Ожидание...
Ломоносов грешил на почту, на занятость, на случившееся наводнение, на внезапный отъезд - почти год. В России всегда был бардак, поэтому он не удивился, когда так и не дождался скорого приезда Виноградова в Петербург. Незадолго до того, такой же зимой, в какую они расстались, но не студёным январём, а хлюпающем грязью под ногами декабрём, он, казалось, вновь увидел Митяя - в почтовой карете. Знакомый профиль, привычно сосредоточенный, как на занятиях, мелькнул и пропал, карета проехала. И Михайло вспомнил, как часто ему мерещится близкий друг - в любых мало-мальски похожих чертах. Он сам удивился, что при этой мысли к нему не пришло, как всегда, разочарование, не нахлынула тоска. Только несколько лет спустя он узнает, что увидел тогда самого настоящего Митьку, и ему стоило поверить чувствам, которые у него всегда были ещё сильнее, чем разум, и свои открытия гений не так уж редко не понимал, а предвидел… Но это будет потом, а пока возвращавшийся из Москвы в Петербург вместе с коллегой Рихманом профессор Ломоносов испугался, что забывает бергмейстера Виноградова, и стал ждать встречи с ещё большим нетерпением.
Вскоре пришло письмо, в котором Митяй объявлял, что случилось что-то невероятное, его увольняют и везут к государыне в Петербург. «Бог даст, свидимся», - закончил друг письмо, но Михайло не обрадовался этому известию. Митяй всегда, и сейчас, писал подробно обо всём, что случилось, так, как будто рассказывал вслух, легко, быстро… а последние строчки были написаны будто в большой спешке, даже клякса стояла на подписи. Было ясно, что что-то случилось, но что, оставалось только гадать.
На какое-то время Михаил поддался радостному ожиданию, зная, что почтари подчас доставляют почту быстрее, чем кони государевы важные донесения. Но ни знакомого стука в дверь, ни весёлого оклика, ни даже узнаваемой фигуры, вдруг выросшей перед ним, так и не дождался.
Виноградов мог за это время вновь вернуться на рудники, мог даже сменить один рудник на другой, Ломоносов понимал это. Михайло написал Райзеру, уехавшему вместе с Митяем, и тот подтвердил, что Виноградов действительно уехал с рудника вместе с прибывшей от государыни комиссией, и больше известий от него не было, бергмейстером назначен он, Густав Райзер. Обещал сообщить любые сведения, которые узнает.
Тревоги пока не было, лишь лёгкая настороженность, не позволявшая спокойно ждать известий. И всё же в декабре 1745 года профессор академии, ставший известным благодаря новой диссертации, и за её пределами, обратился к вице-канцлеру Воронцову с просьбой помочь разыскать бывшего однокашника. Воронцов согласился, объявив:
- Я, Михайло Васильевич, непременно доложу её императорскому величеству, когда тому случай будет…
Случай, однако, вице-канцлеру не представился ни через неделю, ни через месяц… Профессор Ломоносов подавал прошения на имя государыни, ответа также не получил. Только тогда, поняв, что, возможно, Воронцов ответа не получил так же, как и он, Михайло вернулся к прежнему почти дружескому общению.
Ещё лет через пять, когда Михайло уже и Элиза не называла иначе, как Михаилом Васильевичем, когда родилась вторая дочь, Елена, когда профессорский парик стал лысозащитным сооружением, и Михайло сам не узнавал себя прежнего, смириться с исчезновением Митяя не давало только убеждение, что, не будь его на свете, Михайло бы знал об этом и без официальных сообщений. Так же, как без сообщений узнал о смерти отца.
И именно тогда к Михайло пришла неожиданная удача: далёкий от двора, волею случая он узнал, что у императрицы появился новый фаворит - совсем молодой, недавний паж. О правильном наименовании вчерашнего пажа беспокоился сам новый президент академии граф Разумовский - это и помогло Ломоносову понять, что некий Иван Шувалов - особа, весьма приближённая к императрице. Тогда на торжественном собрании Академии наук профессор Ломоносов выступил со Словом похвальным императрице Елизавете Петровне... и небогатый профессор, по-прежнему не имевший собственного дома, стал пользоваться большим вниманием при дворе.
После новогодних праздников 1750 года Михайло Васильевич, пользуясь представившейся возможностью напомнить о себе, отправился в гости к вице-канцлеру, благо, теперь он был и у него желанным гостем. На удивление, там, не во дворце, он и познакомился с юным фаворитом.
Они разговаривали с хозяином дома в его кабинете, когда услышали стук массивного дверного молотка. Немного погодя вошедший слуга объявил:
- Прибыл его светлость Иван Иванович Шувалов!
- Как?! Проси, проси! - и хозяин собрался, было, поспешить навстречу почётному гостю… но тот уже входил в кабинет. Михайло Васильевич улыбнулся как можно любезнее, узнавая и не узнавая бывшего пажа. Юноша был очень миловиден, но такими были все пажи во дворце императрицы - Михайло не знал, обошёл ли вниманием этого, когда драл за уши мальчишек за развязность и непослушание. Поэтому теперь и улыбался молча, скрывая свою растерянность. Склонился в поклоне, с неудовольствием отмечая, как раздобрел.
- Иван Иванович, какая неожиданная радость! - вице-канцлер, как будто, был в самом деле другом фаворита: обрадовался ему совсем не так, как Михайло, уже принятому при дворе, как и он сам. - Я прикажу подать шампанское!
И тут же растерянно обернулся к позабытому гостю:
- Вы ведь знакомы с Ломоносовым, Михайло Васильичем? Я вас представлю!.. Впрочем, вас и представлять никому не надо… обоих! - любезно добавил опытный царедворец.
Вскоре пришло письмо, в котором Митяй объявлял, что случилось что-то невероятное, его увольняют и везут к государыне в Петербург. «Бог даст, свидимся», - закончил друг письмо, но Михайло не обрадовался этому известию. Митяй всегда, и сейчас, писал подробно обо всём, что случилось, так, как будто рассказывал вслух, легко, быстро… а последние строчки были написаны будто в большой спешке, даже клякса стояла на подписи. Было ясно, что что-то случилось, но что, оставалось только гадать.
На какое-то время Михаил поддался радостному ожиданию, зная, что почтари подчас доставляют почту быстрее, чем кони государевы важные донесения. Но ни знакомого стука в дверь, ни весёлого оклика, ни даже узнаваемой фигуры, вдруг выросшей перед ним, так и не дождался.
Виноградов мог за это время вновь вернуться на рудники, мог даже сменить один рудник на другой, Ломоносов понимал это. Михайло написал Райзеру, уехавшему вместе с Митяем, и тот подтвердил, что Виноградов действительно уехал с рудника вместе с прибывшей от государыни комиссией, и больше известий от него не было, бергмейстером назначен он, Густав Райзер. Обещал сообщить любые сведения, которые узнает.
Тревоги пока не было, лишь лёгкая настороженность, не позволявшая спокойно ждать известий. И всё же в декабре 1745 года профессор академии, ставший известным благодаря новой диссертации, и за её пределами, обратился к вице-канцлеру Воронцову с просьбой помочь разыскать бывшего однокашника. Воронцов согласился, объявив:
- Я, Михайло Васильевич, непременно доложу её императорскому величеству, когда тому случай будет…
Случай, однако, вице-канцлеру не представился ни через неделю, ни через месяц… Профессор Ломоносов подавал прошения на имя государыни, ответа также не получил. Только тогда, поняв, что, возможно, Воронцов ответа не получил так же, как и он, Михайло вернулся к прежнему почти дружескому общению.
Ещё лет через пять, когда Михайло уже и Элиза не называла иначе, как Михаилом Васильевичем, когда родилась вторая дочь, Елена, когда профессорский парик стал лысозащитным сооружением, и Михайло сам не узнавал себя прежнего, смириться с исчезновением Митяя не давало только убеждение, что, не будь его на свете, Михайло бы знал об этом и без официальных сообщений. Так же, как без сообщений узнал о смерти отца.
И именно тогда к Михайло пришла неожиданная удача: далёкий от двора, волею случая он узнал, что у императрицы появился новый фаворит - совсем молодой, недавний паж. О правильном наименовании вчерашнего пажа беспокоился сам новый президент академии граф Разумовский - это и помогло Ломоносову понять, что некий Иван Шувалов - особа, весьма приближённая к императрице. Тогда на торжественном собрании Академии наук профессор Ломоносов выступил со Словом похвальным императрице Елизавете Петровне... и небогатый профессор, по-прежнему не имевший собственного дома, стал пользоваться большим вниманием при дворе.
После новогодних праздников 1750 года Михайло Васильевич, пользуясь представившейся возможностью напомнить о себе, отправился в гости к вице-канцлеру, благо, теперь он был и у него желанным гостем. На удивление, там, не во дворце, он и познакомился с юным фаворитом.
Они разговаривали с хозяином дома в его кабинете, когда услышали стук массивного дверного молотка. Немного погодя вошедший слуга объявил:
- Прибыл его светлость Иван Иванович Шувалов!
- Как?! Проси, проси! - и хозяин собрался, было, поспешить навстречу почётному гостю… но тот уже входил в кабинет. Михайло Васильевич улыбнулся как можно любезнее, узнавая и не узнавая бывшего пажа. Юноша был очень миловиден, но такими были все пажи во дворце императрицы - Михайло не знал, обошёл ли вниманием этого, когда драл за уши мальчишек за развязность и непослушание. Поэтому теперь и улыбался молча, скрывая свою растерянность. Склонился в поклоне, с неудовольствием отмечая, как раздобрел.
- Иван Иванович, какая неожиданная радость! - вице-канцлер, как будто, был в самом деле другом фаворита: обрадовался ему совсем не так, как Михайло, уже принятому при дворе, как и он сам. - Я прикажу подать шампанское!
И тут же растерянно обернулся к позабытому гостю:
- Вы ведь знакомы с Ломоносовым, Михайло Васильичем? Я вас представлю!.. Впрочем, вас и представлять никому не надо… обоих! - любезно добавил опытный царедворец.