Приключения народного депутата. Ч.1
В Грузии действительно ждут войны. Президент Гамсахурдия довёл людей до предела терпения. Джаба Иоселиани и Тенгиз Китовани собрал вокруг оппозиционной президенту Национальной гварди мощный вооружённый отряд, и стали лагерем на озере Лиси, что практически на окраине Тбилиси.
Население города притихло в ожидании развязки. Гамсахурдия стягивает в Тбилиси верные войска, укрепляет оборону президентского дворца, а бойцы Иоселиани и Китовани, остановившись у ворот столицы, не двигаются уже почти месяц.
ЧАСТЬ 1
Среда, 18 декабря 1991 года. Москва, Белый Дом.
Звонят из приёмной Хасбулатова:
- Расул Казбекович, Руслан Имранович просит вас зайти.
- Когда?
- Прямо сейчас.
Бесшумный лифт, глянцевый паркет, мягкий ворс ковров. В приёмной Председателя Верховного Совета многолюдно - сотрудники аппарата с вежливыми улыбками, озабоченные просители, несколько задумчивых депутатов, ожидающих приглашения на аудиенцию.
Секретарь - красивая женщина средних лет. Знает всех в лицо и по имени отчеству:
- Сейчас он освободится, и я о вас доложу.
Интересно, что ему нужно? Начинаю вспоминать события последних дней - скорее всего, кто-то из аксакалов-коммунистов опять пожаловался на грубость или неуважение с моей стороны. Значит, будет «задушевная» беседа и нравоучения «старшего товарища». А может надо продавить какое-нибудь решение или кандидатуру? Хорошо, если так. Ладно, посмотрим…
Массивная дверь кабинета Председателя распахивается - генерал Аслаханов с толстенной пачкой бумаг. Мрачен, сосредоточен, спешит.
Присутствующие замолкают и следят, как секретарь входит в кабинет, плотно закрывая за собой дверь.
В высоких приёмных гости наблюдают за секретарём очень внимательно. Во-первых, из его бесед с посетителями и сотрудниками, и главное, из его телефонных переговоров с шефом человек искушённый почти всегда может наловить немало полезной информации: какое у начальства настроение, чем именно он сейчас занимается, кого ждёт, когда и куда собирается уехать. Во-вторых, в приёмной больше и заняться-то нечем - напяливаешь очки, достаёшь свои бумаги, и замираешь над ними. При этом внимательно слушаешь и незаметно поглядываешь вокруг.
- Расул Казбекович, входите!
Кабинет у Хасбулатова светлый и уютный, но главное в нём - запах. Всё пропитано опьяняющим ароматом трубочного табака, не каким-то там магазинным «selected» с вишнёвым ликёром, а настоящим, живым - солнечным и густым. К этому празднику примешиваются тяжкие и ядовитые сигарные ноты - на маленьком столике у окна полированный хьюмидор и коробка Cohiba.
- Привет! Как дела?
Пожимаю его мягкую профессорскую руку, сажусь. Хасбулатов, если не на заседании, всегда чем-нибудь занимает руки. Сейчас, например, раскуривает трубку, и говорит, не вынимая её изо рта. Покурит, будет её долго чистить, после примется обрезать сигару, потом возьмётся за чашку чая, когда допьёт, набьёт трубку и опять закурит. На приёмах, когда все активно пьют и едят, у Руслана в руках неизменный бокал с вином, однако, если за ним понаблюдать, вино он только пригубливает, а на деле почти не пьёт - просто держит бокал.
- Ты ведь учился в Грузии?
- Да, в университете.
- По-грузински говоришь?
- Свободно.
- А у тебя друзья там остались? Я имею в виду настоящих, надёжных друзей.
- Есть такие люди. А в чём дело? Что нужно?
- Там сейчас обстановка напряжённая… (пых-пых). Ну, ты знаешь… (пых-пых).
В Грузии действительно ждут войны. Президент Гамсахурдия довёл людей до предела терпения. Джаба Иоселиани и Тенгиз Китовани собра вокруг оппозиционной президенту Национальной гвард мощный вооружённый отряд, и стали лагерем на озере Лиси, что практически на окраине Тбилиси. Население города притихло в ожидании развязки. Гамсахурдия стягивает в Тбилиси верные войска, укрепляет оборону президентского дворца, а бойцы Иоселиани и Китовани, остановившись у ворот столицы, не двигаются уже почти месяц
- Мы с Борисом Николаевичем обсуждали этот вопрос… (пых-пых). Дело в том, что грузинская оппозиция готова хоть сегодня взять власть в свои руки и имеет все возможности для этого. Есть одна загвоздка…(пых-пых). Они не знают, как к этому отнесётся Российская Федерация. Гамсахурдия активно распространяет слухи о нашей мифической поддержке его политики и пугает нами оппозицию. Якобы, если его попытаются отстранить от власти вооружённым путём, мы введём в Грузию свои войска и поможем ему подавить мятеж.
- Но мы же не собираемся этого делать?
- Вот именно! Только оппозиция этого не знает, потому и выжидает. Это для них плохо кончится, понятно же… (пых-пых). Официально мы не можем делать такие заявления, и поэтому нужно от имени Бориса Николаевича и меня донести персонально, лично до каждого из лидеров оппозиции наше твёрдое мнение: ни при каких обстоятельствах вмешиваться во внутренние дела Грузии мы не будем. Ни при каких обстоятельствах! И ещё одно. Минимум жертв! Сможешь это сделать?
В прошлом году я уже ездил в Грузию, когда пропрезидентское националистическое движение организовало поход на аварские сёла на востоке страны, в Кахети. Вознамерились «очистить священную грузинскую землю от иноземцев и иноверцев». Надо сказать, что аварцы живут там сотни лет и иноземцами себя вовсе не чувствуют. Начались вооружённые столкновения, националисты атаковали несколько аварских сёл, те ожесточённо отбивались. Дагестанцы за Кавказским хребтом готовились выступить на подмогу погибающим соплеменникам. Дело шло к войне.
Я узнал об этом в Москве, на съезде народных депутатов РСФСР. Недолго думая, предупредил секретариат об отъезде и улетел в Тбилиси.
Город меня поразил: с заходом солнца всё погружалось во тьму. Растекавшийся когда-то по вечерним улицам запах свежеиспечённого хлеба - пури, специй и нежной зелени сменился удушливым чадом: на балконах монотонным хором тарахтят электрогенераторы, прикованные к перилам тяжёлыми цепями. На улицах почти нет машин - бензин в дефиците. Рестораны и кафе пусты - еда скудная и дорогая.
Зашёл в гости к старым друзьям: он учёный-востоковед, она - дирижёр симфонического оркестра. На кухне в раковине под струйкой холодной воды брикет масла в вощаной бумаге, в мраморной пепельнице аккуратно затушенные, оставленные на потом, окурки, на столе свеча, бутылка дешёвого вина, зелень, сыр, хлеб. Непривычная скованность в общении - говорят негромко, будто с оглядкой.
В те дни я подружился с Зурабом Жвания, тогда - лидером партии зелёных. Деятельный и организованный, Зураб взял в свои руки все заботы обо мне и моих передвижениях по Тбилиси. Чтобы не терять время на дорогу, я ночевал у него дома, где была штаб-квартира партии зелёных. С утра до глубокой ночи десятки встреч с лидерами оппозиционных партий и движений, с известнейшими деятелями культуры и науки.
Все в один голос яростно осуждают Гамсахурдия и его боевиков-националистов. Только что он организовал блокаду Цхинвали, погибли мирные люди. А Звиад всё громче требует крови осетин, азербайджанцев, армян, аварцев. Такой единодушной ненависти к президенту собственной страны я ещё не встречал.
Невесть откуда появилась новейшая профессиональная видеокамера и оператор, активист партии зелёных и большой умница, Мераб Габуния. Все встречи скрупулёзно записывались от начала до конца - получалось что-то вроде сборника интервью.
Через два дня достали несколько канистр бензина, и я с водителем и оператором выехал в Кахети, где происходили столкновения. Зураб Жвания остался в Тбилиси - поднимать общественное мнение против националистической политики Гамсахурдия. Тогда никто и представить не мог, как быстро и мощно сможет организоваться тбилисская интеллигенция.
А мы тем временем колесили по просёлкам Кахети, встречаясь с местными крестьянами-грузинами. Об аварцах они отзывались доброжелательно, с уважением, но разговоров о последних событиях избегали. Эмиссары Гамсахурдия на встречи не соглашались, даже рядовым бойцам было приказано к нам не приближаться и ни о чём не говорить - один из них по простоте душевной так нам и заявил.
Зашли в несколько аварских домов - люди рассказывали о многочисленных притеснениях, избиениях, и даже о блокаде нескольких сёл, когда боевики Гамсахурдия пытались жаждой и голодом заставить людей покинуть свои дома. Рассказывали о каком-то кинорежиссёре, как я потом узнал, это был Резо Эсадзе, который призывал аварцев сдаться, пока не поздно, разъехаться по разным уголкам Грузии и ассимилироваться, иными словами, раствориться и исчезнуть.
В поездке меня не оставляло желание встретиться с кем-нибудь из представителей местной власти. В большом селе Тиви мы выехали на центральную площадь. Тихое, солнечное утро. На противоположном краю площади одноэтажное, с большой застеклённой верандой, здание администрации. Несколько «Жигулей» расставлены полукругом, в них лениво покуривают бойцы с автоматами и охотничьими ружьями. Чёрная форма, красно-белые шевроны. Ещё человек десять на ступенях администрации и в тени деревьев с побеленными стволами. Внимательно нас разглядывают, негромко переговариваются. Одна из машин - зелёная «шестёрка», заводится и быстро уезжает. Мы устроились в тени тутового дерева. Весь асфальт под ним густо окрашен тёмно-бордовым соком осыпающихся ягод. Курим.
Минут через двадцать «шестёрка» возвращается, выходит молодой человек в такой же чёрной, как у остальных, форме, и уверенно направляется к нам. Идёт прямо ко мне - я единственный в костюме и при галстуке, на лацкане депутатский значок - флаг Российской Федерации с серпом и молотом:
- Ви что издес хотели?
- Тебе какое дело? - сходу обостряю разговор. Если я начну с ним что-нибудь обсуждать, никто другой ко мне уже не выйдет.
Молодой человек, не ожидавший такого хамства, застыл, округлив глаза.
Мераб мгновенно сориентировался и добавил уже по-грузински:
- Э! Ты кто такой, чтобы его спрашивать?! Ты что, не видишь, человек из Москвы сюда специально приехал!
Парень снова заговорил, но уже только с оператором и по-грузински:
- Главы администрации нет, его позавчера ранили - леки ему камень в голову кинули и ещё избили сильно. И вообще, никого в администрации нет, и в ближайшие дни не будет.
- Как его зовут? - спрашиваю я по-русски.
- Паата меня зовут.
- Паата - «переводит» оператор.
- Да не его, главу администрации как зовут?
Оператор опять переводит вопрос и ответ. Никакой необходимости в переводе нет, но это способ не общаться напрямую:
- Нодари!
- А фамилия?
Парень бежит к своим. Все повылезали из машин и из тени деревьев. Собрались у ступеней администрации, спорят. Наш переговорщик возвращается:
- Берикашвили!
Нодари Берикашвили! Надо же, какое совпадение! Был у меня такой однокурсник, балагур и выпивоха. Плохо учился, хорошо пел. Найду его в Тбилиси, расскажу, чем тут его тёзка занимается.
Замечаю на веранде какое-то движение, там явно кто-то есть.
- Пошли! - делаю неопределённый жест в сторону администрации и неспешно иду через площадь. Оператор взваливает камеру на плечо и, глядя в видоискатель, идёт следом. Это военная хитрость - последний аккумулятор сел ещё утром.
Проходим мимо чёрных рубашек. Смотрят недобро, но ничего не предпринимают, видимо, нет чёткой инструкции. Поднимаемся на веранду. Перед нами обшарпанная, когда-то белая дверь. Открываю, вхожу. Темно - ставни закрыты, узкие лучи света пробиваются через щели. Глаза привыкают к сумраку. В середине комнаты большой стол, за ним человек с перебинтованной головой. Вместо левого глаза огромная фиолетовая слива, на лбу глубокие ссадины, верхняя губа распухла.
Смотрю на него, и вдруг кровь ударяет в голову. Нодари Берикашвили!
Нодари долго всматривается, вытягивая шею:
- Расул?!
Мы обнялись. Столько лет не виделись! Надо же, как неожиданно!
- Мераб, пожалуйста, оставь нас на пять минут!
- Да, да, нам поговорить надо, идите на улицу! - поддерживает меня Нодари.
А ведь я и не заметил, как в кабинет за моей спиной вошли пять или шесть чернорубашечников, остальные толклись на веранде, перекрыв единственный выход.
До крайности удивлённые увиденным, они нехотя вышли.
Мы остались вдвоём.
- Я сейчас в Москве.
- Я знаю, в курсе твоих дел! Тебя же теперь по телевизору показывают.
- А ты как здесь оказался, Нодари? Как ты вляпался во всё это?
Нодари долго и подробно рассказывает мне о своей жизни после университета, о том, как работал в сельской школе, и из-за беспросветной бедности несколько лет не мог жениться на девушке, которую любил, как умер отец, и как он, чтобы достойно похоронить его, влез в кабальный долг, как познакомился с одним замечательным патриотом и умнейшим человеком, который привёл его в братство «Соколы Гамсахурдия», как ему доверили высокую должность главы администрации, как волшебно изменилась его жизнь, как он счастлив с молодой женой…
- Потом из Тбилиси приехала вся эта банда со своими флагами и стала командовать всеми нами. Я, если честно, здесь никаких прав сейчас не имею. Вот приедет какой-нибудь комиссар из штаба, и любое моё решение отменит, любого моего сотрудника уволит, любого с улицы назначит. Моё мнение их вообще не интересует. Они же напрямую Гамсахурдия подчиняются. А я ещё должен их продуктами обеспечивать! Из чего? Где я возьму? Если что-то не так сделаю, завтра они придут и меня выбросят с этого места!
- Никто тебя жалеть не будет! Ты сам во всё это влез, так уходи сам, чего ждёшь? Уезжай отсюда!
- Куда?
Если человек задаёт этот вопрос, значит, он ещё может терпеть. Это его выбор.
Мне здесь уже нечего делать. Аварцы покидают это село. Сюда они больше не вернутся. Нужно жить дальше и делать всё возможное, чтобы спасти хотя бы что-то. Едем в Тбилиси!
Третий час ночи. В штаб-квартире зелёных дым коромыслом. Тбилиси кипит, все обсуждают аварский конфликт, виднейшие представители интеллигенции открыто возмущаются действиями приспешников Гамсахурдия в Кахети.
Звоню в Махачкалу своему недавнему коллеге, редактору телевизионных новостей. Трубку снимает его жена и я долго уговариваю её разбудить мужа. Как-то это странно… Наконец, слышу Федин голос.
- Федя, записывай информацию для новостей. Завтра передайте со ссылкой на меня и скиньте в Москву по агентствам. Мне здесь неоткуда больше передать. Готов?
- Да!
Медленно, внятно диктую текст. Одна страница машинописного текста, или две минуты диктора. После каждого предложения спрашиваю:
- Записал?
- Да!
- Записал?
- Да!
Всё, как обычно.
- Ну, пока!
- Пока!
С лёгким сердцем иду спать.
Население города притихло в ожидании развязки. Гамсахурдия стягивает в Тбилиси верные войска, укрепляет оборону президентского дворца, а бойцы Иоселиани и Китовани, остановившись у ворот столицы, не двигаются уже почти месяц.
ЧАСТЬ 1
Среда, 18 декабря 1991 года. Москва, Белый Дом.
Звонят из приёмной Хасбулатова:
- Расул Казбекович, Руслан Имранович просит вас зайти.
- Когда?
- Прямо сейчас.
Бесшумный лифт, глянцевый паркет, мягкий ворс ковров. В приёмной Председателя Верховного Совета многолюдно - сотрудники аппарата с вежливыми улыбками, озабоченные просители, несколько задумчивых депутатов, ожидающих приглашения на аудиенцию.
Секретарь - красивая женщина средних лет. Знает всех в лицо и по имени отчеству:
- Сейчас он освободится, и я о вас доложу.
Интересно, что ему нужно? Начинаю вспоминать события последних дней - скорее всего, кто-то из аксакалов-коммунистов опять пожаловался на грубость или неуважение с моей стороны. Значит, будет «задушевная» беседа и нравоучения «старшего товарища». А может надо продавить какое-нибудь решение или кандидатуру? Хорошо, если так. Ладно, посмотрим…
Массивная дверь кабинета Председателя распахивается - генерал Аслаханов с толстенной пачкой бумаг. Мрачен, сосредоточен, спешит.
Присутствующие замолкают и следят, как секретарь входит в кабинет, плотно закрывая за собой дверь.
В высоких приёмных гости наблюдают за секретарём очень внимательно. Во-первых, из его бесед с посетителями и сотрудниками, и главное, из его телефонных переговоров с шефом человек искушённый почти всегда может наловить немало полезной информации: какое у начальства настроение, чем именно он сейчас занимается, кого ждёт, когда и куда собирается уехать. Во-вторых, в приёмной больше и заняться-то нечем - напяливаешь очки, достаёшь свои бумаги, и замираешь над ними. При этом внимательно слушаешь и незаметно поглядываешь вокруг.
- Расул Казбекович, входите!
Кабинет у Хасбулатова светлый и уютный, но главное в нём - запах. Всё пропитано опьяняющим ароматом трубочного табака, не каким-то там магазинным «selected» с вишнёвым ликёром, а настоящим, живым - солнечным и густым. К этому празднику примешиваются тяжкие и ядовитые сигарные ноты - на маленьком столике у окна полированный хьюмидор и коробка Cohiba.
- Привет! Как дела?
Пожимаю его мягкую профессорскую руку, сажусь. Хасбулатов, если не на заседании, всегда чем-нибудь занимает руки. Сейчас, например, раскуривает трубку, и говорит, не вынимая её изо рта. Покурит, будет её долго чистить, после примется обрезать сигару, потом возьмётся за чашку чая, когда допьёт, набьёт трубку и опять закурит. На приёмах, когда все активно пьют и едят, у Руслана в руках неизменный бокал с вином, однако, если за ним понаблюдать, вино он только пригубливает, а на деле почти не пьёт - просто держит бокал.
- Ты ведь учился в Грузии?
- Да, в университете.
- По-грузински говоришь?
- Свободно.
- А у тебя друзья там остались? Я имею в виду настоящих, надёжных друзей.
- Есть такие люди. А в чём дело? Что нужно?
- Там сейчас обстановка напряжённая… (пых-пых). Ну, ты знаешь… (пых-пых).
В Грузии действительно ждут войны. Президент Гамсахурдия довёл людей до предела терпения. Джаба Иоселиани и Тенгиз Китовани собра вокруг оппозиционной президенту Национальной гвард мощный вооружённый отряд, и стали лагерем на озере Лиси, что практически на окраине Тбилиси. Население города притихло в ожидании развязки. Гамсахурдия стягивает в Тбилиси верные войска, укрепляет оборону президентского дворца, а бойцы Иоселиани и Китовани, остановившись у ворот столицы, не двигаются уже почти месяц
- Мы с Борисом Николаевичем обсуждали этот вопрос… (пых-пых). Дело в том, что грузинская оппозиция готова хоть сегодня взять власть в свои руки и имеет все возможности для этого. Есть одна загвоздка…(пых-пых). Они не знают, как к этому отнесётся Российская Федерация. Гамсахурдия активно распространяет слухи о нашей мифической поддержке его политики и пугает нами оппозицию. Якобы, если его попытаются отстранить от власти вооружённым путём, мы введём в Грузию свои войска и поможем ему подавить мятеж.
- Но мы же не собираемся этого делать?
- Вот именно! Только оппозиция этого не знает, потому и выжидает. Это для них плохо кончится, понятно же… (пых-пых). Официально мы не можем делать такие заявления, и поэтому нужно от имени Бориса Николаевича и меня донести персонально, лично до каждого из лидеров оппозиции наше твёрдое мнение: ни при каких обстоятельствах вмешиваться во внутренние дела Грузии мы не будем. Ни при каких обстоятельствах! И ещё одно. Минимум жертв! Сможешь это сделать?
В прошлом году я уже ездил в Грузию, когда пропрезидентское националистическое движение организовало поход на аварские сёла на востоке страны, в Кахети. Вознамерились «очистить священную грузинскую землю от иноземцев и иноверцев». Надо сказать, что аварцы живут там сотни лет и иноземцами себя вовсе не чувствуют. Начались вооружённые столкновения, националисты атаковали несколько аварских сёл, те ожесточённо отбивались. Дагестанцы за Кавказским хребтом готовились выступить на подмогу погибающим соплеменникам. Дело шло к войне.
Я узнал об этом в Москве, на съезде народных депутатов РСФСР. Недолго думая, предупредил секретариат об отъезде и улетел в Тбилиси.
Город меня поразил: с заходом солнца всё погружалось во тьму. Растекавшийся когда-то по вечерним улицам запах свежеиспечённого хлеба - пури, специй и нежной зелени сменился удушливым чадом: на балконах монотонным хором тарахтят электрогенераторы, прикованные к перилам тяжёлыми цепями. На улицах почти нет машин - бензин в дефиците. Рестораны и кафе пусты - еда скудная и дорогая.
Зашёл в гости к старым друзьям: он учёный-востоковед, она - дирижёр симфонического оркестра. На кухне в раковине под струйкой холодной воды брикет масла в вощаной бумаге, в мраморной пепельнице аккуратно затушенные, оставленные на потом, окурки, на столе свеча, бутылка дешёвого вина, зелень, сыр, хлеб. Непривычная скованность в общении - говорят негромко, будто с оглядкой.
В те дни я подружился с Зурабом Жвания, тогда - лидером партии зелёных. Деятельный и организованный, Зураб взял в свои руки все заботы обо мне и моих передвижениях по Тбилиси. Чтобы не терять время на дорогу, я ночевал у него дома, где была штаб-квартира партии зелёных. С утра до глубокой ночи десятки встреч с лидерами оппозиционных партий и движений, с известнейшими деятелями культуры и науки.
Все в один голос яростно осуждают Гамсахурдия и его боевиков-националистов. Только что он организовал блокаду Цхинвали, погибли мирные люди. А Звиад всё громче требует крови осетин, азербайджанцев, армян, аварцев. Такой единодушной ненависти к президенту собственной страны я ещё не встречал.
Невесть откуда появилась новейшая профессиональная видеокамера и оператор, активист партии зелёных и большой умница, Мераб Габуния. Все встречи скрупулёзно записывались от начала до конца - получалось что-то вроде сборника интервью.
Через два дня достали несколько канистр бензина, и я с водителем и оператором выехал в Кахети, где происходили столкновения. Зураб Жвания остался в Тбилиси - поднимать общественное мнение против националистической политики Гамсахурдия. Тогда никто и представить не мог, как быстро и мощно сможет организоваться тбилисская интеллигенция.
А мы тем временем колесили по просёлкам Кахети, встречаясь с местными крестьянами-грузинами. Об аварцах они отзывались доброжелательно, с уважением, но разговоров о последних событиях избегали. Эмиссары Гамсахурдия на встречи не соглашались, даже рядовым бойцам было приказано к нам не приближаться и ни о чём не говорить - один из них по простоте душевной так нам и заявил.
Зашли в несколько аварских домов - люди рассказывали о многочисленных притеснениях, избиениях, и даже о блокаде нескольких сёл, когда боевики Гамсахурдия пытались жаждой и голодом заставить людей покинуть свои дома. Рассказывали о каком-то кинорежиссёре, как я потом узнал, это был Резо Эсадзе, который призывал аварцев сдаться, пока не поздно, разъехаться по разным уголкам Грузии и ассимилироваться, иными словами, раствориться и исчезнуть.
В поездке меня не оставляло желание встретиться с кем-нибудь из представителей местной власти. В большом селе Тиви мы выехали на центральную площадь. Тихое, солнечное утро. На противоположном краю площади одноэтажное, с большой застеклённой верандой, здание администрации. Несколько «Жигулей» расставлены полукругом, в них лениво покуривают бойцы с автоматами и охотничьими ружьями. Чёрная форма, красно-белые шевроны. Ещё человек десять на ступенях администрации и в тени деревьев с побеленными стволами. Внимательно нас разглядывают, негромко переговариваются. Одна из машин - зелёная «шестёрка», заводится и быстро уезжает. Мы устроились в тени тутового дерева. Весь асфальт под ним густо окрашен тёмно-бордовым соком осыпающихся ягод. Курим.
Минут через двадцать «шестёрка» возвращается, выходит молодой человек в такой же чёрной, как у остальных, форме, и уверенно направляется к нам. Идёт прямо ко мне - я единственный в костюме и при галстуке, на лацкане депутатский значок - флаг Российской Федерации с серпом и молотом:
- Ви что издес хотели?
- Тебе какое дело? - сходу обостряю разговор. Если я начну с ним что-нибудь обсуждать, никто другой ко мне уже не выйдет.
Молодой человек, не ожидавший такого хамства, застыл, округлив глаза.
Мераб мгновенно сориентировался и добавил уже по-грузински:
- Э! Ты кто такой, чтобы его спрашивать?! Ты что, не видишь, человек из Москвы сюда специально приехал!
Парень снова заговорил, но уже только с оператором и по-грузински:
- Главы администрации нет, его позавчера ранили - леки ему камень в голову кинули и ещё избили сильно. И вообще, никого в администрации нет, и в ближайшие дни не будет.
- Как его зовут? - спрашиваю я по-русски.
- Паата меня зовут.
- Паата - «переводит» оператор.
- Да не его, главу администрации как зовут?
Оператор опять переводит вопрос и ответ. Никакой необходимости в переводе нет, но это способ не общаться напрямую:
- Нодари!
- А фамилия?
Парень бежит к своим. Все повылезали из машин и из тени деревьев. Собрались у ступеней администрации, спорят. Наш переговорщик возвращается:
- Берикашвили!
Нодари Берикашвили! Надо же, какое совпадение! Был у меня такой однокурсник, балагур и выпивоха. Плохо учился, хорошо пел. Найду его в Тбилиси, расскажу, чем тут его тёзка занимается.
Замечаю на веранде какое-то движение, там явно кто-то есть.
- Пошли! - делаю неопределённый жест в сторону администрации и неспешно иду через площадь. Оператор взваливает камеру на плечо и, глядя в видоискатель, идёт следом. Это военная хитрость - последний аккумулятор сел ещё утром.
Проходим мимо чёрных рубашек. Смотрят недобро, но ничего не предпринимают, видимо, нет чёткой инструкции. Поднимаемся на веранду. Перед нами обшарпанная, когда-то белая дверь. Открываю, вхожу. Темно - ставни закрыты, узкие лучи света пробиваются через щели. Глаза привыкают к сумраку. В середине комнаты большой стол, за ним человек с перебинтованной головой. Вместо левого глаза огромная фиолетовая слива, на лбу глубокие ссадины, верхняя губа распухла.
Смотрю на него, и вдруг кровь ударяет в голову. Нодари Берикашвили!
Нодари долго всматривается, вытягивая шею:
- Расул?!
Мы обнялись. Столько лет не виделись! Надо же, как неожиданно!
- Мераб, пожалуйста, оставь нас на пять минут!
- Да, да, нам поговорить надо, идите на улицу! - поддерживает меня Нодари.
А ведь я и не заметил, как в кабинет за моей спиной вошли пять или шесть чернорубашечников, остальные толклись на веранде, перекрыв единственный выход.
До крайности удивлённые увиденным, они нехотя вышли.
Мы остались вдвоём.
- Я сейчас в Москве.
- Я знаю, в курсе твоих дел! Тебя же теперь по телевизору показывают.
- А ты как здесь оказался, Нодари? Как ты вляпался во всё это?
Нодари долго и подробно рассказывает мне о своей жизни после университета, о том, как работал в сельской школе, и из-за беспросветной бедности несколько лет не мог жениться на девушке, которую любил, как умер отец, и как он, чтобы достойно похоронить его, влез в кабальный долг, как познакомился с одним замечательным патриотом и умнейшим человеком, который привёл его в братство «Соколы Гамсахурдия», как ему доверили высокую должность главы администрации, как волшебно изменилась его жизнь, как он счастлив с молодой женой…
- Потом из Тбилиси приехала вся эта банда со своими флагами и стала командовать всеми нами. Я, если честно, здесь никаких прав сейчас не имею. Вот приедет какой-нибудь комиссар из штаба, и любое моё решение отменит, любого моего сотрудника уволит, любого с улицы назначит. Моё мнение их вообще не интересует. Они же напрямую Гамсахурдия подчиняются. А я ещё должен их продуктами обеспечивать! Из чего? Где я возьму? Если что-то не так сделаю, завтра они придут и меня выбросят с этого места!
- Никто тебя жалеть не будет! Ты сам во всё это влез, так уходи сам, чего ждёшь? Уезжай отсюда!
- Куда?
Если человек задаёт этот вопрос, значит, он ещё может терпеть. Это его выбор.
Мне здесь уже нечего делать. Аварцы покидают это село. Сюда они больше не вернутся. Нужно жить дальше и делать всё возможное, чтобы спасти хотя бы что-то. Едем в Тбилиси!
Третий час ночи. В штаб-квартире зелёных дым коромыслом. Тбилиси кипит, все обсуждают аварский конфликт, виднейшие представители интеллигенции открыто возмущаются действиями приспешников Гамсахурдия в Кахети.
Звоню в Махачкалу своему недавнему коллеге, редактору телевизионных новостей. Трубку снимает его жена и я долго уговариваю её разбудить мужа. Как-то это странно… Наконец, слышу Федин голос.
- Федя, записывай информацию для новостей. Завтра передайте со ссылкой на меня и скиньте в Москву по агентствам. Мне здесь неоткуда больше передать. Готов?
- Да!
Медленно, внятно диктую текст. Одна страница машинописного текста, или две минуты диктора. После каждого предложения спрашиваю:
- Записал?
- Да!
- Записал?
- Да!
Всё, как обычно.
- Ну, пока!
- Пока!
С лёгким сердцем иду спать.