая наверх лестница.
На диване в гостиной валяется Генри, листая что-то в телефоне, на одной ноге тапок, второй валяется рядом. Евгений, сидит в кресле с ноутбуком на коленях и быстро печатает.
Звонок, оформленный как крик кукушки.
Евгений открывает дверь. На пороге стоит Владилена Терентьевна - невысокая худенькая женщина, на ней изрядно поношенное коричневое приталенное пальто, вязаный красный шарф с помпонами, такой же берет, из-под которого торчит нелепая седая косичка. На ногах тяжелые мокрые сапоги, облепленные снегом.
Владилена Терентьевна (на пороге, не входя): Здравствуйте, я хотела бы видеть хозяина этой квартиры.
Евгений (машинально отступая): Прошу.
Владилена Терентьевна (с достоинством): Спасибо.
Проходит внутрь, оказываясь гостиной.
Евгений (запоздало, вслед): Что вам нужно? Никаких разговоров о библии, пожалуйста!
Владилена Терентьевна (величественно полуобернувшишь): Молодой человек, я атеистка! В нашем поколении религиозные люди - большая редкость.
(проходит в комнату с любопытством озираясь)
Генри (вскакивая с дивана): Э, стоп! Вы кто такая? Вы что, побираться пришли? Сейчас я вас отсюда...
Владилена Терентьевна: Разве я сказала хоть слово о деньгах?
Генри: Тогда что вам нужно?
Евгений: Игорь, погоди... вы мать Лизы? Елизаветы Олеговны?
Владилена Терентьевна (с достоинством): Совершенно верно, молодой человек. Владилена Терентьевна Немировская, кандидат филологических наук, бывший библиотекарь, ныне пенсионер.
Генри: Вот это пугало!
Евгений (перебивая, в надежде, что она не расслышала): Вы хотите видеть Лизу?
Владилена Терентьевна: Нет, я хотела бы одолжить у господина Хигинского, нынешнего работодателя моей дочери, тысячу пятьсот двенадцать долларов.
Генри (оторопев): Почему именно тысячу пятьсот двенадцать?
Владилена Терентьевна: Потому что именно столько стоит на Амазоне комментарий Антония Мурети к Тибуллу, Проперцию и Катуллу. Считая доставку.
Генри: Ерунда какая-то...
Владилена Терентьевна: Вы забрали мою единственную кормилицу! Разве это ерунда, как вы изволили выразиться?
Евгений: Только не говорите мне, что Лиза не послала вам денег!
Владилена Терентьевна: Послала, но разве в них дело? С кем мне теперь обмениваться по вечерам цитатами из Венанция Фортуната? Кому цитировать потешные места из Гесперийских речений, с кем вступать в полемику, кто лучше, Цицерон или Лисий? То, что вы со мною сделали, молодые люди, ваши любимые американцы называют кадаврическим словосочетанием loss of consortium - я нарочно заглянула в юридический словать, чтобы удостовериться.
Генри: А мои полторы тысячи долларов, значит, этот ваш consortium восстановят?
Владилена Терентьевна: Деньги ничто, они задержатся в моих руках только на то время, которое необходимо, чтобы оформить в интернете заказ. А книга отвлечет меня от печальных размышлений, присущих старости.
Генри: Вот это развод! Вот это да! Женька, ты видал, а?
Евгений (зачарованно): Ну хорошо, допустим вы получите деньги, а потом?
Владилена Терентьевна: Потом я уйду, и не буду мешать вашим экспериментам.
Генри: И вы не хотите видеть Лизу? Она наверху, в ванной, но я сейчас схожу позову...
(делает движение в сторону лестницы)
Владилена Терентьевна: Не вздумайте! Что вы, она рассердится!
Генри (заинтересованный игрой): Слушайте, это непоследовательно. Или она взрослая девушка, и тогда идите подальше со своим консорциумом, или она ваша дочь, за которой вы пришли, и тогда забирайте ее назад!
Владилена Терентьевна: Одно другого не исключает. Она самостоятельный человек, и если она узнает, что я сюда явилась, она решит, что я пытаюсь вмешиваться в ее жизнь, ей это будет неприятно. Вспомните описание Коры у Юнга. Однако, она все-таки моя дочь, которую вы у меня отняли...
Генри: И цену которой вы определили в полторы тысячи.
Владилена Терентьевна: Молодой человек, работорговля в этой стране была отменена в тысяча восемсот шестьдесят первом году. Я продаю вам не Лизу, а собственный покой.
Евгений: То есть, вы хотите сказать, что если бы у нас тут был валютный бордель...
Владилена Терентьевна: Если бы у вас был бордель, я бы решила, что Лизочек начиталась Куприна, бросилась в постмодернистские эксперименты а-ля Сартр, и что это желание поверить алгеброй гармонию у нее пройдет, как проходят подростковые увлечения.
Евгений: У меня нет слов.
Генри: У меня тоже. Слушайте, сударыня, хотите двадцать тысяч?
Владилена Терентьевна (взмахнув руками): И не уговаривайте, молодой человек. Двадцать тысяч подразумевает необходимость завести какой-нибудь безумный банковский счет, и не знать ни минуты покоя, вдруг банк лопнет. Или завести кубышку и рехнуться, опасаясь взломщиков! А так, даже если в нашу квартиру вломятся, что бывало и прежде, небольшая книжица в кожаном переплете никого не заинтересует: слава богу, Лукасы Корсо существуют только на страницах испанских романов...
Генри: Блин. Я покорён. Нате.
(копается в карманах пальто, находит и выворачивает бумажник)
Держите тысячу пятьсот двадцать, извините, мелких долларов у меня нет.
Владилена Терентьевна: В таком случае, позвольте вернуть разницу рублями (вынимает из кошелька, пересчитывает, и кладет на стол несколько купюр) В конце концов, Лизочек уже взрослая девушка. Да, я зову ее так, как звал свою дочь Ломоносов, это давняя шутка у нас в семье. Не подумайте, что я какая-нибудь старая калоша: я читала про лингвистические эксперименты Максима Немцова, новый перевод "Над пропастью во ржи"... и этот живой журнал знаменитого переводчика, который считает, что пьесы Бернарда Шоу следует переводить матерно... (отступая к дверям) Я примерно представляю себе, чем вы занимаетесь, я просто хотела сказать, я не виню дочь за то, что и она... в конце концов, дети всегда больше похожи на свое время, чем на своих родителей... и, кстати, если вам когда-нибудь для ваших изысканий потребуется исследователь или даже приличный переводчик с древнегреческого... я всегда к вашим услугам... У Лизочка превосходная латынь, но ей какой-нибудь Катулл был всегда милее Гесиода, а я профессионал...
(отступая, толкает спиной дверь, и выходит)
Генри: Охренеть.
Евгений: Угу. Лизе только не говори.
Генри: Не дурак.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Квартира на Новослободской.
Гостиная, куда более аккуратно прибранная.
За столом сидят Генри и Елизавета, по столу разложены журналы. Генри в яркой рубашке и шейном платке в тон, тех же джинсах, что в первой сцене. На Елизавете длинное ниспадающее домашнее платье, перехваченное поясом, волосы влажные, распущены по плечам, она выглядит растрепанной, но это ей больше к лицу, чем хвостик. В кресле неподалеку сидит, скрестив руки на груди, Евгений, и явно наслаждается зрелищем.
Генри: Да нет, это вообще не пойдет. Это не концепция, а х** собачий. Кстати, слушайте, Элли, почему я не разу не слышал чтобы вы матерились?
Елизавета: Меня приучили выражать свои мысли не прибегая к этому инструменту.
Генри (тоном искусителя): А вы уверены, что вы умеете им пользоваться? Потому что если нет, то ваше ханжество просто оставляет вас без ещё одного инструмента.
Елизавета: Я не то, чтобы принципиально против, просто как-то не доводилось оказываться перед необходимостью делать это. Матерные слова как перец или бриллианты - уместны понемногу и не везде. Но вы можете материться при мне, сколько вам заблагорассудится - у меня иммунитет.
Генри: В смысле?
Елизавета: (доверительно) Когда я была маленькая, лет примерно пяти, у нас в детском саду был утренник. На новый, кажется, год. У меня была довольно хорошая память, и довольно шкодливая матушка. В общем, все дети выучили стихотворение про деда мороза, а я поднялась на табуретку, и воспроизвела довольно близко к тексту малый петровский загиб. Мать утверждает, что успех был оглушительным...
Генри: Ух ты, а вы сейчас вы помните?
Елизавета: Весь текст - увы. Помню только, что там фигурировала дедова плешь, этого слова я, маленькая, не знала, и до самой школы считала самым страшным ругательством.
Генри: Так, ладно, к делу (стучит ногтем по рекламному плакату на столе) Что наши клиенты на этом произведении рекламного искусства продают?
Елизавета (уверенно): Ощущение безопасности. Женщина на плакате смотрит с вызовом, будто не сомневаясь, что победит любую соперницу. Купи, и будешь как она.
Генри: Окей. Чего не хватает?
Елизавета: Не знаю, но, мне кажется, акцент не в том месте. Они ведь торгуют блеском для губ, а не боевыми топорами. Я бы делала упор на то, что все мужчины ею восторгаются, а не...
Генри: Прошлый век! Это работало, когда реклама женских товаров должна была быть не противна мужчине, у которого кошелек. А сейчас женщины платят сами. Смотрите, как вы правильно сказали, эта.. гм... модель на плакате своим видом устрашает возможных соперниц. Уверенность в сегодняшнем дне. Но она что?
Евгений: Уродлива?
Генри: Женька, приперся так не мешай. Это дело на любителя. Так вот, уважаемые радиослушатели, эта реклама про "телка лыбится". А должна быть про товар. Реклама висит на проезжей части, у адресанта полторы секунды, даже если написать аршинными буквами название компании, у него в голове не возникнет связи. Реклама должна запоминаться как родимое пятно на роже, как шрам, проводить ассоциацию между товаром и картинкой.
Елизавета: То есть, по вашей логике, эта модель должна сидеть, трогательно подогнув колено, под разорванной петлей, привешенной на крюке от валяющейся рядом разбитой люстры, рядом должна валяться табуретка с подломившейся ножкой, дрожащая рука тянется к тюбику с помадой, слоган "когда все остальное подвело..."? Вас расстреляют.
Генри: Вот вы троллите, а идея отличная. Попробуем...
(рисует)
Елизавета: Надо же, Вы превосходно рисуете!
Генри: Приходится.
Евгений: Вечно можно смотреть на текущую воду, горящий огонь, и как другие работают...
Елизавета: Прошу вас, ротмистр...
(одновременно)
Генри: Женька, а ну заткнись!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Выставка современного искусства. Белые стены, несколько десятков картин. Элеонора Хигинская, ультрамодный художник-абстракционист, живая немолодая дама с лицом с видимыми следами подтяжек, в экстравагантном платье и небольшой плоской шляпке, с огромными несимметричными серьгами, живо беседует с важного вида немолодым господином в бархатном пиджаке. После отходит, и видит, как по выставке, насвистывая и засунув руки в карманы, перемещается Генри, ища кого-то взглядом.
Хигинская встревоженно меняется в лице и подходит к сыну.
Хигинская: Послушай, мы ведь договорились.
Генри: Что такое?
Хигинская: Я ведь просила тебя не приходить на мои выставки! Ты мне распугаешь всех клиентов! Ты что, забыл, как в прошлый раз...
Генри: Мама, я буду вести себя прилично, честное слово! У меня идет эксперимент...
Хигинская: Могу себе представить...
Генри: Я ни с кем вообще, кроме тебя, не буду разговаривать! А, да вот же она!
Входит Елизавета, с любопытством озираясь. Она одета модно, но явно без внимания к тому, как костюм соотносится с ее внешностью: на ней новый брючный костюм со слишком коротким пиджаком, яркая цветная блузка, не очень подходящая по тону к ее коже, явно неудобные сапоги на высоких острых каблуках, слишком большие и аляповатые украшения. Однако, стрижка интересная, волосы уложены так, что скрадывают то обстоятельство, что у нее не очень красивые черты лица, макияж неброский, грамотно и со вкусом сделанный.
Хигинская: Кто "она"?
Генри: Идем, познакомлю! Это моя секретарша... Лиза, эй!
Елизавета: Иду!
Хигинская (с пристальным интересом рассматривает Елизавету): Где ты ее откопал?
Генри: Я создал ее. Из глины, как господь бог. Вот этими своими двумями руками.
Хигинская: Прямо руками?
Генри (беспечно): Головой тоже.
Елизавета: Здравствуйте. Элеонора... Викторовна?
Хигинская: Да, здравствуйте, Лиза, очень приятно. Можно просто Элеонора.
Генри (хозяйским движением одергивает на Елизавете пиджак, к матери): Ну как тебе?
Елизавета (думая, что вопрос относится к ней, забывшись): Я не очень разбираюсь в современном искусстве, но это очень необычно - наверное, так рисовал бы Кипренский, находящийся под влиянием Малевича...
Хигинская: Что-что?
Елизавета: Простите, я хотела сказать: оно очень круто, вот это всё!
Хигинская: Рада слышать. Игорь, на минутку, помоги мне с каталогами.
Отходят. Елизавета остается рядом с картиной, в ходе следующего диалога медленно движется вдоль стены, рассматривая полотна.
Хигинская: Игорь, кого ты привел?
Генри: Это моя девушка.
Хигинская: Не лги матери.
Генри: Ну какая тебе разница? Она клевая...
Хигинская (поджав губы): Я не сомневаюсь. Знаешь, я говорила с Женей, он довольно долго держался, но, наконец, все мне рассказал, и мне кажется, что твоя затея...
Генри: Ты сама хотела меня женить?
Хигинская (отшатнувшись): Ты собираешься на ней жениться?
Генри (искренне): Не дай бог!
Хигинская: Тогда что все это значит?
Генри: Мама, это самый прикольный и парадоксальный эксперимент в истории брендмейкинга.
Хигинская: Ты можешь объяснить, что она делает в твоем доме?
Генри: Да все, что угодно. Во-первых, она действительно офигенная секретарша. Давно пора было завести. Календарь у меня теперь - закачаешься, уже два месяца, как я не опоздал ни на одну встречу. Во-вторых, слушай, у нее глаз что надо. Свежее восприятие наше всё. Она прям сходу врубается, что кастомерам пытаются втереть, и соображает, как это выкрутить.
Хигинская: И до каких пор это продлится?
Генри: Сегодня наш первый выход в свет, а в июне - та выставка в Москва-Сити. Короче, Женька попал тысяч на десять, не меньше, это я тебе говорю!
*
По залу проходят Сергей (Серый) и Владимир (Вован), юноши лет двадцати пяти на вид, полноватые, одинаково коротко стриженные, несколько нарочито сгорбленные, в пиджаках с преувеличенными плечами. За ними следом ковыляет на высоких каблуках Надежда (Надька), платиновая блондинка лет семнадцати на вид, на очень высоких каблуках, в короткой кожаной юбке и тоненькой прозрачной черной накидке, сильно, но не очень умело накрашенная, с кислым выражением лица. Ей холодно и скучно.
Cерый: Зырь, Хигинский с телкой...
Вован: Ты чё, он же п***...
Cерый: Да вон же...
Вован: Ой, да. Тока она же старая, ей лет тридцать...
Cерый (авторитетно): У них сейчас тема такая, чтоб типа старше выглядеть. Типа, чтоб ты не с*, что сядешь за совращение малолетних. Ей может и шестнадцать быть.
Вован (изумленно): ***!
Cерый: Подём спросим.
Вован (хватая его за рукав): Да неудобно.
Cерый: Неудобно *** через замочную скважину...
(Решительно тащит его)
Надька (капризно): Воов... я устала, картины тупые все...
Вован: Да я щас. Садись вон на лавочку, я щас.
Подходят к Елизавете, сосредоточенно изучающей огромное синее полотно с небольшой запятой по центру.
Вован: Слушай, да ну, она блин крутая... явно же...
Cерый: Не с**, все норм. Счас (подходит к Елизавете, вкрадчиво): Девушка, а это, а вас как зовут?
Елизавета (рассеянно): Лиза.
Cерый: А вы как сюда попали?
Елизавета (рассеянно): Как Цезарь, построивший мост, чтобы через двадцарь дней разрушить его...
Вован (шепотом): Это чё она щас сказала, а?
Серый (шепотом): Вроде про Цезарь. Салат такой, все телки по нему с ума сходят.
Вован (шепотом): Она чё, салату хочет?
Серый (шепотом, авторитетно): Да не, это она типа тонко намекает, что можно ее ресторан позвать.
Вован (шепотом): Понял. (громко): Лиза, слышь, это, тут кароче клуб сегодня в центре открывается, ресепшен, все дела... пошли, а чё? Прям отсюда.
Елизавета (испуганно оглянувшись, спохватывается): Ой, да неудобно, я тут с Генри...
Вован (решительно): С Генри щас решим.
(отходит)
Надька (ковыляет за ним): Чегооо? Ты со мной в клуб идешь!
Вован (бешено): Иди на ***, поняла?
Надька (ноет): Воов...
Елизавета (изумленно глядя ему в след): Мистика какая-то...
Серый (авторитетно): Лиза, короче, ты не это, Вован парень - во! Деревня, конечно, но четкий! Поняла, короче?
Елизавета (завороженно): Поняла...
*
Женская комната, роскошно убранная, мягкий свет, орхидеи на мраморном умывальнике, стопка розоватых полотенец. Елизавета подходит к умывальнику, ошарашенно глядит в зеркало. Откуда-то сбоку вылетает явно поджидавшая в засаде Надька, и налетает на Елизавету с визгом, пытаясь поцарапать ей лицо. Елизавета уворачивается, хватает ее за руки и отталкивает, Надька, поскользнувшись, садится на пол, неловко подвернув ногу и закрывается руками, ожидая удара. Елизавета отходит к умывальнику, некоторое время смотрит на Надьку, после чего смачивает под краном полотенце из красиво уложенной стопки.
Надька (с пола, испуганно, в запальчивости): Ты, короче, б***, если ты еще раз к моему Вовчику...
Елизавета неторопливо подходит, перекладывая полотенце в другую руку - жест выходит бессознательно угрожающим, и Надька снова закрывается руками.
Надька: С Вовчиком в клуб только сунься, только...
Елизавета (спокойно, присаживается рядом на пол, скрестив ноги): Меня не интересует Вовчик. Меня интересуешь ты.
Надька (испуганно): Ты че, лесбиянка?
Елизавета: Нет, но речь не об этом. Ты хочешь выйти замуж за Вову - так сильно, что ночами не спишь, у тебя круги под глазами, которые ты не очень умело замазала. Не потому, что любишь его, а потому, что пора. Ты хочешь забеременеть от него и так привязать к себе, но боишься, что он бросит тебя беременную и без денег. А жениться он пока что не соглашается, а скандалить еще раз ты боишься, потому что в прошлый раз он уже чуть не ушел, и хорошо, что тогда не к кому было. Верно?
Надька (в ужасе): Ты че ты, а? ты откуда это всё? Че тебе надо, а?
Елизавета (проникновенно, подавшись вперед, гипнотизируя Надьку взглядом): Если ты сделаешь все, как я тебе скажу, он тебе сделает предложение в течение двух недель. За это ты позовешь меня на свадьбу и представишь всем подружкам. И расскажешь им, что я тебе помогла. Поняла?
Надька (прижав руку ко рту): Ты че, ведьма, да?
Елизавета: Нет. Я, судя по всему, социолингвист-консультант. Ну что, мы договорились?
Надька (по-детски): А ты не врешь?
Елизавета: Я никогда не вру клиентам. Ну-ка подними голову, смотри на меня, у тебя вся косметика размазалась (выдавливает на полотенце, достав из сумочки, крем для снятия макияжа, отирает Надьке лицо полотенцем) Все равно по новой рисовать. Дай-ка свой карандаш для век... впрочем нет, у тебя этот ужасный синий, это совершенно не твой цвет, кто только учил тебя краситься, глупыш... погоди, сейчас мы сделаем из тебя такую Норму, любой Прыщ твой будет...
Надька (покорно): Чего?
Елизавета: Это заклинание. Из Стейнбека. Неважно. Смотри вон туда в угол.
(Начинает накладывать макияж).
Елизавета: Ну-ка не хнычь, а то опять все размажется. Королевы не плачут.
СЦЕНА ПЯТАЯ
Квартира на Новослободской, поздняя ночь, скорее ранее утро. В кресле в гостиной сидит и что-то печатает в ноутбуке Евгений. Входит, пошатываясь, полумертвая от усталости Елизавета и довольно сильно пьяный Генри. Елизавета падает навзничь на диван, раскинув руки, с ее запястья слетает и катится по полу широкий браслет.
Евгений: Ну вы, ребята, здоровы гулять!
Елизавета: О, вы тут, mon colonel?
Евгений: Мне проект сдавать к девяти утра. Решил уж дождаться. Не могу работать дома, а кафе позакрывались. И вообще мне интересно, чем кончилось мое пари.
Елизавета: Боюсь, плакали ваши денежки, вашескобродие.
Генри (оживляясь): Да, короче, гони монету, мужик! С тебя тысяч пятнадцать, я так думаю! Я велик!
Евгений: Как прошло-то?
Елизавета (с легким английским акцентом): Нье слушайте его, я нье с Гаваев, я на самом дьеле из ФлОриды, просто мы перёехали, когда я пошьла в high school. И я там учила русский, у нась много русский людей, такой красиву язик! Менья зовут Elizabeth, but Liz is fine... можьете зват меня Лиз...
(хохочет)
Евгений: Станиславский в отпаде.
(хохочет)
Генри: Да блин! Я крут как северный склон Эвереста!
Евгений: Без вариантов.
Елизавета: А все-таки это я, я подцепила Круза! А не вы, мой мэтр! Потому что вы вообще не врубились, что ему было надо!
Генри: Да блин, он только и знал, что мычать!
Елизавета: Он просто невнятно формулировал, а надо ему было вполне определенную вещь. Я думаю, мы вполне потянем.
Генри: Руки прочь, это мой клиент!
Елизавета: Да повесьте себе его на шею и целуйтесь с ним! Если только сможете разобрать, что он хочет!
Евгений: Это кто, миллионер?
Елизавета: У него тут холдинг, торгует немецким оборудованием...
Генри: Слушай, Женька, а получилось все-таки, ты это понимаешь? Взяли бессловесное ископаемое, отряхнули пыль, отшлифовали, тонкой шкуркой довели, покрыли лаком...
С лица Елизаветы сползает улыбка.
Генри (продолжает): Значит, мой исходный тезис был верен. Ты можешь продать что угодно, за что угодно другое при надлежащем фасаде. Они это захавали. Они всё это захавали...
Елизавета: Я...
Генри: Да помолчи ты. Женька, они повелись вообще все! Ты бы видел, как они вокруг нее роились, про американский подход расспрашивали! Хорошо, что я ее заставил прочесть эту хрень "Buy-ology" и "Anatomy of the Buzz", у меня все руки не доходили, веришь ли, сам слушал, разинув варежку, чуть не повелся...
Елизавета: Положим, про Ad-words я нашла сама...
Генри: Х* в стакане ты нашла. Ты выскочка чертова, ясно? Ты вообще ничего не умеешь и ничего не можешь. Ты бы там без меня двух шагов не сделала. Но они повелись, все до одного! Что и требовалось доказать! Так, где мои тапочки...
(сосредоточенно ищет)
Елизавета (сдержанно): В углу под вешалкой. То есть, эксперимент можно считать удавшимся.
Генри: О, тапочки. Да, я его удал. Я подобрал на полу в библиотеке синий чулок, и с блеском продал за лабунеты... тебы... как их, ну вы поняли, выиграл пятнадцать тысяч, поставил великий социальный эесперимент, и у меня прямо сейчас в жизни стало одной проблемой меньше!
Евгений: Гм. Поздравляю.
Генри: И торжественно ушел, овеянный славой. Всем привет!
(спотыкаясь, подымается по лестнице, по дороге снимая и спуская по перилам пиджак)
Елизавета сидит на диване, кусая губы.
Евгений: Игорь все-таки реально крут.
Елизавета (сдерживаясь): Вне всякого сомнения. Скажите, вы тоже считаете, что сегодняшяя удача на сто процентов его работа?
Евгений: Не понимаю...
Елизавета (со сдержанным бешенством): Я эти полгода из-за учебников головы не подымала! Я утром разбиралась в этой чертовой рекламе, ставила будильник на два, и до утра зубрила чертову фонетику и словарь, как последняя студентка! Я, как выразился бы мой достопочтенный учитель, интернализировала его парадигмы, которые навряд ли пригодятся мне теперь...
(по ее щекам текут слезы, но она ничего не может с этим сделать)
Евгений: Погодите, Лиза, никто же не говорит, что вы...
Елизавета: Никто ничего и не должен говорить. Вы тоже. Правда. Эксперимент закончен, можно чистить автоклавы и убивать неиспользованных мышей.
Евгений (помедлив): Вот же мы два идиота. Вы, конечно, проделали огромную, нечеловеческую работу по интеграции в совершенно незнакомую среду...
Елизавета: Это все неважно. У Генри стало одной проблемой меньше, и у вас, by proxy, тоже.
Евгений (серьезно): Вот, кстати, нет. Мне правда было интересно, как у вас получится. В смысле, как именно - потому что c деньгами я мысленно расстался почти сразу. Я в вас верил всю дорогу.
Елизавета (тоже серьезно): Спасибо. Ничерта бы у меня не получилось, если бы вы в меня не верили. Игорь мною забавлялся, как дети конструктором Лего, ему было прикольно понять, как еще можно соединить между собой эти кусочки. Кажется, по-английски это называется objectification... А вот вам было интересно, справится ли этот человек с этой задачей, вы за меня болели, и это меня заводило куда эффективнее.
Евгений (помолчав): Лиза, хотите я женюсь на вас? Я, в конце концов, проиграл известное пари.
Елизавета (улыбаясь сквозь слезы): Спасибо, Женя, не стоит. Хотя бы по чисто семантическим причинам.
Евгений: В каком смысле?
Елизавета: Есть существенная разница между "хотите, я женюсь на вас" и "выходи за меня замуж". Так что эта затея добром не кончится. Впрочем, Генри предпочел бы, чтобы я выразила эту мысль так: "Не, ты чё, о**?"
Евгений (смеется): Выучил он вас на свою голову...
Елизавета (машет рукой).
Евгений: Не сердитесь на Игорька, он просто самовлюбленный идиот.
Елизавета (грустно): Я знаю. И он совершенно прав.
Евгений: Прав?
Елизавета: У него стало одной проблемой меньше. Галльская война закончена. (через паузу, едва слышно) Началась гражданская.
Евгений: Что?
Елизавета: Не слушайте меня, Женя, я сейчас очень сердита. До завтра.
Евгений: До завтра.
Елизавета замирает без движения, глядя прямо перед собой. Евгений, помедлив, встает, уходит, от двери на прощанье кланяется по-военному, но Елизавета, сидящая на диване, сложив руки на коленях, не замечает.
продолжение
Предисловие автора.
Я считаю Бернарда Шоу лицемером хуже Честертона. Поэтому мне его ничерта не жалко. kot-kam, напротив, мне известен как человек интеллектуально честный, поэтому, когда он развел меня на слабо, я повелся.
Имейте в виду, что одну вещь мне пришлось сохранить: здесь, как и в оригинале, некоторые реалии условны.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Зимний вечер, не очень поздний, около пяти часов, но уже совершенно темно. Темный зал районной библиотеки, дрожащий свет двух слабых ламп под потолком, кое-где на столах горят лампы под бледными абажурами. Справа ряд темных окон. В самой глубине, в темноте, у стола склоненная фигура Елизаветы, она читает небольшой темный том in-quarto при свете налобного фонарика, оставляющего пятно света на книге - таким образом, ее лица совершенно не видно, только светлая кофта и невнятно-темные волосы.
Входят Игорь (Генри) и Евгений: Генри - вваливается в дверь, Евгений придерживает створку. Генри - в расстегнутом длинном черном пальто a-la Cumberbatch, в джинсах с большой сияющей пряжкой пояса и заметном издалека ярком шелковом платке, кудри в беспорядке. Евгений в темной куртке, расстегнутой на груди, под ней виден шерстяной коричневый свитер, светлая рубашка, темные брюки, в руке держит снятую с головы темную шапку. Генри останавливается у стола и, шумно переведя дыхание, садится на скрипнувший стул и вытягивает ноги. Евгений, крякнув, присаживается на стул у того же стола, рядом.
Евгений: Игорь, что мы здесь делаем?
Генри: Была открыта дверь. Я хочу, чтобы вокруг было тихо. Как там было у Довлатова: посидим в тепле без крика. Чтобы ни музыки, ни официантов, ни одной б****
Евгений: Хорошо, вот тебе совершенно пустой и тихий читальный зал. Но, по-моему, дружище, ты пьян.
Генри (говорит внятно, но чересчур громко, как подвыпившие люди): Я не пьян, я немного выпил вместе с тобой, между прочим, но я не пьян, я зол. Если бы ты знал как мне все это надоело. Я лучший брэнд-девелопер в Москве, возможно, что и в мире. Ко мне миллионеры ходят! Я учу людей делать золото из грязи, такого не могли даже алхимики! Я, как говорил по другому поводу Маяковский, делаю из мухи слона, и наживаюсь на торговле слоновой костью, и неплохо наживаюсь, как видишь. У меня есть некоторая известность, скажем вежливо. Но они же сами не понимают, чего им надо, что я могу сделать, если у меня нет этой самой мухи? Я же им, б***, не телепат, их быдлоязык на нормальный человеческий вообще не переводится! Эта дура директор по продажам сегодня... они же мне столько платят в час, что можно было их торговой маркой Мясницкую замостить на эти деньги, а за что мы боремся, собственно говоря, сами на понимают, и я в итоге как та медсестра с клизмой, которая знает как, а не куда... хорошо, что я тебя встретил, а то ей-богу, был бы сегодня вечером в лоскуты, а мне доктора не разрешают. Элемент творения... ты понимаешь.. элемент создания слона... (бормочет)
Евгений: Ты преувеличиваешь, и, прости меня, ты все-таки напился.
Генри: Я говорю про людей с высшим образованием, ты! Ты понимаешь, что ни у кого из них...
Евгений: Твои претензии довольно бессвязны, если честно. Если они не понимают, что им надо, а ты понимаешь...
Генри: Б**, и ты туда же. Что я могу понимать, я point-and-shooter, hired gun, я могу изобрести способ выразить что-то, но они должны знать, что именно! Ты что, не видишь, что у современных людей целеполагание на нуле, люди вообще разучились мечтать? Хорошо, вот я тебе сейчас покажу. Девушка, эй, мадам библиотекарь, как вас... !
Евгений: Прекрати буянить!
Елизавета встает и приближается: вблизи видно, что ее волосы, не очень чистые, забраны в хвостик и перетянуты канцелярской резинкой, на ней светлая бесформенная кофта, темные джинсы, туфли лодочками без каблука.
Елизавета: Что вам угодно?
Генри: Скажите, вы хотели бы выйти замуж за миллионера?
Елизавета: Вы не находите, что такая постановка вопроса нелепа? Почти любой зимбабвиец является миллионером - триллион их долларов составляет примерно мою месячную зарплату.
Генри: Нет, я имею в виду нормального такого, американского миллионера из сериалов.
Елизавета: У меня нет ни одного знакомого, как вы выразились, миллионера из сериалов, так что, не думаю, что об этом стоит мечтать.
Генри: Вот! Вот ты слышал? А любая накрашенная курица из тех, кто меня нанимает, не задумываясь, ответила бы: да, конечно! Но это не настоящая мечта, она произносит это "да", не просыпаясь! А эта бедная мышка даже мечтать не смеет!
Елизавета: Ну знаете...
Генри: Хорошо, давайте честно, без подстав. Вы о чем-нибудь вообще мечтаете?
Елизавета: Конечно. Я хочу кота, а у матери аллергия. И еще я хочу, чтобы у меня самой не было аллергии на книжную пыль, потому что работать невозможно.
Генри: Вот, наконец, конкретика! Даже с этим можно работать! А вы понимаете, что если бы вы зарабатывали кучу денег, то могли бы жить отдельно от матери и завести кота, а еще пройти курс уколов и прикончить свою аллергию?
Елизавета: Это довольно странный разговор. Разумеется, понимаю.
Генри: Клюнуло! Мадам, вы знаете хоть один иностранный язык?
Елизавета: Я классицист по образованию.
Генри: И что это значит?
Елизавета: Я знаю латынь, могу читать в классическом и средневековом произношениях. Довольно прилично читаю на древнегреческом, у меня мать по этому делу с ума сходит. В школе учила французский...
Генри: А английский вы знаете?
Елизавета: Едва ли достаточно... я могу читать, но произношение... он мне не очень нравится, честно сказать.
Генри: Круто! И у вас, конечно, нет дома телевизора, потому что это мещанство, правда?
Елизавета: Был когда-то, но сломался. Мать переставила его к столу и пользуется как тумбочкой без ящиков.
Генри: Ну, ты это слышал? Женя, хочешь пари? Мадам, как вас... скажите, сколько вам лет?
Елизавета: Какое это имеет значение?
Генри: Тоже верно. Посмотри на нее: она мне в матери годится, серое лицо, потухшие глаза, никакой мечты о миллионере, но она же говорит связными предложениями!
Елизавета: Подите к черту, грубиян!
Генри (в восторге): Ты слышал? Не "Да пошел ты на *", а "Подите к черту!" Она хочет конкретных вещей! Не бабла вообще, и чтоб все упали, а кота! Вот она, муха! Дай мне полгода, я ей объясню технологию, приведу ее на выставку в Москва-Сити, выдав за свою герлфренд, консультанта с Гаваев, и все клиенты это захавают, как чай с блюдца, и накидают ей заказов на десять тысяч...
Евгений: Ты с ума сошел!
(одновременно)
Елизавета: Вы рехнулись.
Евгений: Не слушайте его, он пьян... простите, как вас зовут?
Елизавета: Елизавета Олеговна.
Евгений: Очень приятно. Пикеринов, Евгений Сергеевич, майор в отставке, ныне социолог на вольных хлебах. А это пьяное трепло - Игорь Хигинский, маркетолог.
Генри: Генри, с твоего позволения. И я не маркетолог, а брэнд-девелопер. Разница как между конной разведкой и танковой лобовой атакой.
Евгений (смеется): Отлично сказано!
Генри (взмахнув рукой): Мадам библиотекарь, Лиза или как вас! Слушайте, я вас приглашаю к себе в секретарши-референтки. Тысяча двести долларов в месяц, возможен овертайм. С проживанием.
Елизавета (задохнувшись): Как вы... и на что вам референт, не знающий английского?
Генри: Я только что заключил пари. И не с Женькой, а со всем миром! С господом богом! И вы мне поможете выиграть его! Я не собираюсь к вам приставать, не беспокойтесь, на меня актрисы вешаются - я собираюсь показать граду и миру такой класс бренд мейкинга, что небу жарко станет!
Елизавета (осторожно): Извините, но вы пьяны как шотландец в урожайное лето... идите к черту, милостивый государь.
Евгений (серьезно): Игорь, ты можешь толком объяснить, что ты задумал?
Генри (вдохновенно): Слушай. Я беру вот ее, дремучую как медведь-шатун, учу думать в нужной парадигме, врубаться в концепции, подавать концепции, продавать концепции, разговаривать на их птичьем языке, одеваться по-человечески, черт возьми, и через полгода она проканает в этой тусовке за свою, или я съем твою шапку, вот эту! Ну что, Женька, пари? А если это сработает, ты на ней женишься!
Елизавета: Мне кажется, мы находимся внутри какого-то черновика Хармса.
Евгений (помедлив): Елизавета Олеговна, если не считать идиотского условия насчет женитьбы, вообще говоря, идея хоть и с безуминкой, но гениальная. Я знаю Игоря с третьего класса, он сорвиголова, но человек порядочный. Он, кажется, задумал довольно интересный проект. Более того, экспериментов такого порядка я, социолог со стажем, не видал со времен Уолтера Мишеля. Результат мне было бы очень интересно наблюдать - настолько интересно, что я, пожалуй, беру на себя расходы по этому эксперименту в случае удачи. Игорь, считай, что твое пари, на других условиях, принято. Ну, что скажете? Вам в библиотеке наверняка положен sabbatical, вы сами на этой затее ничего не теряете...
Елизавета: Помилуйте, за кого вы меня принимаете? Такие предложения делают обычно женщинам, чья мораль...
Генри (хохочет): Ваша драгоценная викторианская мораль останется неприкосновенной - как известно всей московской тусовке, я гей.
Елизавета: Правда?
Генри: Нет, но это неважно, вы меня, можете поверить, совершенно не интересуете!
Елизавета: Очень мило!
Генри: В смысле, как женщина. А в качестве нетронутого современной культурой ископаемого вы меня еще как интересуете! Ну что, согласны? Даю тысячу аванса...
(Генри лезет в карман, доставая бумажник, Евгений хватает его за руку)
Евгений: Прекрати. Елизавета Олеговна, давайте поговорим серьезно. Мы с Игорем вместе учились, он наделал в жизни немало глупостей, но ни разу мухи не обидел. Я могу со своей стороны обещать вам, что если вы решитесь на этот эксперимент, то будете в совершенной безопасности. К тому же, неужели вам не нужны деньги?
Елизавета (помедлив): Знаете, сколько стоит какой-нибудь Петроний Андрэ и Дерэна, или тот же Satyricon Quae Supersunt Cum Integris Doctorum Virorum Commentariis? На мою зарплату и пенсию матери мы едва могли бы прокормить кота, хорошо, что его пока нет. А моя матушка, не признающая электронных книг, вполне способна купить на Амазоне томик эпиграмм Марциала, оставив нас обеих на неделю без мяса. Если Игорь это всерьез, и, главное, если вы это всерьез, то я согласна. Игорь... вы действительно хотите, чтобы я при этом жила у вас?
Генри: Еще бы, иначе вообще ничего не выйдет! Женька, спасибо, уболтал! Собирайте чемодан, и завтра в девять утра стойте у дверей Новослободской, восемнадцать, квартира двести. Впрочем, к черту чемодан, воображаю, что у вас там... никаких чемоданов! Поехали прямо сейчас! Купим все необходимое вплоть до белья, надо сразу прививать вам правильные парадигмы...
Елизавета: Помилуйте, я должна сообщить матери! И потом, могу я взять хотя бы несколько книг?
Генри: Не вздумайте! Начнется ломка - скачаете Пушкина из Интернета. А матери мы сейчас позвоним, и все ей скажем. Женька, пошли! Вызови нам такси, а?
Елизавета: Я живу в пятнадцати минутах ходьбы...
Генри: Нет такого слова: ходьба! Девушки передвигаются исключительно на такси и в автомобилях своих мужчин. Понятно?
Елизавета (вздохнув): Да, сэр.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Квартира на Новослободской, очень дорого и со вкусом устроенная, стены отделаны "стукко", картин нет, по стенам висят странные маски, дорогие стенные украшения. В квартире беспорядок, вещи лежат не на своих местах (например, одна диванная подушка на чайном столике, вторая - на полу посреди комнаты), рядом с диваном стоят несколько чашек, тарелка с грудой смятых салфеток, на диване валяется сброшенное черное пальто, на столе, на покосившейся стопке журналов стоит лицом к зрителю ноутбук с мерцающими бегущими по экрану фигурками.
Гостиная справа кончается небольшим коридором и входной дверью, слева уходящая наверх лестница.
На диване в гостиной валяется Генри, листая что-то в телефоне, на одной ноге тапок, второй валяется рядом. Евгений, сидит в кресле с ноутбуком на коленях и быстро печатает.
Звонок, оформленный как крик кукушки.
Евгений открывает дверь. На пороге стоит Владилена Терентьевна - невысокая худенькая женщина, на ней изрядно поношенное коричневое приталенное пальто, вязаный красный шарф с помпонами, такой же берет, из-под которого торчит нелепая седая косичка. На ногах тяжелые мокрые сапоги, облепленные снегом.
Владилена Терентьевна (на пороге, не входя): Здравствуйте, я хотела бы видеть хозяина этой квартиры.
Евгений (машинально отступая): Прошу.
Владилена Терентьевна (с достоинством): Спасибо.
Проходит внутрь, оказываясь гостиной.
Евгений (запоздало, вслед): Что вам нужно? Никаких разговоров о библии, пожалуйста!
Владилена Терентьевна (величественно полуобернувшишь): Молодой человек, я атеистка! В нашем поколении религиозные люди - большая редкость.
(проходит в комнату с любопытством озираясь)
Генри (вскакивая с дивана): Э, стоп! Вы кто такая? Вы что, побираться пришли? Сейчас я вас отсюда...
Владилена Терентьевна: Разве я сказала хоть слово о деньгах?
Генри: Тогда что вам нужно?
Евгений: Игорь, погоди... вы мать Лизы? Елизаветы Олеговны?
Владилена Терентьевна (с достоинством): Совершенно верно, молодой человек. Владилена Терентьевна Немировская, кандидат филологических наук, бывший библиотекарь, ныне пенсионер.
Генри: Вот это пугало!
Евгений (перебивая, в надежде, что она не расслышала): Вы хотите видеть Лизу?
Владилена Терентьевна: Нет, я хотела бы одолжить у господина Хигинского, нынешнего работодателя моей дочери, тысячу пятьсот двенадцать долларов.
Генри (оторопев): Почему именно тысячу пятьсот двенадцать?
Владилена Терентьевна: Потому что именно столько стоит на Амазоне комментарий Антония Мурети к Тибуллу, Проперцию и Катуллу. Считая доставку.
Генри: Ерунда какая-то...
Владилена Терентьевна: Вы забрали мою единственную кормилицу! Разве это ерунда, как вы изволили выразиться?
Евгений: Только не говорите мне, что Лиза не послала вам денег!
Владилена Терентьевна: Послала, но разве в них дело? С кем мне теперь обмениваться по вечерам цитатами из Венанция Фортуната? Кому цитировать потешные места из Гесперийских речений, с кем вступать в полемику, кто лучше, Цицерон или Лисий? То, что вы со мною сделали, молодые люди, ваши любимые американцы называют кадаврическим словосочетанием loss of consortium - я нарочно заглянула в юридический словать, чтобы удостовериться.
Генри: А мои полторы тысячи долларов, значит, этот ваш consortium восстановят?
Владилена Терентьевна: Деньги ничто, они задержатся в моих руках только на то время, которое необходимо, чтобы оформить в интернете заказ. А книга отвлечет меня от печальных размышлений, присущих старости.
Генри: Вот это развод! Вот это да! Женька, ты видал, а?
Евгений (зачарованно): Ну хорошо, допустим вы получите деньги, а потом?
Владилена Терентьевна: Потом я уйду, и не буду мешать вашим экспериментам.
Генри: И вы не хотите видеть Лизу? Она наверху, в ванной, но я сейчас схожу позову...
(делает движение в сторону лестницы)
Владилена Терентьевна: Не вздумайте! Что вы, она рассердится!
Генри (заинтересованный игрой): Слушайте, это непоследовательно. Или она взрослая девушка, и тогда идите подальше со своим консорциумом, или она ваша дочь, за которой вы пришли, и тогда забирайте ее назад!
Владилена Терентьевна: Одно другого не исключает. Она самостоятельный человек, и если она узнает, что я сюда явилась, она решит, что я пытаюсь вмешиваться в ее жизнь, ей это будет неприятно. Вспомните описание Коры у Юнга. Однако, она все-таки моя дочь, которую вы у меня отняли...
Генри: И цену которой вы определили в полторы тысячи.
Владилена Терентьевна: Молодой человек, работорговля в этой стране была отменена в тысяча восемсот шестьдесят первом году. Я продаю вам не Лизу, а собственный покой.
Евгений: То есть, вы хотите сказать, что если бы у нас тут был валютный бордель...
Владилена Терентьевна: Если бы у вас был бордель, я бы решила, что Лизочек начиталась Куприна, бросилась в постмодернистские эксперименты а-ля Сартр, и что это желание поверить алгеброй гармонию у нее пройдет, как проходят подростковые увлечения.
Евгений: У меня нет слов.
Генри: У меня тоже. Слушайте, сударыня, хотите двадцать тысяч?
Владилена Терентьевна (взмахнув руками): И не уговаривайте, молодой человек. Двадцать тысяч подразумевает необходимость завести какой-нибудь безумный банковский счет, и не знать ни минуты покоя, вдруг банк лопнет. Или завести кубышку и рехнуться, опасаясь взломщиков! А так, даже если в нашу квартиру вломятся, что бывало и прежде, небольшая книжица в кожаном переплете никого не заинтересует: слава богу, Лукасы Корсо существуют только на страницах испанских романов...
Генри: Блин. Я покорён. Нате.
(копается в карманах пальто, находит и выворачивает бумажник)
Держите тысячу пятьсот двадцать, извините, мелких долларов у меня нет.
Владилена Терентьевна: В таком случае, позвольте вернуть разницу рублями (вынимает из кошелька, пересчитывает, и кладет на стол несколько купюр) В конце концов, Лизочек уже взрослая девушка. Да, я зову ее так, как звал свою дочь Ломоносов, это давняя шутка у нас в семье. Не подумайте, что я какая-нибудь старая калоша: я читала про лингвистические эксперименты Максима Немцова, новый перевод "Над пропастью во ржи"... и этот живой журнал знаменитого переводчика, который считает, что пьесы Бернарда Шоу следует переводить матерно... (отступая к дверям) Я примерно представляю себе, чем вы занимаетесь, я просто хотела сказать, я не виню дочь за то, что и она... в конце концов, дети всегда больше похожи на свое время, чем на своих родителей... и, кстати, если вам когда-нибудь для ваших изысканий потребуется исследователь или даже приличный переводчик с древнегреческого... я всегда к вашим услугам... У Лизочка превосходная латынь, но ей какой-нибудь Катулл был всегда милее Гесиода, а я профессионал...
(отступая, толкает спиной дверь, и выходит)
Генри: Охренеть.
Евгений: Угу. Лизе только не говори.
Генри: Не дурак.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Квартира на Новослободской.
Гостиная, куда более аккуратно прибранная.
За столом сидят Генри и Елизавета, по столу разложены журналы. Генри в яркой рубашке и шейном платке в тон, тех же джинсах, что в первой сцене. На Елизавете длинное ниспадающее домашнее платье, перехваченное поясом, волосы влажные, распущены по плечам, она выглядит растрепанной, но это ей больше к лицу, чем хвостик. В кресле неподалеку сидит, скрестив руки на груди, Евгений, и явно наслаждается зрелищем.
Генри: Да нет, это вообще не пойдет. Это не концепция, а х** собачий. Кстати, слушайте, Элли, почему я не разу не слышал чтобы вы матерились?
Елизавета: Меня приучили выражать свои мысли не прибегая к этому инструменту.
Генри (тоном искусителя): А вы уверены, что вы умеете им пользоваться? Потому что если нет, то ваше ханжество просто оставляет вас без ещё одного инструмента.
Елизавета: Я не то, чтобы принципиально против, просто как-то не доводилось оказываться перед необходимостью делать это. Матерные слова как перец или бриллианты - уместны понемногу и не везде. Но вы можете материться при мне, сколько вам заблагорассудится - у меня иммунитет.
Генри: В смысле?
Елизавета: (доверительно) Когда я была маленькая, лет примерно пяти, у нас в детском саду был утренник. На новый, кажется, год. У меня была довольно хорошая память, и довольно шкодливая матушка. В общем, все дети выучили стихотворение про деда мороза, а я поднялась на табуретку, и воспроизвела довольно близко к тексту малый петровский загиб. Мать утверждает, что успех был оглушительным...
Генри: Ух ты, а вы сейчас вы помните?
Елизавета: Весь текст - увы. Помню только, что там фигурировала дедова плешь, этого слова я, маленькая, не знала, и до самой школы считала самым страшным ругательством.
Генри: Так, ладно, к делу (стучит ногтем по рекламному плакату на столе) Что наши клиенты на этом произведении рекламного искусства продают?
Елизавета (уверенно): Ощущение безопасности. Женщина на плакате смотрит с вызовом, будто не сомневаясь, что победит любую соперницу. Купи, и будешь как она.
Генри: Окей. Чего не хватает?
Елизавета: Не знаю, но, мне кажется, акцент не в том месте. Они ведь торгуют блеском для губ, а не боевыми топорами. Я бы делала упор на то, что все мужчины ею восторгаются, а не...
Генри: Прошлый век! Это работало, когда реклама женских товаров должна была быть не противна мужчине, у которого кошелек. А сейчас женщины платят сами. Смотрите, как вы правильно сказали, эта.. гм... модель на плакате своим видом устрашает возможных соперниц. Уверенность в сегодняшнем дне. Но она что?
Евгений: Уродлива?
Генри: Женька, приперся так не мешай. Это дело на любителя. Так вот, уважаемые радиослушатели, эта реклама про "телка лыбится". А должна быть про товар. Реклама висит на проезжей части, у адресанта полторы секунды, даже если написать аршинными буквами название компании, у него в голове не возникнет связи. Реклама должна запоминаться как родимое пятно на роже, как шрам, проводить ассоциацию между товаром и картинкой.
Елизавета: То есть, по вашей логике, эта модель должна сидеть, трогательно подогнув колено, под разорванной петлей, привешенной на крюке от валяющейся рядом разбитой люстры, рядом должна валяться табуретка с подломившейся ножкой, дрожащая рука тянется к тюбику с помадой, слоган "когда все остальное подвело..."? Вас расстреляют.
Генри: Вот вы троллите, а идея отличная. Попробуем...
(рисует)
Елизавета: Надо же, Вы превосходно рисуете!
Генри: Приходится.
Евгений: Вечно можно смотреть на текущую воду, горящий огонь, и как другие работают...
Елизавета: Прошу вас, ротмистр...
(одновременно)
Генри: Женька, а ну заткнись!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Выставка современного искусства. Белые стены, несколько десятков картин. Элеонора Хигинская, ультрамодный художник-абстракционист, живая немолодая дама с лицом с видимыми следами подтяжек, в экстравагантном платье и небольшой плоской шляпке, с огромными несимметричными серьгами, живо беседует с важного вида немолодым господином в бархатном пиджаке. После отходит, и видит, как по выставке, насвистывая и засунув руки в карманы, перемещается Генри, ища кого-то взглядом.
Хигинская встревоженно меняется в лице и подходит к сыну.
Хигинская: Послушай, мы ведь договорились.
Генри: Что такое?
Хигинская: Я ведь просила тебя не приходить на мои выставки! Ты мне распугаешь всех клиентов! Ты что, забыл, как в прошлый раз...
Генри: Мама, я буду вести себя прилично, честное слово! У меня идет эксперимент...
Хигинская: Могу себе представить...
Генри: Я ни с кем вообще, кроме тебя, не буду разговаривать! А, да вот же она!
Входит Елизавета, с любопытством озираясь. Она одета модно, но явно без внимания к тому, как костюм соотносится с ее внешностью: на ней новый брючный костюм со слишком коротким пиджаком, яркая цветная блузка, не очень подходящая по тону к ее коже, явно неудобные сапоги на высоких острых каблуках, слишком большие и аляповатые украшения. Однако, стрижка интересная, волосы уложены так, что скрадывают то обстоятельство, что у нее не очень красивые черты лица, макияж неброский, грамотно и со вкусом сделанный.
Хигинская: Кто "она"?
Генри: Идем, познакомлю! Это моя секретарша... Лиза, эй!
Елизавета: Иду!
Хигинская (с пристальным интересом рассматривает Елизавету): Где ты ее откопал?
Генри: Я создал ее. Из глины, как господь бог. Вот этими своими двумями руками.
Хигинская: Прямо руками?
Генри (беспечно): Головой тоже.
Елизавета: Здравствуйте. Элеонора... Викторовна?
Хигинская: Да, здравствуйте, Лиза, очень приятно. Можно просто Элеонора.
Генри (хозяйским движением одергивает на Елизавете пиджак, к матери): Ну как тебе?
Елизавета (думая, что вопрос относится к ней, забывшись): Я не очень разбираюсь в современном искусстве, но это очень необычно - наверное, так рисовал бы Кипренский, находящийся под влиянием Малевича...
Хигинская: Что-что?
Елизавета: Простите, я хотела сказать: оно очень круто, вот это всё!
Хигинская: Рада слышать. Игорь, на минутку, помоги мне с каталогами.
Отходят. Елизавета остается рядом с картиной, в ходе следующего диалога медленно движется вдоль стены, рассматривая полотна.
Хигинская: Игорь, кого ты привел?
Генри: Это моя девушка.
Хигинская: Не лги матери.
Генри: Ну какая тебе разница? Она клевая...
Хигинская (поджав губы): Я не сомневаюсь. Знаешь, я говорила с Женей, он довольно долго держался, но, наконец, все мне рассказал, и мне кажется, что твоя затея...
Генри: Ты сама хотела меня женить?
Хигинская (отшатнувшись): Ты собираешься на ней жениться?
Генри (искренне): Не дай бог!
Хигинская: Тогда что все это значит?
Генри: Мама, это самый прикольный и парадоксальный эксперимент в истории брендмейкинга.
Хигинская: Ты можешь объяснить, что она делает в твоем доме?
Генри: Да все, что угодно. Во-первых, она действительно офигенная секретарша. Давно пора было завести. Календарь у меня теперь - закачаешься, уже два месяца, как я не опоздал ни на одну встречу. Во-вторых, слушай, у нее глаз что надо. Свежее восприятие наше всё. Она прям сходу врубается, что кастомерам пытаются втереть, и соображает, как это выкрутить.
Хигинская: И до каких пор это продлится?
Генри: Сегодня наш первый выход в свет, а в июне - та выставка в Москва-Сити. Короче, Женька попал тысяч на десять, не меньше, это я тебе говорю!
*
По залу проходят Сергей (Серый) и Владимир (Вован), юноши лет двадцати пяти на вид, полноватые, одинаково коротко стриженные, несколько нарочито сгорбленные, в пиджаках с преувеличенными плечами. За ними следом ковыляет на высоких каблуках Надежда (Надька), платиновая блондинка лет семнадцати на вид, на очень высоких каблуках, в короткой кожаной юбке и тоненькой прозрачной черной накидке, сильно, но не очень умело накрашенная, с кислым выражением лица. Ей холодно и скучно.
Cерый: Зырь, Хигинский с телкой...
Вован: Ты чё, он же п***...
Cерый: Да вон же...
Вован: Ой, да. Тока она же старая, ей лет тридцать...
Cерый (авторитетно): У них сейчас тема такая, чтоб типа старше выглядеть. Типа, чтоб ты не с*, что сядешь за совращение малолетних. Ей может и шестнадцать быть.
Вован (изумленно): ***!
Cерый: Подём спросим.
Вован (хватая его за рукав): Да неудобно.
Cерый: Неудобно *** через замочную скважину...
(Решительно тащит его)
Надька (капризно): Воов... я устала, картины тупые все...
Вован: Да я щас. Садись вон на лавочку, я щас.
Подходят к Елизавете, сосредоточенно изучающей огромное синее полотно с небольшой запятой по центру.
Вован: Слушай, да ну, она блин крутая... явно же...
Cерый: Не с**, все норм. Счас (подходит к Елизавете, вкрадчиво): Девушка, а это, а вас как зовут?
Елизавета (рассеянно): Лиза.
Cерый: А вы как сюда попали?
Елизавета (рассеянно): Как Цезарь, построивший мост, чтобы через двадцарь дней разрушить его...
Вован (шепотом): Это чё она щас сказала, а?
Серый (шепотом): Вроде про Цезарь. Салат такой, все телки по нему с ума сходят.
Вован (шепотом): Она чё, салату хочет?
Серый (шепотом, авторитетно): Да не, это она типа тонко намекает, что можно ее ресторан позвать.
Вован (шепотом): Понял. (громко): Лиза, слышь, это, тут кароче клуб сегодня в центре открывается, ресепшен, все дела... пошли, а чё? Прям отсюда.
Елизавета (испуганно оглянувшись, спохватывается): Ой, да неудобно, я тут с Генри...
Вован (решительно): С Генри щас решим.
(отходит)
Надька (ковыляет за ним): Чегооо? Ты со мной в клуб идешь!
Вован (бешено): Иди на ***, поняла?
Надька (ноет): Воов...
Елизавета (изумленно глядя ему в след): Мистика какая-то...
Серый (авторитетно): Лиза, короче, ты не это, Вован парень - во! Деревня, конечно, но четкий! Поняла, короче?
Елизавета (завороженно): Поняла...
*
Женская комната, роскошно убранная, мягкий свет, орхидеи на мраморном умывальнике, стопка розоватых полотенец. Елизавета подходит к умывальнику, ошарашенно глядит в зеркало. Откуда-то сбоку вылетает явно поджидавшая в засаде Надька, и налетает на Елизавету с визгом, пытаясь поцарапать ей лицо. Елизавета уворачивается, хватает ее за руки и отталкивает, Надька, поскользнувшись, садится на пол, неловко подвернув ногу и закрывается руками, ожидая удара. Елизавета отходит к умывальнику, некоторое время смотрит на Надьку, после чего смачивает под краном полотенце из красиво уложенной стопки.
Надька (с пола, испуганно, в запальчивости): Ты, короче, б***, если ты еще раз к моему Вовчику...
Елизавета неторопливо подходит, перекладывая полотенце в другую руку - жест выходит бессознательно угрожающим, и Надька снова закрывается руками.
Надька: С Вовчиком в клуб только сунься, только...
Елизавета (спокойно, присаживается рядом на пол, скрестив ноги): Меня не интересует Вовчик. Меня интересуешь ты.
Надька (испуганно): Ты че, лесбиянка?
Елизавета: Нет, но речь не об этом. Ты хочешь выйти замуж за Вову - так сильно, что ночами не спишь, у тебя круги под глазами, которые ты не очень умело замазала. Не потому, что любишь его, а потому, что пора. Ты хочешь забеременеть от него и так привязать к себе, но боишься, что он бросит тебя беременную и без денег. А жениться он пока что не соглашается, а скандалить еще раз ты боишься, потому что в прошлый раз он уже чуть не ушел, и хорошо, что тогда не к кому было. Верно?
Надька (в ужасе): Ты че ты, а? ты откуда это всё? Че тебе надо, а?
Елизавета (проникновенно, подавшись вперед, гипнотизируя Надьку взглядом): Если ты сделаешь все, как я тебе скажу, он тебе сделает предложение в течение двух недель. За это ты позовешь меня на свадьбу и представишь всем подружкам. И расскажешь им, что я тебе помогла. Поняла?
Надька (прижав руку ко рту): Ты че, ведьма, да?
Елизавета: Нет. Я, судя по всему, социолингвист-консультант. Ну что, мы договорились?
Надька (по-детски): А ты не врешь?
Елизавета: Я никогда не вру клиентам. Ну-ка подними голову, смотри на меня, у тебя вся косметика размазалась (выдавливает на полотенце, достав из сумочки, крем для снятия макияжа, отирает Надьке лицо полотенцем) Все равно по новой рисовать. Дай-ка свой карандаш для век... впрочем нет, у тебя этот ужасный синий, это совершенно не твой цвет, кто только учил тебя краситься, глупыш... погоди, сейчас мы сделаем из тебя такую Норму, любой Прыщ твой будет...
Надька (покорно): Чего?
Елизавета: Это заклинание. Из Стейнбека. Неважно. Смотри вон туда в угол.
(Начинает накладывать макияж).
Елизавета: Ну-ка не хнычь, а то опять все размажется. Королевы не плачут.
СЦЕНА ПЯТАЯ
Квартира на Новослободской, поздняя ночь, скорее ранее утро. В кресле в гостиной сидит и что-то печатает в ноутбуке Евгений. Входит, пошатываясь, полумертвая от усталости Елизавета и довольно сильно пьяный Генри. Елизавета падает навзничь на диван, раскинув руки, с ее запястья слетает и катится по полу широкий браслет.
Евгений: Ну вы, ребята, здоровы гулять!
Елизавета: О, вы тут, mon colonel?
Евгений: Мне проект сдавать к девяти утра. Решил уж дождаться. Не могу работать дома, а кафе позакрывались. И вообще мне интересно, чем кончилось мое пари.
Елизавета: Боюсь, плакали ваши денежки, вашескобродие.
Генри (оживляясь): Да, короче, гони монету, мужик! С тебя тысяч пятнадцать, я так думаю! Я велик!
Евгений: Как прошло-то?
Елизавета (с легким английским акцентом): Нье слушайте его, я нье с Гаваев, я на самом дьеле из ФлОриды, просто мы перёехали, когда я пошьла в high school. И я там учила русский, у нась много русский людей, такой красиву язик! Менья зовут Elizabeth, but Liz is fine... можьете зват меня Лиз...
(хохочет)
Евгений: Станиславский в отпаде.
(хохочет)
Генри: Да блин! Я крут как северный склон Эвереста!
Евгений: Без вариантов.
Елизавета: А все-таки это я, я подцепила Круза! А не вы, мой мэтр! Потому что вы вообще не врубились, что ему было надо!
Генри: Да блин, он только и знал, что мычать!
Елизавета: Он просто невнятно формулировал, а надо ему было вполне определенную вещь. Я думаю, мы вполне потянем.
Генри: Руки прочь, это мой клиент!
Елизавета: Да повесьте себе его на шею и целуйтесь с ним! Если только сможете разобрать, что он хочет!
Евгений: Это кто, миллионер?
Елизавета: У него тут холдинг, торгует немецким оборудованием...
Генри: Слушай, Женька, а получилось все-таки, ты это понимаешь? Взяли бессловесное ископаемое, отряхнули пыль, отшлифовали, тонкой шкуркой довели, покрыли лаком...
С лица Елизаветы сползает улыбка.
Генри (продолжает): Значит, мой исходный тезис был верен. Ты можешь продать что угодно, за что угодно другое при надлежащем фасаде. Они это захавали. Они всё это захавали...
Елизавета: Я...
Генри: Да помолчи ты. Женька, они повелись вообще все! Ты бы видел, как они вокруг нее роились, про американский подход расспрашивали! Хорошо, что я ее заставил прочесть эту хрень "Buy-ology" и "Anatomy of the Buzz", у меня все руки не доходили, веришь ли, сам слушал, разинув варежку, чуть не повелся...
Елизавета: Положим, про Ad-words я нашла сама...
Генри: Х* в стакане ты нашла. Ты выскочка чертова, ясно? Ты вообще ничего не умеешь и ничего не можешь. Ты бы там без меня двух шагов не сделала. Но они повелись, все до одного! Что и требовалось доказать! Так, где мои тапочки...
(сосредоточенно ищет)
Елизавета (сдержанно): В углу под вешалкой. То есть, эксперимент можно считать удавшимся.
Генри: О, тапочки. Да, я его удал. Я подобрал на полу в библиотеке синий чулок, и с блеском продал за лабунеты... тебы... как их, ну вы поняли, выиграл пятнадцать тысяч, поставил великий социальный эесперимент, и у меня прямо сейчас в жизни стало одной проблемой меньше!
Евгений: Гм. Поздравляю.
Генри: И торжественно ушел, овеянный славой. Всем привет!
(спотыкаясь, подымается по лестнице, по дороге снимая и спуская по перилам пиджак)
Елизавета сидит на диване, кусая губы.
Евгений: Игорь все-таки реально крут.
Елизавета (сдерживаясь): Вне всякого сомнения. Скажите, вы тоже считаете, что сегодняшяя удача на сто процентов его работа?
Евгений: Не понимаю...
Елизавета (со сдержанным бешенством): Я эти полгода из-за учебников головы не подымала! Я утром разбиралась в этой чертовой рекламе, ставила будильник на два, и до утра зубрила чертову фонетику и словарь, как последняя студентка! Я, как выразился бы мой достопочтенный учитель, интернализировала его парадигмы, которые навряд ли пригодятся мне теперь...
(по ее щекам текут слезы, но она ничего не может с этим сделать)
Евгений: Погодите, Лиза, никто же не говорит, что вы...
Елизавета: Никто ничего и не должен говорить. Вы тоже. Правда. Эксперимент закончен, можно чистить автоклавы и убивать неиспользованных мышей.
Евгений (помедлив): Вот же мы два идиота. Вы, конечно, проделали огромную, нечеловеческую работу по интеграции в совершенно незнакомую среду...
Елизавета: Это все неважно. У Генри стало одной проблемой меньше, и у вас, by proxy, тоже.
Евгений (серьезно): Вот, кстати, нет. Мне правда было интересно, как у вас получится. В смысле, как именно - потому что c деньгами я мысленно расстался почти сразу. Я в вас верил всю дорогу.
Елизавета (тоже серьезно): Спасибо. Ничерта бы у меня не получилось, если бы вы в меня не верили. Игорь мною забавлялся, как дети конструктором Лего, ему было прикольно понять, как еще можно соединить между собой эти кусочки. Кажется, по-английски это называется objectification... А вот вам было интересно, справится ли этот человек с этой задачей, вы за меня болели, и это меня заводило куда эффективнее.
Евгений (помолчав): Лиза, хотите я женюсь на вас? Я, в конце концов, проиграл известное пари.
Елизавета (улыбаясь сквозь слезы): Спасибо, Женя, не стоит. Хотя бы по чисто семантическим причинам.
Евгений: В каком смысле?
Елизавета: Есть существенная разница между "хотите, я женюсь на вас" и "выходи за меня замуж". Так что эта затея добром не кончится. Впрочем, Генри предпочел бы, чтобы я выразила эту мысль так: "Не, ты чё, о**?"
Евгений (смеется): Выучил он вас на свою голову...
Елизавета (машет рукой).
Евгений: Не сердитесь на Игорька, он просто самовлюбленный идиот.
Елизавета (грустно): Я знаю. И он совершенно прав.
Евгений: Прав?
Елизавета: У него стало одной проблемой меньше. Галльская война закончена. (через паузу, едва слышно) Началась гражданская.
Евгений: Что?
Елизавета: Не слушайте меня, Женя, я сейчас очень сердита. До завтра.
Евгений: До завтра.
Елизавета замирает без движения, глядя прямо перед собой. Евгений, помедлив, встает, уходит, от двери на прощанье кланяется по-военному, но Елизавета, сидящая на диване, сложив руки на коленях, не замечает.
продолжение