Смерть Джоан Воллмер Берроуз: продолжение 7
Эти взаимопротиворечивые истории, в которых женщина без сопровождения приходит встретиться с одним или несколькими мужчинами, дали повод для подозрений в «убийстве на почве ревности» - мексиканские репортеры искали такой вариант по привычке.
Берроуз был арестован и отвезен в третий турно (восьмичасовая полицейская смена) Восьмой Делегации, и допрошен следователем Робертом Игрьерой Гил. В «Эксельсьоре»: «Трое американцев были отправлены в Хефатура де Полисиа для допроса». Видимо, другие двое были Джон Хили и Джон Херрманн, потому что «Ла Пренса» от 7-го сентября, сообщала что Маркер и Вудс (по совету Хурадо), «превратились в муравьев», то есть пропали.
Когда смертельно раненая Джоан Воллмер прибыла в Крус Роха, врачи приняли срочные меры для спасения жизни: переливание крови (вероятно, крови Мануэля Мехии с его О-типом), сыворотки и кислорода. Неясно, как долго она прожила; «Эль Универсаль» заявлял, что она прожила один час после ранения, но в других газетах говорится, что она умерла «через несколько минут» после попадания в больницу. Учитывая, что врачи приехали не раньше чем через полчаса, эти версии могут совпадать. Ордер на погребение в Пантеон Американо от Диресьон дел Регистро Сивиль из Департаменто дел Дистрито Федераль, однако, указывает время смерти Воллмер как семь часов вечера, что явно слишком рано.
На первом допросе, проведенном Луисом Уртадо в Крус Роха, а также репортерам, пребывающий в шоковом состоянии Берроуз рассказал «версию №1» событий:
Сначала убийца заявил, что на том сборище, после того, как было выпито много джина, он попытался продемонстрировать свою великолепную меткость, изображая Вильгельма Телля, и что он поставил стакан спиртного на голову своей жены, и, целясь в стакан, на расстоянии в два метра, выстрелил, но, как следствие состояния опьянения обнаружил, что жалким образом промазал и ранил свою жену в лоб.
(«Эль Насьональ», 8 сентября 1951)
Репортерами, слышавшими это утверждение от Берроуза, были Луис С. Маркес из «Ла Пренса», Карлос Перес Патиньо из «Нобедадес» и неизвестные корреспонденты «Эксельсьор», «Эль Универсаль» и «Эль Насьональ» - все они привели практически одинаковые первые версии.
Сообщалось также, что пока Берроуз разговаривал с Уртадо, из госпиталя передали, что раненая женщина умерла - и что в тот момент Берроуз «горько вскричал и рвал на себе волосы в отчаянии» («Эксельсьор», 7 сентября).
Потом, как сообщал «Эль Насьональ»: «Как только он сказал это, появился его адвокат и, в присутствии репортеров, сказал своему клиенту, чтобы он не говорил этого перед властями, а только то, что пистолет выстрелил случайно - а если он так не скажет, то точно отправится в тюрьму».
В «Ла Пренса» это было описано так:
Через несколько минут, после разговора с юристом, он передумал. Он заявил журналистам то, что сказал ему этот профессионал: «Не будь дураком; не говори, что ты хотел стрелять во что-то. Скажи, что проверял пистолет, очень пьяный, и произошел выстрел, попавший в лоб Джоан»
С этого момента Уильям изменил свое заявление, но сначала спорил: «Но как я скажу, что это был случайный выстрел, в то время как несколько человек все видели?»…
Потом, на пути к сцене преступления, Бернабе Хурадо сам сказал репортерам что он, будучи адвокатом убийцы, обязан сделать все возможное для того, чтобы наказание для его клиента было как можно менее длительным.
«Я докажу, что это была случайность», - заявил Хурадо, - «Уильям еще не давал показания перед властями, и перед тем как он будет давать показания, он будет знать, что ему говорить»
Это искреннее заявления показывает, что Берроуз был совершенно беззащитен, и не думал о том, что свидетельства репортеров могут быть скептическими или недружелюбными. Также и Хурадо был совершенно беззастенчив, когда излагал свою хитрую стратегию, что давало преимущество репортерам. Хотя «Ла Пренса» была (и остается) «газетой с сенсациями», правдивость написанного подтверждается соответствующими версиями других газет.
Пока полный энтузиазма Хурадо болтал с журналистами по пути к Монтеррей, куда отправился чтобы увидеть сцену преступления, Уртадо арестовал Уильяма Берроуза за убийство жены, по ордеру тот был перевезен в камеру в полицейской штаб-квартире Восьмой Делегации.
Странный факт - на который мне указал Эд Симмен - что во всех газетах Мехико на те дни (уже изучено 22 варианта истории) нет ни одного указания на Колледж Мехико Сити. Однако и убийца, и один из свидетелей, и молодой человек, который должен был прийти, чтобы купить пистолет у Берроуза, и парень, опознавший тело Джоан, и квартирант, в чьей квартире произошел выстрел - все были в то или в прошедшее время студентами КМС. Баром «Баунти» практически полностью заправляли несколько студентов КМС; во всем доме 122 по Монтеррей был их полно.
Также туда заходил и один из американцев-основателей колледжа, президент Генри Л. Кэйн и декан персонала, Пол В. Мюррей. Хотя финансы КМС в ранние годы находились в очень плохом состоянии, и декан Мюррей даже в какой-то момент заложил свой дом, чтобы поддержать колледж, они были хорошо знакомы со старыми американскими и мексиканскими студентами. И это означало что в то время, когда Мексика бездействовала во время вторжения американского бизнеса, Мюррей и Кэйн обладали властью и - благодаря основным организаторам, Объединению Дженкинса - деньгами. Если они не хотели, чтобы их учебное заведение упоминалось в газетах в связи с трагическим, скандальным убийством, они вполне могли сделать так, чтобы этого не случилось.
Конечно, «колония» американских ветеранов в Колония Рома не привлекала серьезного журналистского внимания в Дистрито Федераль - кроме тех случаев, когда происходило нечто подобное этой истории. Возможно, репортерам была просто не интересна связь с КМС; или, возможно, редакторы в то время действовали по общему принципу - не оскорблять американские учреждения в Мексике. Если верна теория доктора Симмена, Мюррей и Кэйн как-то повлияли на редакторов, которые могли быть заинтересованы в том, чтобы скандализовать или дискредитировать Колледж Мехико Сити - это возможно.
В «Эль Универсаль» написали, что тело Джоан было опознано Хуанитой Пеньялосой и «Джоном Бенсмиллером Роджерсоном», 22 лет, из Детройта, «студентом» (чего - не упомянуто), который жил в доме 122 по Монтеррей, и о котором говорится, что он был другом Джоан Воллмер. Джону Роберту Бенсмиллеру тогда было 23 года; он готовился к поступлению на отделение юриспруденции в Колледже Мехико Сити с осени 1947 года, достаточно хорошо успевал, и закончил обучение весной 1952 года. Практически нет связей между ним и Джоан, кроме того, что он посещал «Баунти», и его, вероятно, напугал вызов в Крус Роха для опознания женского трупа.
Тело Джоан оставалось в операционной Крус Роха ночь, после чего ночью пятницы было отправлено в старый госпиталь Хуареса для требующегося по закону вскрытия. На фотографии видно, что после ее смерти кто-то положил ей на грудь маленький мексиканский медальон с изображением святого, как благословение усопшей.
2) Суд над Уильямом Берроузом
В Восьмой Делегации, в четверг поздно вечером, Берроуз повторил следователю Игьере Гилу придуманную Хурадо «версию №2»: «Пока он показывал друзьям свой «Стар» калибра .38, произошел выстрел и пуля ранила Джоан в лоб» («Эксельсьор»).
В своей камере Берроуз, должно быть, работал над письменным заявлением, основываясь на совете Хурадо, потому что следователю Игьере Гилу, перед лицом репортеров в тот вечер он зачитал текст, который дословно приводится в «Ла Пренса» - опять таки, «версия 2»:
«Мне 37 лет. Три дня назад я приехал в Мексику в сопровождении своей жены, на которой был женат пять лет. Мы поселились в доме 210 по Орисаба, в Колония Рома».
«В три часа дня я пришел в квартиру 10 в доме 122 по улице Монтеррей, чтобы посетить моего друга Джона Хили. Через несколько часов мы все были пьяны».
«Я вынул пистолет из моего саквояжа и положил на стол; потом снова поднял его, чтобы показать присутствующим, как с ним обращаться, и пока я вертел его в руках, произошел выстрел, убивший мою жену, сидевшую передо мной».
«Она упала на пол и я думал, что она разыгрывает меня, но тут один из моих друзей сказал мне, что в нее попала пуля. Я поднял ее и усадил в кресло».
«Все мои друзья ушли. После этого мою жену забрали люди из Красного Креста. Я пошел в больницу, чтобы узнать о ее состоянии».
«Позже, один из моих друзей сказал мне, что Джоан умерла».
Газеты на следующее утро сообщили, что Берроуз и его жена приехали «в качестве туристов» «из Панамы», всего «тремя днями ранее» рокового события; что они прежде бывали в Мексике, думали о покупке земли; и что в последнее время они искали землю для покупки в Южной Америке, прежде чем приехали в Мексику.
Как нам известно, ничего из этого не является правдой: они оба постоянно жили в Мексике уже два года; и Джоан была одна в Мехико в июле и августе 1951-го, с двумя детьми (кроме времени, когда к ней приехали Гинзберг и Карр), а Берроуз был в Эквадоре с Маркером. Эта очевидно фальшивая история, похоже, происходит - опять таки - от Хурадо, и, возможно, связана с махинациями, которые он предпринимал, занимаясь вопросом иммиграционного статуса Берроуза.
Граждане США, приезжавшие в Мексику по туристической визе, были обязаны возвращаться обратно после шести месяцев пребывания для того, чтобы обновить свои документы; если верить письмам Берроуза, он только что это сделал. 1 мая 1950 года он писал Гинзбергу, поставив обратным адресом «Шоссе №1, Фарр, штат Техас»: «Я все еще в процессе получения прав гражданства. Иммиграционный департамент - как кафкианский сон. К счастью, у меня есть знающий адвокат, сведущий в интригах бюрократических процедур».
Но у Берроуза была проблема: насколько ему было известно, штат Луизиана выдал межгосударственный судебный ордер на его арест, и это могло всплыть во время любых формальностей на американской стороне границы. Недавнее исследование архивов штата Луизиана, относящихся к экстрадиции, показало, что такой ордер не был выдан, да и не было попыток его получить - после того как Берроуз не показался на заседании по обвинению его в наркоторговле в Новом Орлеане 27 октября 1949 года - что позволило бы преследовать его как беглеца. Похоже на то, что Линк, его адвокат, смог проинформировать обвинителей о том, что его клиент сбежал в Мексику, и он потерял с ним контакт - и этого могло оказаться вполне достаточно для юристов штата и государства.
Почему Берроузу было так необходимо заявлять вечером 6 сентября репортерам, что он приехал только три дня назад, самолетом из Панамы, и был «туристом» в Мексике? Если бы Хурадо имел какой-то успех в том, чтобы получить для Берроуза мексиканское гражданство, Берроуз, конечно же, воспользовался бы преимуществом и защитой, которую давало некоторое промежуточное состояние. Опять же, Берроуз мог просто позволить своей последней визе кончиться.
Похоже, то, что Хурадо сказал мексиканским чиновниками в Институто Насьональ де Миграсьон, убедило их в том, что его клиент не был в Мексике в 1950-1951 годах. Если мексиканские иммиграционные чиновники не могли получить доступ к данным о Берроузе в государственном департаменте США (касающимся его преимуществ как «ветерана»), и не знали о его учебе в Колледже Мехико Сити (которым управляли богатые влиятельные американцы), они не смогли бы доказать, что Берроуз когда-либо жил в стране. Но повышенное внимание, вызванное убийством Воллмер, заставило их выяснить некоторые детали.
Выпустив Хили и Херрманна позже вечером 6 сентября, следователь Игьера Гил оставил в камере только Берроуза. Поздно утром в пятницу он отправил его управляющему исправительного учреждения в Дистрито Федераль - в место, называемое «Черный Дворец Лекумберри», на улице Эдуардо Молино (построенное в 1900 году, это огромное строение было построено по «звездной» схеме тюрем, созданной английским философом Джереми Бентамом).
Заметки следователя Игьеры, касающиеся взятия Берроуза под стражу, говорят о том, что Берроуза держали как «предположительно виновного в убийстве». Берроуза должны были держать с теми, кто находился в предварительном заключении, отдельно от основного контингента, постоянной массы заключенных.
«Ла Пренса» сообщает, что он был обнаружен днем пятницы во дворе тюрьмы - вне своей камеры, на свежем воздухе - отвечающим на вопросы репортеров из «национальных и иностранных газет». Хотел ли Берроуз в тот момент на самом деле столкнуться с ними? или десятку репортеров и фотографов позволили добраться до ничего не знающего, находящегося в непривычном окружении, заключенного?
На фотографии, которую получил Гарсиа-Роблес из архивов «Ла Пренса», мы видим, как Берроуз в Лекумберри читает первую полосу выпуска от 7 сентября, заголовки выпуска кричат: «Он хотел продемонстрировать свою меткость и убил свою жену».
Другие три заметки, опубликованные в то утро, концентрируются на противоречиях Хили и Херрманна, которые позволяли говорить об «убийстве из ревности» - которую Берроуз - что интересно - теперь начал отрицать. Он во всеуслышание прочитал репортерам свою «версию №3», и она приводится всему пятью газетами Дистрито Федераль - «Ла Пренса», «Нобедадес», «Эль Насьональ», «Эль Универсаль» и «Эксельсьор» в их выпусках от 8 сентября:
«Моя жена выпила несколько рюмок спиртного. Я вытащил пистолет, чтобы показать его кому-то. Моя жена сидела в 8 или 10 футах от меня. Пистолет выскользнул из моей руки и упал, и, ударившись об стол, выстрелил».
«Сначала я подумал, что упав так, она разыгрывает меня, и я подошел к ней. Я поднял ее и усадил в кресло. Потом кто-то вызвал Красный Крест, но Джоан уже не очнулась».
«Все произошло полностью случайно. Я уверен, что все, кто там был, не станут сомневаться, что это все было случайно».
«Мотив ревности, о котором пишут газеты, абсолютно смехотворен. Я любил мою жену и у меня не было причин ревновать».
«Я не ставил ей на голову стакан. Если это сделала она, это было шуткой, и уж точно я не пытался выстрелить в стакан».
«Бернабе Хурадо - мой адвокат, и я ожидаю, что он докажет что все это было случайностью».
«Эксельсьор» добавляет интересное окончание к заявлению Берроуза:
«Я хотел бы заявить о моей благодарности мексиканским властям, которые относились ко мне самым корректным образом по всем меркам».
«Нобедадес» также сообщают, что Берроуза держат в тюремном блоке Эйч, где он в безопасности «под защитой криминального авторитета (ампона) Мигеля Янковича». «Эль Насьональ» позже охарактеризует Хурадо как «el abogado de hampa» - «адвоката из криминального мира».
В субботу, 8 сентября, были первые формальные слушания по делу Берроуза. Он слушал и говорил из проволочной клетки, пока его адвокаты противостояли обвинителю и судье. Берроуза представлял Хурадо и его помощник, Маргарито Перес Армента. Как фискал, или обвинитель, выступал мексиканский писатель, Рохелио Баррига Рибас. Свидетельские показания от государства представлял следователь Уртадо; и судьей был Эдуардо Урсаис Хименес, десятый судья из четвертого уголовного суда. Переводчик Масимино Б. Мава, переводил с испанского на английский, и наоборот, в суде.
По словам «Эль Насьональ» и «Ла Пренса», Берроуз повторил «версию №3», но с тремя новыми элементами: во-первых, что «он приехал в ту квартиру в доме на Монтеррей увидеться со своим другом Луисом Маркером, который живет в квартире 10» и «который был в компании другого друга, Эдварда Вудса»; во-вторых, что «он и Джоан стояли на ногах, когда пистолет выстрелил»; и в-третьих, что «он владел пистолетом шесть месяцев, но не прикасался к нему по крайней мере месяца три, так что не знал, заряжен ли он, и когда он потянул затвор чтобы посмотреть, пуст ли магазин, пистолет выстрелил». Некоторые газеты назвали это «версией №4».
Берроуза допрашивали судья Урсаис и Баррига Рибас. (Роман обвинителя, «Ла Майордомиа», был опубликован в 1952 году - на год раньше, чем первая книга обвиняемого, «Джанки» - и позже по нему был снят фильм «Анимас Трухано», в 1962 году). Берроуз сказал Теду Моргану, что Баррига Рибас был старым другом Бернабе Хурадо, еще с юридической школы.
Берроуз объяснял Барриге, почему он взялся за пистолет: «Мой друг, мистер Адамс, который присутствовал на встрече, попросил меня показать ему пистолет, потому что он был заинтересован в покупке оружия, и мог купить его у меня».
Это, видимо, относится к Бобу Аддисону, чье имя репортеры - или сам Берроуз - неправильно разобрали. Эдди Вудс потом вспоминал это имя как «Боб Аллисон», и сказал Теду Моргану: «Никто не заходил (в квартиру Хили вечером 6 сентября) кроме Боба Аллисона, который жил в том же здании, и его семнадцатилетней подружки, и еще была [Бетти Джонс?]. Они просто зашли на несколько минут, а потом ушил». И Джон Хили, в нашем разговоре 1991 года, рассказывал про «Боба Адамса», «Боба Андерсона» и «Боба Аддисона», как если бы они были одним человеком.
Роберту Евгену Аддисону, из Коламбуса, Огайо, было почти 26 лет на момент смерти Джоан. Он поступил в Колледж Мехико Сити в 1948 году, чтобы заниматься психологией и радиожурналистикой. Его ничтожные успехи в учебе на протяжении трех лет исчерпали терпение преподавателей в осеннюю четверть 1951 года, так что ему было отказано в продолжении учебы начиная с зимней четверти 1952 ода. По словам Джона Хили, дядей Аддисона был Эдвард Арнольд, звезда кино 30-х - 40-х, чей сын, Эдвард Арнольд Младший, также работал в Голливуде. Хили вспоминал, что он столкнулся с Аддисоном много лет спустя в Калифорнии, на Аддисоне была униформа полицейского с Пляжа Венеции. Но также Хили вспоминал, что в Мехико «Боб Андерсон не купил бы и водяной пистолетик. У него никогда не хватало денег… когда они у него появлялись, он покупал одежду».
Другим откровением на слушаниях 8 сентября было заявление на развод Берроуза и Воллмер, поданное в Куэрнаваке в 1950 году. Четыре газеты сообщали об этом, и оценка давалась от «они устали друг от друга» до «он устал от нее» или «недостаток взаимопонимания» - но две газеты вместе упоминали их «постоянные споры» и «пьянство» Берроуза в качестве причин. Скорее причиной было его пристрастие к опиатам. Все газеты отметили, что Берроуз сказал, что они с Джоан помирились и отказались от всех стандартных бракоразводных процедур.
В «Голом Завтраке» есть интересное место, которое, похоже, относится к инциденту в Куэрнаваке, и первые записи этих строк (хранящиеся в коллекции Государственного Университета Огайо), подтверждают, что сначала Берроуз использовал настоящее имя Джоан. Когда я спросил Берроуза об этом отрывке в августе 1991, он ответил - не очень убедительно - что вся сцена полностью вымышлена:
«Было это в Куэрнаваке или в Таско? Джейн встречает сутенера-тромбониста и пропадает в облаке чайного дыма. Сутенер - один из этих вибрационных диетических художников - это значит, что он унижает женщин, заставляет своих курочек глотать это говно. Он постоянно расширяет свои теории… он прогоняет их по всем пунктам и угрожает, что уйдет, если она не запомнила каждый нюанс его последней атаки на логику и человеческий образ.
«Да-а, детка. У меня есть что дать. Но если ты не примешь это, я ничего не могу поделать».
Он ритуально курил чай и относился к джанку с тем пуританством, которое свойственно некоторым чаекурам. Он заявлял, что чай дает ему соприкоснуться с суперсиними гравитационными полями. У него было мнение про все на свете: какие подштанники полезны для здоровья, когда пить воду, как подтирать задницу. Блестящее красное лицо и здоровый длинный гладкий нос, маленькие красные глазки, загоравшиеся, когда он смотрел на телочку и угасавшие, когда он смотрел на что-то другое. Его плечи были очень широки, и заставляли предположить уродство. Он вел себя так, словно другие мужчины не существовали, передавая свои приказы ресторанному и магазинному персоналу мужского пола через женщину-посредника. И ни один мужчина никогда не вторгался в его отравленное, тайное место.
Так что он опускал джанк и восхвалял чай. Я принимаю три куба, Джен смотрит на него и ее плоть кристаллизуется. Я вскакиваю, крича: «О ужас!» и бегу прочь. Напился пива в маленьком ресторанчике - мозаика бара, результаты футбольных матчей и постеры с корридой - и ждал автобуса в город.
Годом позже в Танжере я слышал, что она умерла.»
Не имея возможности определить этого (видимо, американца) «сутенера-тромбониста» из этого отрывка, невозможно определить его отношение к попытке развода, предпринятой Берроузом и Воллмер осенью 1950 года.
В конце слушаний 8 сентября 1951 года, Бернабе Хурадо обратился к судье Урсаису и сказал, что собирается подать прошение об освобождении Берроуза из заключения, так как «он совершил преступление по чистой случайности или по невежественности».
Судья не согласился; он приказал взять Берроуза под стражу на воскресенье и до слушаний в понедельник, и потребовал результаты допросов Маркера и Вудса на следующем заседании суда.
Хурадо (сзади), стенографистка, Хили, Мава, Берроуз (в клетке), 10 сентября 1951 года
Понедельник, 10 сентября, был третьим днем заключения Берроуза. Закон требовал, чтобы в течение 72 часов с момента ареста, статус арестованного был определен, чтобы он мог подвергнуться более длительному заключению; или он официально будет посажен в тюрьму, или будет освобожден.
Берроуз был арестован и отвезен в третий турно (восьмичасовая полицейская смена) Восьмой Делегации, и допрошен следователем Робертом Игрьерой Гил. В «Эксельсьоре»: «Трое американцев были отправлены в Хефатура де Полисиа для допроса». Видимо, другие двое были Джон Хили и Джон Херрманн, потому что «Ла Пренса» от 7-го сентября, сообщала что Маркер и Вудс (по совету Хурадо), «превратились в муравьев», то есть пропали.
Когда смертельно раненая Джоан Воллмер прибыла в Крус Роха, врачи приняли срочные меры для спасения жизни: переливание крови (вероятно, крови Мануэля Мехии с его О-типом), сыворотки и кислорода. Неясно, как долго она прожила; «Эль Универсаль» заявлял, что она прожила один час после ранения, но в других газетах говорится, что она умерла «через несколько минут» после попадания в больницу. Учитывая, что врачи приехали не раньше чем через полчаса, эти версии могут совпадать. Ордер на погребение в Пантеон Американо от Диресьон дел Регистро Сивиль из Департаменто дел Дистрито Федераль, однако, указывает время смерти Воллмер как семь часов вечера, что явно слишком рано.
На первом допросе, проведенном Луисом Уртадо в Крус Роха, а также репортерам, пребывающий в шоковом состоянии Берроуз рассказал «версию №1» событий:
Сначала убийца заявил, что на том сборище, после того, как было выпито много джина, он попытался продемонстрировать свою великолепную меткость, изображая Вильгельма Телля, и что он поставил стакан спиртного на голову своей жены, и, целясь в стакан, на расстоянии в два метра, выстрелил, но, как следствие состояния опьянения обнаружил, что жалким образом промазал и ранил свою жену в лоб.
(«Эль Насьональ», 8 сентября 1951)
Репортерами, слышавшими это утверждение от Берроуза, были Луис С. Маркес из «Ла Пренса», Карлос Перес Патиньо из «Нобедадес» и неизвестные корреспонденты «Эксельсьор», «Эль Универсаль» и «Эль Насьональ» - все они привели практически одинаковые первые версии.
Сообщалось также, что пока Берроуз разговаривал с Уртадо, из госпиталя передали, что раненая женщина умерла - и что в тот момент Берроуз «горько вскричал и рвал на себе волосы в отчаянии» («Эксельсьор», 7 сентября).
Потом, как сообщал «Эль Насьональ»: «Как только он сказал это, появился его адвокат и, в присутствии репортеров, сказал своему клиенту, чтобы он не говорил этого перед властями, а только то, что пистолет выстрелил случайно - а если он так не скажет, то точно отправится в тюрьму».
В «Ла Пренса» это было описано так:
Через несколько минут, после разговора с юристом, он передумал. Он заявил журналистам то, что сказал ему этот профессионал: «Не будь дураком; не говори, что ты хотел стрелять во что-то. Скажи, что проверял пистолет, очень пьяный, и произошел выстрел, попавший в лоб Джоан»
С этого момента Уильям изменил свое заявление, но сначала спорил: «Но как я скажу, что это был случайный выстрел, в то время как несколько человек все видели?»…
Потом, на пути к сцене преступления, Бернабе Хурадо сам сказал репортерам что он, будучи адвокатом убийцы, обязан сделать все возможное для того, чтобы наказание для его клиента было как можно менее длительным.
«Я докажу, что это была случайность», - заявил Хурадо, - «Уильям еще не давал показания перед властями, и перед тем как он будет давать показания, он будет знать, что ему говорить»
Это искреннее заявления показывает, что Берроуз был совершенно беззащитен, и не думал о том, что свидетельства репортеров могут быть скептическими или недружелюбными. Также и Хурадо был совершенно беззастенчив, когда излагал свою хитрую стратегию, что давало преимущество репортерам. Хотя «Ла Пренса» была (и остается) «газетой с сенсациями», правдивость написанного подтверждается соответствующими версиями других газет.
Пока полный энтузиазма Хурадо болтал с журналистами по пути к Монтеррей, куда отправился чтобы увидеть сцену преступления, Уртадо арестовал Уильяма Берроуза за убийство жены, по ордеру тот был перевезен в камеру в полицейской штаб-квартире Восьмой Делегации.
Странный факт - на который мне указал Эд Симмен - что во всех газетах Мехико на те дни (уже изучено 22 варианта истории) нет ни одного указания на Колледж Мехико Сити. Однако и убийца, и один из свидетелей, и молодой человек, который должен был прийти, чтобы купить пистолет у Берроуза, и парень, опознавший тело Джоан, и квартирант, в чьей квартире произошел выстрел - все были в то или в прошедшее время студентами КМС. Баром «Баунти» практически полностью заправляли несколько студентов КМС; во всем доме 122 по Монтеррей был их полно.
Также туда заходил и один из американцев-основателей колледжа, президент Генри Л. Кэйн и декан персонала, Пол В. Мюррей. Хотя финансы КМС в ранние годы находились в очень плохом состоянии, и декан Мюррей даже в какой-то момент заложил свой дом, чтобы поддержать колледж, они были хорошо знакомы со старыми американскими и мексиканскими студентами. И это означало что в то время, когда Мексика бездействовала во время вторжения американского бизнеса, Мюррей и Кэйн обладали властью и - благодаря основным организаторам, Объединению Дженкинса - деньгами. Если они не хотели, чтобы их учебное заведение упоминалось в газетах в связи с трагическим, скандальным убийством, они вполне могли сделать так, чтобы этого не случилось.
Конечно, «колония» американских ветеранов в Колония Рома не привлекала серьезного журналистского внимания в Дистрито Федераль - кроме тех случаев, когда происходило нечто подобное этой истории. Возможно, репортерам была просто не интересна связь с КМС; или, возможно, редакторы в то время действовали по общему принципу - не оскорблять американские учреждения в Мексике. Если верна теория доктора Симмена, Мюррей и Кэйн как-то повлияли на редакторов, которые могли быть заинтересованы в том, чтобы скандализовать или дискредитировать Колледж Мехико Сити - это возможно.
В «Эль Универсаль» написали, что тело Джоан было опознано Хуанитой Пеньялосой и «Джоном Бенсмиллером Роджерсоном», 22 лет, из Детройта, «студентом» (чего - не упомянуто), который жил в доме 122 по Монтеррей, и о котором говорится, что он был другом Джоан Воллмер. Джону Роберту Бенсмиллеру тогда было 23 года; он готовился к поступлению на отделение юриспруденции в Колледже Мехико Сити с осени 1947 года, достаточно хорошо успевал, и закончил обучение весной 1952 года. Практически нет связей между ним и Джоан, кроме того, что он посещал «Баунти», и его, вероятно, напугал вызов в Крус Роха для опознания женского трупа.
Тело Джоан оставалось в операционной Крус Роха ночь, после чего ночью пятницы было отправлено в старый госпиталь Хуареса для требующегося по закону вскрытия. На фотографии видно, что после ее смерти кто-то положил ей на грудь маленький мексиканский медальон с изображением святого, как благословение усопшей.
2) Суд над Уильямом Берроузом
В Восьмой Делегации, в четверг поздно вечером, Берроуз повторил следователю Игьере Гилу придуманную Хурадо «версию №2»: «Пока он показывал друзьям свой «Стар» калибра .38, произошел выстрел и пуля ранила Джоан в лоб» («Эксельсьор»).
В своей камере Берроуз, должно быть, работал над письменным заявлением, основываясь на совете Хурадо, потому что следователю Игьере Гилу, перед лицом репортеров в тот вечер он зачитал текст, который дословно приводится в «Ла Пренса» - опять таки, «версия 2»:
«Мне 37 лет. Три дня назад я приехал в Мексику в сопровождении своей жены, на которой был женат пять лет. Мы поселились в доме 210 по Орисаба, в Колония Рома».
«В три часа дня я пришел в квартиру 10 в доме 122 по улице Монтеррей, чтобы посетить моего друга Джона Хили. Через несколько часов мы все были пьяны».
«Я вынул пистолет из моего саквояжа и положил на стол; потом снова поднял его, чтобы показать присутствующим, как с ним обращаться, и пока я вертел его в руках, произошел выстрел, убивший мою жену, сидевшую передо мной».
«Она упала на пол и я думал, что она разыгрывает меня, но тут один из моих друзей сказал мне, что в нее попала пуля. Я поднял ее и усадил в кресло».
«Все мои друзья ушли. После этого мою жену забрали люди из Красного Креста. Я пошел в больницу, чтобы узнать о ее состоянии».
«Позже, один из моих друзей сказал мне, что Джоан умерла».
Газеты на следующее утро сообщили, что Берроуз и его жена приехали «в качестве туристов» «из Панамы», всего «тремя днями ранее» рокового события; что они прежде бывали в Мексике, думали о покупке земли; и что в последнее время они искали землю для покупки в Южной Америке, прежде чем приехали в Мексику.
Как нам известно, ничего из этого не является правдой: они оба постоянно жили в Мексике уже два года; и Джоан была одна в Мехико в июле и августе 1951-го, с двумя детьми (кроме времени, когда к ней приехали Гинзберг и Карр), а Берроуз был в Эквадоре с Маркером. Эта очевидно фальшивая история, похоже, происходит - опять таки - от Хурадо, и, возможно, связана с махинациями, которые он предпринимал, занимаясь вопросом иммиграционного статуса Берроуза.
Граждане США, приезжавшие в Мексику по туристической визе, были обязаны возвращаться обратно после шести месяцев пребывания для того, чтобы обновить свои документы; если верить письмам Берроуза, он только что это сделал. 1 мая 1950 года он писал Гинзбергу, поставив обратным адресом «Шоссе №1, Фарр, штат Техас»: «Я все еще в процессе получения прав гражданства. Иммиграционный департамент - как кафкианский сон. К счастью, у меня есть знающий адвокат, сведущий в интригах бюрократических процедур».
Но у Берроуза была проблема: насколько ему было известно, штат Луизиана выдал межгосударственный судебный ордер на его арест, и это могло всплыть во время любых формальностей на американской стороне границы. Недавнее исследование архивов штата Луизиана, относящихся к экстрадиции, показало, что такой ордер не был выдан, да и не было попыток его получить - после того как Берроуз не показался на заседании по обвинению его в наркоторговле в Новом Орлеане 27 октября 1949 года - что позволило бы преследовать его как беглеца. Похоже на то, что Линк, его адвокат, смог проинформировать обвинителей о том, что его клиент сбежал в Мексику, и он потерял с ним контакт - и этого могло оказаться вполне достаточно для юристов штата и государства.
Почему Берроузу было так необходимо заявлять вечером 6 сентября репортерам, что он приехал только три дня назад, самолетом из Панамы, и был «туристом» в Мексике? Если бы Хурадо имел какой-то успех в том, чтобы получить для Берроуза мексиканское гражданство, Берроуз, конечно же, воспользовался бы преимуществом и защитой, которую давало некоторое промежуточное состояние. Опять же, Берроуз мог просто позволить своей последней визе кончиться.
Похоже, то, что Хурадо сказал мексиканским чиновниками в Институто Насьональ де Миграсьон, убедило их в том, что его клиент не был в Мексике в 1950-1951 годах. Если мексиканские иммиграционные чиновники не могли получить доступ к данным о Берроузе в государственном департаменте США (касающимся его преимуществ как «ветерана»), и не знали о его учебе в Колледже Мехико Сити (которым управляли богатые влиятельные американцы), они не смогли бы доказать, что Берроуз когда-либо жил в стране. Но повышенное внимание, вызванное убийством Воллмер, заставило их выяснить некоторые детали.
Выпустив Хили и Херрманна позже вечером 6 сентября, следователь Игьера Гил оставил в камере только Берроуза. Поздно утром в пятницу он отправил его управляющему исправительного учреждения в Дистрито Федераль - в место, называемое «Черный Дворец Лекумберри», на улице Эдуардо Молино (построенное в 1900 году, это огромное строение было построено по «звездной» схеме тюрем, созданной английским философом Джереми Бентамом).
Заметки следователя Игьеры, касающиеся взятия Берроуза под стражу, говорят о том, что Берроуза держали как «предположительно виновного в убийстве». Берроуза должны были держать с теми, кто находился в предварительном заключении, отдельно от основного контингента, постоянной массы заключенных.
«Ла Пренса» сообщает, что он был обнаружен днем пятницы во дворе тюрьмы - вне своей камеры, на свежем воздухе - отвечающим на вопросы репортеров из «национальных и иностранных газет». Хотел ли Берроуз в тот момент на самом деле столкнуться с ними? или десятку репортеров и фотографов позволили добраться до ничего не знающего, находящегося в непривычном окружении, заключенного?
На фотографии, которую получил Гарсиа-Роблес из архивов «Ла Пренса», мы видим, как Берроуз в Лекумберри читает первую полосу выпуска от 7 сентября, заголовки выпуска кричат: «Он хотел продемонстрировать свою меткость и убил свою жену».
Другие три заметки, опубликованные в то утро, концентрируются на противоречиях Хили и Херрманна, которые позволяли говорить об «убийстве из ревности» - которую Берроуз - что интересно - теперь начал отрицать. Он во всеуслышание прочитал репортерам свою «версию №3», и она приводится всему пятью газетами Дистрито Федераль - «Ла Пренса», «Нобедадес», «Эль Насьональ», «Эль Универсаль» и «Эксельсьор» в их выпусках от 8 сентября:
«Моя жена выпила несколько рюмок спиртного. Я вытащил пистолет, чтобы показать его кому-то. Моя жена сидела в 8 или 10 футах от меня. Пистолет выскользнул из моей руки и упал, и, ударившись об стол, выстрелил».
«Сначала я подумал, что упав так, она разыгрывает меня, и я подошел к ней. Я поднял ее и усадил в кресло. Потом кто-то вызвал Красный Крест, но Джоан уже не очнулась».
«Все произошло полностью случайно. Я уверен, что все, кто там был, не станут сомневаться, что это все было случайно».
«Мотив ревности, о котором пишут газеты, абсолютно смехотворен. Я любил мою жену и у меня не было причин ревновать».
«Я не ставил ей на голову стакан. Если это сделала она, это было шуткой, и уж точно я не пытался выстрелить в стакан».
«Бернабе Хурадо - мой адвокат, и я ожидаю, что он докажет что все это было случайностью».
«Эксельсьор» добавляет интересное окончание к заявлению Берроуза:
«Я хотел бы заявить о моей благодарности мексиканским властям, которые относились ко мне самым корректным образом по всем меркам».
«Нобедадес» также сообщают, что Берроуза держат в тюремном блоке Эйч, где он в безопасности «под защитой криминального авторитета (ампона) Мигеля Янковича». «Эль Насьональ» позже охарактеризует Хурадо как «el abogado de hampa» - «адвоката из криминального мира».
В субботу, 8 сентября, были первые формальные слушания по делу Берроуза. Он слушал и говорил из проволочной клетки, пока его адвокаты противостояли обвинителю и судье. Берроуза представлял Хурадо и его помощник, Маргарито Перес Армента. Как фискал, или обвинитель, выступал мексиканский писатель, Рохелио Баррига Рибас. Свидетельские показания от государства представлял следователь Уртадо; и судьей был Эдуардо Урсаис Хименес, десятый судья из четвертого уголовного суда. Переводчик Масимино Б. Мава, переводил с испанского на английский, и наоборот, в суде.
По словам «Эль Насьональ» и «Ла Пренса», Берроуз повторил «версию №3», но с тремя новыми элементами: во-первых, что «он приехал в ту квартиру в доме на Монтеррей увидеться со своим другом Луисом Маркером, который живет в квартире 10» и «который был в компании другого друга, Эдварда Вудса»; во-вторых, что «он и Джоан стояли на ногах, когда пистолет выстрелил»; и в-третьих, что «он владел пистолетом шесть месяцев, но не прикасался к нему по крайней мере месяца три, так что не знал, заряжен ли он, и когда он потянул затвор чтобы посмотреть, пуст ли магазин, пистолет выстрелил». Некоторые газеты назвали это «версией №4».
Берроуза допрашивали судья Урсаис и Баррига Рибас. (Роман обвинителя, «Ла Майордомиа», был опубликован в 1952 году - на год раньше, чем первая книга обвиняемого, «Джанки» - и позже по нему был снят фильм «Анимас Трухано», в 1962 году). Берроуз сказал Теду Моргану, что Баррига Рибас был старым другом Бернабе Хурадо, еще с юридической школы.
Берроуз объяснял Барриге, почему он взялся за пистолет: «Мой друг, мистер Адамс, который присутствовал на встрече, попросил меня показать ему пистолет, потому что он был заинтересован в покупке оружия, и мог купить его у меня».
Это, видимо, относится к Бобу Аддисону, чье имя репортеры - или сам Берроуз - неправильно разобрали. Эдди Вудс потом вспоминал это имя как «Боб Аллисон», и сказал Теду Моргану: «Никто не заходил (в квартиру Хили вечером 6 сентября) кроме Боба Аллисона, который жил в том же здании, и его семнадцатилетней подружки, и еще была [Бетти Джонс?]. Они просто зашли на несколько минут, а потом ушил». И Джон Хили, в нашем разговоре 1991 года, рассказывал про «Боба Адамса», «Боба Андерсона» и «Боба Аддисона», как если бы они были одним человеком.
Роберту Евгену Аддисону, из Коламбуса, Огайо, было почти 26 лет на момент смерти Джоан. Он поступил в Колледж Мехико Сити в 1948 году, чтобы заниматься психологией и радиожурналистикой. Его ничтожные успехи в учебе на протяжении трех лет исчерпали терпение преподавателей в осеннюю четверть 1951 года, так что ему было отказано в продолжении учебы начиная с зимней четверти 1952 ода. По словам Джона Хили, дядей Аддисона был Эдвард Арнольд, звезда кино 30-х - 40-х, чей сын, Эдвард Арнольд Младший, также работал в Голливуде. Хили вспоминал, что он столкнулся с Аддисоном много лет спустя в Калифорнии, на Аддисоне была униформа полицейского с Пляжа Венеции. Но также Хили вспоминал, что в Мехико «Боб Андерсон не купил бы и водяной пистолетик. У него никогда не хватало денег… когда они у него появлялись, он покупал одежду».
Другим откровением на слушаниях 8 сентября было заявление на развод Берроуза и Воллмер, поданное в Куэрнаваке в 1950 году. Четыре газеты сообщали об этом, и оценка давалась от «они устали друг от друга» до «он устал от нее» или «недостаток взаимопонимания» - но две газеты вместе упоминали их «постоянные споры» и «пьянство» Берроуза в качестве причин. Скорее причиной было его пристрастие к опиатам. Все газеты отметили, что Берроуз сказал, что они с Джоан помирились и отказались от всех стандартных бракоразводных процедур.
В «Голом Завтраке» есть интересное место, которое, похоже, относится к инциденту в Куэрнаваке, и первые записи этих строк (хранящиеся в коллекции Государственного Университета Огайо), подтверждают, что сначала Берроуз использовал настоящее имя Джоан. Когда я спросил Берроуза об этом отрывке в августе 1991, он ответил - не очень убедительно - что вся сцена полностью вымышлена:
«Было это в Куэрнаваке или в Таско? Джейн встречает сутенера-тромбониста и пропадает в облаке чайного дыма. Сутенер - один из этих вибрационных диетических художников - это значит, что он унижает женщин, заставляет своих курочек глотать это говно. Он постоянно расширяет свои теории… он прогоняет их по всем пунктам и угрожает, что уйдет, если она не запомнила каждый нюанс его последней атаки на логику и человеческий образ.
«Да-а, детка. У меня есть что дать. Но если ты не примешь это, я ничего не могу поделать».
Он ритуально курил чай и относился к джанку с тем пуританством, которое свойственно некоторым чаекурам. Он заявлял, что чай дает ему соприкоснуться с суперсиними гравитационными полями. У него было мнение про все на свете: какие подштанники полезны для здоровья, когда пить воду, как подтирать задницу. Блестящее красное лицо и здоровый длинный гладкий нос, маленькие красные глазки, загоравшиеся, когда он смотрел на телочку и угасавшие, когда он смотрел на что-то другое. Его плечи были очень широки, и заставляли предположить уродство. Он вел себя так, словно другие мужчины не существовали, передавая свои приказы ресторанному и магазинному персоналу мужского пола через женщину-посредника. И ни один мужчина никогда не вторгался в его отравленное, тайное место.
Так что он опускал джанк и восхвалял чай. Я принимаю три куба, Джен смотрит на него и ее плоть кристаллизуется. Я вскакиваю, крича: «О ужас!» и бегу прочь. Напился пива в маленьком ресторанчике - мозаика бара, результаты футбольных матчей и постеры с корридой - и ждал автобуса в город.
Годом позже в Танжере я слышал, что она умерла.»
Не имея возможности определить этого (видимо, американца) «сутенера-тромбониста» из этого отрывка, невозможно определить его отношение к попытке развода, предпринятой Берроузом и Воллмер осенью 1950 года.
В конце слушаний 8 сентября 1951 года, Бернабе Хурадо обратился к судье Урсаису и сказал, что собирается подать прошение об освобождении Берроуза из заключения, так как «он совершил преступление по чистой случайности или по невежественности».
Судья не согласился; он приказал взять Берроуза под стражу на воскресенье и до слушаний в понедельник, и потребовал результаты допросов Маркера и Вудса на следующем заседании суда.
Хурадо (сзади), стенографистка, Хили, Мава, Берроуз (в клетке), 10 сентября 1951 года
Понедельник, 10 сентября, был третьим днем заключения Берроуза. Закон требовал, чтобы в течение 72 часов с момента ареста, статус арестованного был определен, чтобы он мог подвергнуться более длительному заключению; или он официально будет посажен в тюрьму, или будет освобожден.