Сотвори себе кумиров
Каждая третья, если не каждая вторая, книга оставляет в моей душе отпечаток. Обычно временный, но иногда - неизгладимый.
Вот только несколько примеров навскидку.
После «Девяти принцев Эмбера» Желязны я вслед за принцем Корвином влюбился в сочетание черного с серебром и полгода ходил на учебу в черной рубашке* с серебристым галстуком. После «Рубашки» Гришковца пытался дремать в парикмахерских. После «Норвежского леса» Мураками три или четыре дня не читал книг, со дня смерти авторов которых не минуло тридцать лет… После «Ста лет одиночества» Маркеса пил несколько недель черное кофе без сахара. После «Мастера и Маргариты» Булгакова взял на вооружение принцип «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас». После «Вероники…» Коэльо вооружился еще одним («Перестань постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то не нравится, он сам пожалуется») и перестал убирать в поезде ноги из прохода. После «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» Баха месяца три пытался летать сквозь стены.
(На этом фоне просто удивительно, что - вопреки суровым аннотациям на обложках - мои привычки устояли перед книгами Эрленда Лу: я не проникся должным почтением к яйцеваркам и не завел дома специальную доску для забивания колышков).
________________
* Все комментарии на сей конкретный счет будут нещадно стираться.
Вот только несколько примеров навскидку.
После «Девяти принцев Эмбера» Желязны я вслед за принцем Корвином влюбился в сочетание черного с серебром и полгода ходил на учебу в черной рубашке* с серебристым галстуком. После «Рубашки» Гришковца пытался дремать в парикмахерских. После «Норвежского леса» Мураками три или четыре дня не читал книг, со дня смерти авторов которых не минуло тридцать лет… После «Ста лет одиночества» Маркеса пил несколько недель черное кофе без сахара. После «Мастера и Маргариты» Булгакова взял на вооружение принцип «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас». После «Вероники…» Коэльо вооружился еще одним («Перестань постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то не нравится, он сам пожалуется») и перестал убирать в поезде ноги из прохода. После «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» Баха месяца три пытался летать сквозь стены.
(На этом фоне просто удивительно, что - вопреки суровым аннотациям на обложках - мои привычки устояли перед книгами Эрленда Лу: я не проникся должным почтением к яйцеваркам и не завел дома специальную доску для забивания колышков).
________________
* Все комментарии на сей конкретный счет будут нещадно стираться.