"Карамора", РАМТ, 4 апреля 2018 (премьера)
Режиссёр - Александр Хухлин
Художник по свету - Нарек Туманян
Художник - Анастасия Бугаева
Саунд-дизайнер - Алексей Просвирнин
В черной-черной комнате РАМТа состоялась премьера страшной-престрашной «Караморы» по рассказу Максима Горького. Спектакль эмоционально тяжёлый, но с послевкусием, которое заставляет подумывать на него ещё вернуться.
Хотя изначально возвращаться я не хотела. Я была на прогоне и после него вернулась на премьеру исключительно подарить цветы Ивану Юрову, который меня очень впечатлил.
А премьера оказалась для меня не о том, о чём был прогон. Хотя изначально это было совсем не очевидно.
Впрочем, думаю, мне ещё и знание текста помешало. Рассказ - записки провокатора, которые тот пишет в тюремной камере. Именно так действие на прогоне и смотрелось - как воспоминания Каразина о том, как он дошёл до жизни такой. Все персонажи существовали в его памяти: Леопольд, первый «наставник», с которым Каразин ведёт мысленный диалог много лет спустя после его смерти. Саша, в которую он был влюблён. Попов, предатель, агент охранки. Начальник охранного отделения Симонов…
Вот только финал порвал шаблоны - у Горького этого не было. Не было открытой двери камеры, не было «кажется, мне оставляют жизнь… а что я буду с ней делать?»
Но я не придала этому значения.
Прогон «Караморы» был теми ещё эмоциональными американскими горками. Безумно смешное начало; Леопольд-Юров просто порвал зал в сцене агитации, рассказывая, что у мировой буржуазии ставка через дорогу, шикая на зааплодировавших после исполнения «Интернационала» зрителей («товарищи, зачем же вы хлопаете, нас же сейчас повяжут всех») и вообще устроив полноценную интерактивную сцену. Безумно страшной была сцена «любви» Каразина и Саши (за нейтрально звучащим «и началась у нас любовь» скрывалось настолько натуралистичное изнасилование, что хотелось убежать из зала); смешной Попов, страшная расправа над Поповым… А финал как-то смазался, и я не поняла, что это было.
Премьера оказалась более гладкой эмоционально. Агитация была уже не смешной, а практически серьёзной, изнасилование не повергло в такой шок (то ли потому, что я была к нему готова, то ли потому, что Пивоварова в этот раз не говорила «нет, нет, не надо, так нельзя») - в итоге на первый план наконец вышел собственно Каразин, и спектакль для меня сложился.
А ведь Чёрная комната - это посмертие. И события спектакля происходят не до последней строчки рассказа («Опять лезут ко мне. Надоели»), а после.
Каразина действительно убили бывшие товарищи. Казнили за предательство. Он просто этого не понял ещё.
И тогда всё складывается.
Его душа находится на пороге, только вот за этим порогом Каразину, похоже, места нет. И не столько потому, что ни раю, ни аду он не нужен, сколько потому, что вряд ли он сам решится этот порог переступить. Его швыряет от подлости к раскаянию и обратно в самооправдание, и не может он задержаться в одной точке, а значит, вечность его останется этой самой чёрной комнатой с несколькими мертвецами в ней.
Которые на самом деле тоже Каразин, частички его души.
А душа Каразина неоднородна, его нельзя назвать ни однозначным мерзавцем, ни запутавшимся страдальцем. В его душе есть и трусливый предатель Попов (тоже неоднозначный персонаж, и славный, и мерзкий, он отвратителен, но его и жалко), и искренне верящий в свою правду Леопольд. Пожалуй, Леопольд - это и есть совесть Каразина. Он будет вести с ним диалог, задавать провокационные вопросы, возвращать с небес на землю и просто наблюдать за всем происходящим - до предательства, которое становится точкой невозврата, именно в этот момент Леопольд покидает сцену (вместе с Сашей, кстати, и Саша больше не вернётся). Но как бы ни старался Каразин изгнать со сцены благородную частицу своей души, Юров-то на сцену всё равно вернётся, просто уже безымянным «лучшим товарищем по партии», которого Каразин так и не сможет убить. Не сможет убить лучшее в себе.
Но ни раскаяться, ни принять прощение тоже не сможет.
Финал - это прозрение, понимание того, куда на самом деле ведёт оставленная открытой дверь тюрьмы - и панический, всепоглощающий ужас, потому что в возможность прощения для себя Каразин на самом деле не верит.
А ведь она есть.
Он не предавал Тасю.
А может быть, мне просто очень хочется верить в эту надежду.
А может быть, я всё это себе напридумывала, и это действительно были просто воспоминания провокатора.
Пространство спектакля - не только Чёрная комната, но и чуть ли не половина буфета; за одной из дверей оказывается то квартира Сашиного дяди, то чердачок Попова, «дыру» за второй я не разглядела, потому что оба раза сидела в противоположном конце зала (вот как минимум один повод вернуться и сесть куда-нибудь ещё, чтобы сменить ракурс). Объемным спектакль делает звук - на прогоне это было не так ощутимо, а на премьере совсем настоящими были и шум дождя за стенами тюрьмы, и пьяные крики соседей Попова… и тихо играющая «Кармен» - тема Саши… и раскаты грома… В душной Чёрной комнате как будто дождём пахло, и свежий ветер ощущался (нет, это был не кондиционер))).
Две звезды «Караморы» - два Ивана, Воротняк и Юров, Каразин и Леопольд.
Юров прекрасен как тысяча рассветов, я два, что ли, года ждала, когда же ему дадут нормальную роль, и оно того стоило (хотя мне, само собой, мало, и теперь я буду ждать роли главной). И не так уж много текста у Леопольда вне сцены агитации на заводе. Говорит как заведённый в основном Каразин, Леопольд его внимательно слушает, прерывает меткими замечаниями - а ещё наблюдает, и как наблюдает! Иногда хотелось просто разорваться между Воротняком и Юровым, настолько красноречиво последний мимикой играл отношение к событиям, реакцию на них! (Тут мой ракурс как раз был как нельзя более выгоден - лицо Юрова было видно во всех сценах). И ведь верит, до последнего верит в Каразина - пока тот сам не отрекается от лучшего в себе.
(Конечно, там всё не так однозначно, но пока у меня увиделось вот это).
Воротняк потрясающий, я не представляла его Каразиным вообще - как этот большой красивый обаятельный Ваня, созданный играть положительные роли в детских спектаклях, богатырей там всяких, например, будет изображать историю гниения человеческой души?
А ведь сыграл - и это было так страшно… и так жалко, и так больно.
Каразин изначально симпатичен. Ну гниловат слегка - но он в ситуации, когда вся душа наружу, а у кого в душе нет грязных пятен? Ну немного антисемит, ну завистлив… Разложение и превращение в жуткого Карамору происходит постепенно, и это жутко и очень тяжело. Но всё равно его не ненавидишь. К нему испытываешь брезгливую жалость - а иногда и просто жалость, в те секунды, когда он не занимается самооправданием. Проблема в том, что этой жалости со стороны мало. Что-то сделать с грязью в собственной душе человек может только сам. А Каразин слишком в ужасе от самой возможности заглянуть в свою душу на самом деле. И прячется за маской… почти детской жестокости.
И так это страшно, и ну зачем.
А революция - что революция. О ней я как-то и не думала.
Фотографии Сергея Петрова.
Художник по свету - Нарек Туманян
Художник - Анастасия Бугаева
Саунд-дизайнер - Алексей Просвирнин
В черной-черной комнате РАМТа состоялась премьера страшной-престрашной «Караморы» по рассказу Максима Горького. Спектакль эмоционально тяжёлый, но с послевкусием, которое заставляет подумывать на него ещё вернуться.
Хотя изначально возвращаться я не хотела. Я была на прогоне и после него вернулась на премьеру исключительно подарить цветы Ивану Юрову, который меня очень впечатлил.
А премьера оказалась для меня не о том, о чём был прогон. Хотя изначально это было совсем не очевидно.
Впрочем, думаю, мне ещё и знание текста помешало. Рассказ - записки провокатора, которые тот пишет в тюремной камере. Именно так действие на прогоне и смотрелось - как воспоминания Каразина о том, как он дошёл до жизни такой. Все персонажи существовали в его памяти: Леопольд, первый «наставник», с которым Каразин ведёт мысленный диалог много лет спустя после его смерти. Саша, в которую он был влюблён. Попов, предатель, агент охранки. Начальник охранного отделения Симонов…
Вот только финал порвал шаблоны - у Горького этого не было. Не было открытой двери камеры, не было «кажется, мне оставляют жизнь… а что я буду с ней делать?»
Но я не придала этому значения.
Прогон «Караморы» был теми ещё эмоциональными американскими горками. Безумно смешное начало; Леопольд-Юров просто порвал зал в сцене агитации, рассказывая, что у мировой буржуазии ставка через дорогу, шикая на зааплодировавших после исполнения «Интернационала» зрителей («товарищи, зачем же вы хлопаете, нас же сейчас повяжут всех») и вообще устроив полноценную интерактивную сцену. Безумно страшной была сцена «любви» Каразина и Саши (за нейтрально звучащим «и началась у нас любовь» скрывалось настолько натуралистичное изнасилование, что хотелось убежать из зала); смешной Попов, страшная расправа над Поповым… А финал как-то смазался, и я не поняла, что это было.
Премьера оказалась более гладкой эмоционально. Агитация была уже не смешной, а практически серьёзной, изнасилование не повергло в такой шок (то ли потому, что я была к нему готова, то ли потому, что Пивоварова в этот раз не говорила «нет, нет, не надо, так нельзя») - в итоге на первый план наконец вышел собственно Каразин, и спектакль для меня сложился.
А ведь Чёрная комната - это посмертие. И события спектакля происходят не до последней строчки рассказа («Опять лезут ко мне. Надоели»), а после.
Каразина действительно убили бывшие товарищи. Казнили за предательство. Он просто этого не понял ещё.
И тогда всё складывается.
Его душа находится на пороге, только вот за этим порогом Каразину, похоже, места нет. И не столько потому, что ни раю, ни аду он не нужен, сколько потому, что вряд ли он сам решится этот порог переступить. Его швыряет от подлости к раскаянию и обратно в самооправдание, и не может он задержаться в одной точке, а значит, вечность его останется этой самой чёрной комнатой с несколькими мертвецами в ней.
Которые на самом деле тоже Каразин, частички его души.
А душа Каразина неоднородна, его нельзя назвать ни однозначным мерзавцем, ни запутавшимся страдальцем. В его душе есть и трусливый предатель Попов (тоже неоднозначный персонаж, и славный, и мерзкий, он отвратителен, но его и жалко), и искренне верящий в свою правду Леопольд. Пожалуй, Леопольд - это и есть совесть Каразина. Он будет вести с ним диалог, задавать провокационные вопросы, возвращать с небес на землю и просто наблюдать за всем происходящим - до предательства, которое становится точкой невозврата, именно в этот момент Леопольд покидает сцену (вместе с Сашей, кстати, и Саша больше не вернётся). Но как бы ни старался Каразин изгнать со сцены благородную частицу своей души, Юров-то на сцену всё равно вернётся, просто уже безымянным «лучшим товарищем по партии», которого Каразин так и не сможет убить. Не сможет убить лучшее в себе.
Но ни раскаяться, ни принять прощение тоже не сможет.
Финал - это прозрение, понимание того, куда на самом деле ведёт оставленная открытой дверь тюрьмы - и панический, всепоглощающий ужас, потому что в возможность прощения для себя Каразин на самом деле не верит.
А ведь она есть.
Он не предавал Тасю.
А может быть, мне просто очень хочется верить в эту надежду.
А может быть, я всё это себе напридумывала, и это действительно были просто воспоминания провокатора.
Пространство спектакля - не только Чёрная комната, но и чуть ли не половина буфета; за одной из дверей оказывается то квартира Сашиного дяди, то чердачок Попова, «дыру» за второй я не разглядела, потому что оба раза сидела в противоположном конце зала (вот как минимум один повод вернуться и сесть куда-нибудь ещё, чтобы сменить ракурс). Объемным спектакль делает звук - на прогоне это было не так ощутимо, а на премьере совсем настоящими были и шум дождя за стенами тюрьмы, и пьяные крики соседей Попова… и тихо играющая «Кармен» - тема Саши… и раскаты грома… В душной Чёрной комнате как будто дождём пахло, и свежий ветер ощущался (нет, это был не кондиционер))).
Две звезды «Караморы» - два Ивана, Воротняк и Юров, Каразин и Леопольд.
Юров прекрасен как тысяча рассветов, я два, что ли, года ждала, когда же ему дадут нормальную роль, и оно того стоило (хотя мне, само собой, мало, и теперь я буду ждать роли главной). И не так уж много текста у Леопольда вне сцены агитации на заводе. Говорит как заведённый в основном Каразин, Леопольд его внимательно слушает, прерывает меткими замечаниями - а ещё наблюдает, и как наблюдает! Иногда хотелось просто разорваться между Воротняком и Юровым, настолько красноречиво последний мимикой играл отношение к событиям, реакцию на них! (Тут мой ракурс как раз был как нельзя более выгоден - лицо Юрова было видно во всех сценах). И ведь верит, до последнего верит в Каразина - пока тот сам не отрекается от лучшего в себе.
(Конечно, там всё не так однозначно, но пока у меня увиделось вот это).
Воротняк потрясающий, я не представляла его Каразиным вообще - как этот большой красивый обаятельный Ваня, созданный играть положительные роли в детских спектаклях, богатырей там всяких, например, будет изображать историю гниения человеческой души?
А ведь сыграл - и это было так страшно… и так жалко, и так больно.
Каразин изначально симпатичен. Ну гниловат слегка - но он в ситуации, когда вся душа наружу, а у кого в душе нет грязных пятен? Ну немного антисемит, ну завистлив… Разложение и превращение в жуткого Карамору происходит постепенно, и это жутко и очень тяжело. Но всё равно его не ненавидишь. К нему испытываешь брезгливую жалость - а иногда и просто жалость, в те секунды, когда он не занимается самооправданием. Проблема в том, что этой жалости со стороны мало. Что-то сделать с грязью в собственной душе человек может только сам. А Каразин слишком в ужасе от самой возможности заглянуть в свою душу на самом деле. И прячется за маской… почти детской жестокости.
И так это страшно, и ну зачем.
А революция - что революция. О ней я как-то и не думала.
Фотографии Сергея Петрова.