(no subject)
к предыдущему.
Верующий, как и сказано, уже не умирает - то есть процесса хотения смерти в нем уже нет - но перешел от смерти в жизнь. В этом смысле прав наш Фёдор Васильев, говоря, что человеку естественно желать быть со Христом, ибо витальность, Им излучаемая, в некотором роде уникальна. За Христом именно охота волочиться на одной интуиции, понимая, что Он знает куда идет, и куда идет - там будет хорошо.
Фёдор, правда, предлагает подключить художественное воображение, то есть, в общем, не совсем не прав, ибо вера это акт вполне художественный, активный, талантливый, но неправда, однако, что отыскивание в себе дара художества может решить проблему... Жизнь - достаточный дар, она сама по себе - художество, и не нуждается в опечатывании себя приятными человеку формами выражения своего вдохновения.
Вере достаточно цепляться за жизнь. Вера вообще адекватна жизни. Смерти нужно прямое доказательство, свидетельство даже, ибо таковы условия договора - требуются подтверждения, желательно железные, что тебя не обманут. ...Поручительсва... В этом смысле мир прочно завязан на зле, на тугом узле поручительств. Витальность Христа предлагает забыть обманный инструментарий. Детям не требуется договор с родителями. Какой договор, когда твои желания просто угадываются? Захотел есть - титька тебе под нос. Захотел хлеба - не получишь же вместо хлеба змею...
Хотения движут миром, а вера исполняет хотения. И вера, а не договор, есть условие счастья. Обычное - “я хочу”. Желание благое - жить, оно угадывается Богом “без слов”. Поэтому и молитва “Отче наш”, не имеет элементов взрослости. Она вся - “дай”. Она - “пап, оставь Ты претензии (не ругайся), мы же без претензий”. Она - о защите и желании. И об исполнении желаний - о вере.
(продолжу попозже)
Верующий, как и сказано, уже не умирает - то есть процесса хотения смерти в нем уже нет - но перешел от смерти в жизнь. В этом смысле прав наш Фёдор Васильев, говоря, что человеку естественно желать быть со Христом, ибо витальность, Им излучаемая, в некотором роде уникальна. За Христом именно охота волочиться на одной интуиции, понимая, что Он знает куда идет, и куда идет - там будет хорошо.
Фёдор, правда, предлагает подключить художественное воображение, то есть, в общем, не совсем не прав, ибо вера это акт вполне художественный, активный, талантливый, но неправда, однако, что отыскивание в себе дара художества может решить проблему... Жизнь - достаточный дар, она сама по себе - художество, и не нуждается в опечатывании себя приятными человеку формами выражения своего вдохновения.
Вере достаточно цепляться за жизнь. Вера вообще адекватна жизни. Смерти нужно прямое доказательство, свидетельство даже, ибо таковы условия договора - требуются подтверждения, желательно железные, что тебя не обманут. ...Поручительсва... В этом смысле мир прочно завязан на зле, на тугом узле поручительств. Витальность Христа предлагает забыть обманный инструментарий. Детям не требуется договор с родителями. Какой договор, когда твои желания просто угадываются? Захотел есть - титька тебе под нос. Захотел хлеба - не получишь же вместо хлеба змею...
Хотения движут миром, а вера исполняет хотения. И вера, а не договор, есть условие счастья. Обычное - “я хочу”. Желание благое - жить, оно угадывается Богом “без слов”. Поэтому и молитва “Отче наш”, не имеет элементов взрослости. Она вся - “дай”. Она - “пап, оставь Ты претензии (не ругайся), мы же без претензий”. Она - о защите и желании. И об исполнении желаний - о вере.
(продолжу попозже)