О, вот, нашел очень точный перевод Давида Самойлова. Те строчки, которые я приписывал Эренбургу, из него.
ЛОДЗЬ
Когда моей славы придут года, Безмерных хвалений эра, И станут из-за меня города Спорить, как из-за Гомера,
Когда в Польше, как после дождя опят, Будет статуй моих и бюстов И в каждом городе завопят: «Здесь родина Златоуста!» -
Пускай потомки забудут рознь И спор о «Тувимовом деле». Я сам скажу им: мой город - Лодзь, Я здесь лежал в колыбели!
Пусть те восхвалят Сорренто, Крым, Кто на красоты падок. А я из Лодзи. И черный дым Мне был отраден и сладок.
Здесь рос, штаны протирал насквозь, Рвал пуговицы с мясом, Здесь старый педель, срывая злость, Ругал меня лоботрясом.
Тут слышал я бури первый гром И музы чуть слышный шорох. (Доныне стоит знаменитый дом: Андреевская, номер сорок.)
Здесь я лет десять в школу ходил, Со скукой, сказать по чести: Среди лентяев и заводил Сидел на почетном месте.
И тут мое сердце забрал в полон Некто тихий и золотистый, И здесь семь лет, огромных, как сон, Писал я стихи и письма.
Я признан был Лодзью с первого дня, Без всяческой проволочки. И некий Ксенжек печатал меня По две копейки за строчку. Люблю твой облик, прекрасный и злой, Как мать недобрую - дети, И вид твоих улиц под серою мглой,
Любимейший город на свете! И говор проулков, и смех продавщиц, Пылища и гомон базаров Дороже мне шика и блеска столиц, Милее парижских бульваров!
Доныне слезами мне застят взор И окна твои, и отрепья, И стареньких улиц базарный задор, И жалкое великолепье,
И этот дурацки торчащий «Савой», Одетые с шиком торговки, И вечная надпись: «Мужской портной, Он же дамы и перелицовки».
ЛОДЗЬ
Когда моей славы придут года,
Безмерных хвалений эра,
И станут из-за меня города
Спорить, как из-за Гомера,
Когда в Польше, как после дождя опят,
Будет статуй моих и бюстов
И в каждом городе завопят:
«Здесь родина Златоуста!» -
Пускай потомки забудут рознь
И спор о «Тувимовом деле».
Я сам скажу им: мой город - Лодзь,
Я здесь лежал в колыбели!
Пусть те восхвалят Сорренто, Крым,
Кто на красоты падок.
А я из Лодзи. И черный дым
Мне был отраден и сладок.
Здесь рос, штаны протирал насквозь,
Рвал пуговицы с мясом,
Здесь старый педель, срывая злость,
Ругал меня лоботрясом.
Тут слышал я бури первый гром
И музы чуть слышный шорох.
(Доныне стоит знаменитый дом:
Андреевская, номер сорок.)
Здесь я лет десять в школу ходил,
Со скукой, сказать по чести:
Среди лентяев и заводил
Сидел на почетном месте.
И тут мое сердце забрал в полон
Некто тихий и золотистый,
И здесь семь лет, огромных, как сон,
Писал я стихи и письма.
Я признан был Лодзью с первого дня,
Без всяческой проволочки.
И некий Ксенжек печатал меня
По две копейки за строчку.
Люблю твой облик, прекрасный и злой,
Как мать недобрую - дети,
И вид твоих улиц под серою мглой,
Любимейший город на свете!
И говор проулков, и смех продавщиц,
Пылища и гомон базаров
Дороже мне шика и блеска столиц,
Милее парижских бульваров!
Доныне слезами мне застят взор
И окна твои, и отрепья,
И стареньких улиц базарный задор,
И жалкое великолепье,
И этот дурацки торчащий «Савой»,
Одетые с шиком торговки,
И вечная надпись: «Мужской портной,
Он же дамы и перелицовки».
Reply
Reply
Reply
Reply
Leave a comment