Дядя Гиляй, журналист, репортер, богатырь. Часть 1.
Хочу немного поговорить о В.Гиляровском, более известного даже как Дядя Гиляй..
Нечаянно обратила внимание на творчество одной женщины-блогера,которая пишет статьи в блог на основе литературы более столетней давности..
Если я додумаюсь лишь до того,чтобы посмотреть в Википедии биографию человека тех лет,то могу дальше и не пойти..
а тут отрывок из Московского листка (название условное) где работал тот-то 120 лет назад и о чем писал..
меня жутко заинтересовало и это издание и сам автор..пошла искать те Московские ведомости..и вышла на эту ссылку..
Информация оказалась настолько любопытной и интересной,что я ссылочку прихомячила и вот пришло время почитать что тут такое есть..а есть тут очень много о Гиляровскои..мало найдется тех,кто бы его не любил,не уважал и не верил ему, впрочем,
знаю я одну особу, которая относится к Дяде Гиляю негативно,но нет смысла ее называть тут..
Поэтому я и решила и с материалом поработать,выбрав цитаты,да вам показать, и для себя сохранить кое что..
Если не совсем весь этот материал..похож он на книгу,разбит на главы..а Гиляя я очень люблю,восхищаюсь им, все мне у него нравится,настоящий русский богатырь был..
Все почти книги его у меня есть,даже Трущобные люди,что-то в бумажном варианте,что-то в электронном..
Опять же очень интересно сравнить ТО время с нынешним, те нравы, те законы, те условия..
а в блоге у той женщины много тоже такого,что вызывает неподдельный интерес, причем темы опять же основаны на изданиях того времени, некоторые тексты даже с ятями..
Все замечательно,одно только «но»..ни ссылочки толком для читателя,ни стрелочки не дает..то тут, то там молящие вопли-а дааайте ссылочку! а подааайте стрелочку,куда идти! После одного такого комментария уже можно бы все это выкладывать без просьб и мольбы..но хозяйка блога никак не может догадаться это делать..я считаю это и невежливым отношением к своему читателю и даже где то неуваженим..и все это вместе смахивает уже на желание скрыть источники,бо не перехватили бы идеи оттуда..впрочем, речь уже не об этом..
Мне наука на будущее, что не надо ждать милостей от богинь, иди и найди их самой..))
А главное, я с очередным трофеем в данный момент..))
Не в убытке,так сказать..
Текст буду делать из цитат, где то поясню, почему ее забрала,где то нет..подбираю и просто вкусные цитаты и отмеченные
каким-то событием, и просто зацепившие мое внимание..
Новая цитата будет отмечена вот так ***
Итак, поехали!
По следам Гоголя. Дам ссылку и на главу:
В ней установление даты рождения и места рождения Гоголя Гиляровским.
Очень меня этот факт удивил..
Такой известный писатель и такой вот казус с его датами..
*** От хутора к хутору, от усадьбы к усадьбе - и везде что-то родственное «Старосветским помещикам»: непрерывный ряд угощений соленьями, вареньями, наливками... Нельзя было сказать, что это плохо, хотелось и друзей порадовать. И читал в Москве у себя дома на Новинском бульваре Федор Иванович Шаляпин весточку дяди Гиляя из Яновщины, отправленную в ноябре девятьсот первого года: «Федя, милый! Двадцать шестого приходи есть сало, украинские колбаски и пить сливяночку с хутора близ Диканьки. Жду двадцать шестого с семи вечера до часу ночи. Мне будет 26-го - 46! Справим молодость!»
И Шаляпин приходил в Столешники, и слушал рассказы дяди Гиляя о Гоголе.
*** Пожалуй, о каждом бугорке, песчаной отмели, едва заметной тропинке, волжском острове знал дядя Гиляй. Помнил, где и с кем сидел у берега, где разводили костер бурлаки, в каких местах варили уху, какое село занимается гончарным делом, а где плетут корзины или с ювелирным мастерством живут в ладу и кто в селе лучший мастер-банчар. Паромщиков с притоков Волги и тех знал, знал, какой управляется со своим делом, а какой - нет. Знал, в каких местах Волги работали художники и кто из года в год, а кто только редкими наездами...
Любил пору сенокоса на Волге. На заливные луга выходили все, кто мог косу держать в руках. К сенокосу по деревням готовились, в иных шили новые ситцевые платья и тканые белые рубахи. Сенокос воспринимали как праздник, хотя это были дни нелегкой работы, к которой относились очень серьезно. От удачного сенокоса во многом зависела жизнь. Выходили из деревни на заре с песнями, рассыпались по лугам разноцветными пятнами. Какие запахи, сколько красоты! Художник Бычков замечательно писал небольшие этюды сенокосов на Волге, вообще Волгу очень любил, каждое лето ездил. Рано утром садился в лодку, ставил посредине ее самовар и уплывал на день работать...
*** О Шаляпине
Однажды Федор Иванович пригласил к себе близких знакомых на пельмени. Среди гостей были Леонид Андреев, Дмитрий Иванович Эварницкий, был и дядя Гиляй... Ждали долго хозяина дома, но тщетно. Жена Шаляпина Иола Игнатьевна беспокоится, а Федора Ивановича нет. Начали ужин без него, надеясь, вот-вот подойдет, пельменями должен был угощать сам хозяин, но он так и не появился.
И дядя Гиляй написал стихи.
Феде Шаляпину
Тебя с пельменями мы ждали
И ждем напрасно до сих пор!
Поели, малость выпивали
И говорили милый вздор...
И дальше я скажу, не труся
(Не удивляйся ничему),
Решил, как подали нам гуся,
Что не товарищ ты ему...
Все подписались под стихами с добавлением: «Ждем ответа».
Молодой Шаляпин вошел в Столешники, переживая дни своей первой, начавшейся сразу громкой славы в Москве. С его первым визитом связан был в семье Гиляровских незабываемый эпизод. Как раз напротив окон квартиры дяди Гиляя размещался тогда извозный двор, постоянно заполненный извозчиками, которые ночевали в маленьких комнатушках при дворе. В тот день долго проговорили дядя Гиляй с Федором Ивановичем. Поужинали второй раз. Дверь на балкон в столовой была открыта. Стояла тихая, теплая московская ночь ранней, едва вступившей в свои права осени. Вдруг через открытую дверь балкона донеслась затянутая кем-то на извозном дворе «Ноченька». Шаляпин вышел на балкон, и Столешников наполнился звуками его удивительного голоса. Начавший песню мгновенно затих, но перед концом куплета (последние две фразы «Ноченьки») Шаляпину вторил хор голосов - это подпевали извозчики, которые сидели в ту позднюю ночь во дворе, видно, не только дяде Гиляю с Шаляпиным не спалось.
Владимир Алексеевич не раз говорил и знакомым и домашним:
- Сколько слышал потом «Ноченьку» в исполнении Феди, но так, как в ту ночь, Шаляпин никогда не пел ее.
Шаляпина любили. Его голос властвовал до конца дней, если приходилось слышать Федора Ивановича. Но для тех, кто долго общался с ним, талант Шаляпина-человека значил не меньше, чем актера, певца. Все, что делал Шаляпин, превращалось в незабываемые сцены жизни, эпизоды. И обиженные Шаляпиным не в силах были противиться обаянию этой удивительной личности. Дядя Гиляй повидал немало людей, но не помнил, чтобы кто-нибудь с такой легкостью, изяществом, не заботясь о своих действиях, мог обворожить собеседника, как это делал Шаляпин, даже если и не хотел, а уж если хотел... Шаляпин был человеком, в котором, казалось, соединились вся талантливость русская, необычайная широта натуры, размах, красота, сердечность... Все в нем жило от стихии, от буйного потока, и всего отпущено с лихвой. Он все мог, и все получалось.
*** Театры в старой Москве кончали поздно свои спектакли. Но со звуками последних аплодисментов жизнь не затихала, не гасли огни вечерней Москвы, а в иных местах загорались еще ярче. Одним из таких мест был Литературно-художественный кружок. Он не раз менял адрес, но самой блестящей, самой замечательной порой его жизни оставался период, когда кружок помещался на Большой Дмитровке, - это было в начале XX века.
К одиннадцати-двенадцати часам ночи здесь начинали появляться актеры, писатели и художники приходили раньше. В Литературно-художественном кружке не было ни горячих обедов, ни ужинов, только чай да пирожки с мясом и вареньем «от Филиппова». Бывало и так, что, отужинав дома, шли в Литературно-художественный кружок на чай с филипповскими пирожками, а на самом деле приобщиться к жизни дома на Дмитровке. И Шаляпин с Коровиным, заглянув после спектакля в Столешники перекусить, потом шли с дядей Гиляем «на пирожки». Манило на Дмитровку желание человеческого общения, желание встреч. Какие бывали там концерты! Импровизированные, не обусловленные заранее программой, а рожденные вдохновением и талантом вдруг загоревшейся души художника.
*** Молодой Чехов и молодой дядя Гиляй. Сколько веселья, даже озорства, но остроумного, помогающего жить, работать! Дружба началась в редакциях юмористических журналов, потом перешла в более тесную - домами.
Кончался последний час редакционного дня, а расставаться не хотелось, возникал вопрос: теперь куда? Чехов был в то время, как писал дядя Гиляй, «совсем молодым, симпатичным, безусым студентом-медиком с лучистыми добрыми глазами». Дядя Гиляй только начал заниматься литературой, только что покинул театр, а потому на галерку контрамарками обеспечивал себя и друзей во всякое время. Ходили в театр, с удовольствием бывали в цирке. У дяди Гиляя имелся сезонный билет - Аким Никитин снабжал. Ну а если не цирк и не театр? Чаще отправлялись к Чеховым, пока дядя Гиляй не женился. Мать Антона Павловича - «удивительно ласковая и внимательная женщина». Сделанный ею салат с маслинами казался самой вкусной едой.
О салате с маслинами Гиляровский вспоминает и в книге Москва и москвичи..
Отдельная история о дружбе с А.П.Чеховым, еще делавшим свои первые литературные шаги. Рассказывая о вечерах, которые проводили дома у Чеховых, о нравах этого дома, Гиляровский вспоминает: «Мы с женой часто бывали у Чеховых - жили они бедно, в маленькой квартирке на Сретенке. Веселые были вечера! Все начиналось с ужина, на который подавался почти всегда чеховский картофельный салат с зеленым луком и маслинами. Все было скромно - ни карт, ни танцев, но все было проникнуто какой-то особой теплотой, сердечностью и радушием. Чуть что похвалишь - на дорогу обязательно завернут в пакет, и отказываться нельзя…».
А я в свое время написала про этот салат тему.
Вечера затягивались далеко за полночь. Серьезные разговоры разбавлялись обычно шуткой, обсуждением, а порой осуждением издателей. Участниками вечеров были братья Чеховы - Антон и Николай, братья Левитан - Исаак и Адольф. Нередко к ним присоединялся еще друг театральных скитаний Гиляровского Вася Григорьев. Он продолжал жизнь провинциального актера, лишь временами оказывался в Москве и в этом случае обязательно бывал с ними.
Когда в 1884 году у дяди Гиляя появилась семья, собирались у него. Но праздники проводили всегда у Чеховых. Очень хорошо «готовились праздники у Чеховых, по-донскому», отмечал дядя Гиляй. С каждым годом все больше зарабатывали, и к салату прибавлялись пирожки, жаркое, иногда телятина, а то дядя Гиляй с охоты дичь привезет.
Молодые, веселые, остроумные люди, хороший стол - вечера проходили радостно и беззаботно, были такой же необходимостью, как работа.
*** Портрету Глеба Ивановича Успенского определил дядя Гиляй место на своем столе, и береглась еще одна реликвия - оттиск письма Глеба Ивановича в Общество любителей российской словесности с автографом: «Владимиру Алексеевичу Гиляровскому на добрую память от Глеба Успенского. 21 марта 88 г. Москва».
Встречи дяди Гиляя с писателем начались в «Русских ведомостях». Мягкий по характеру, хлебнувший горя, Глеб Иванович откликался на доброту и сердечность. Редко приезжал в Москву по делам, но всегда заглянет в Столешники. Отношения его с дядей Гиляем стали настолько близкими, что, если возникала надобность решить какие-то вопросы в редакциях московских газет или журналов, Успенский обращался сам или просил издателей обратиться именно к Гиляровскому. А такая необходимость часто возникала. Успенский жил в Петербурге, но был тесно связан с московской периодикой. Неравнодушен был к русской кухне Глеб Иванович. В Столешниках, если известно было, что приедет Успенский, готовили хороший обед. Ну а где же хороший обед проходит в молчании? Какие это были драгоценные беседы!.. Они запомнились на всю жизнь.
Хранимый оттиск письма Успенского дядя Гиляй получил в трудный момент жизни - после того как сожгли книгу «Трущобные люди». На душе было смутно и горько.
Принцип Глеба Ивановича - «писать справедливо» - стал главным и для Гиляровского независимо от того, писал ли он заметку, репортаж, очерк, фельетон, рассказ... Вот отчего всегда стоял на столе дяди Гиляя портрет Глеба Ивановича, вот почему так тщательно хранил он дар своего друга.
*** Мамин-Сибиряк.
Чая «купринского» самовара не хватало, если в доме у дяди Гиляя появлялся Мамин-Сибиряк. Дмитрий Наркисович никогда не приходил в Столешники без подарка. Это было просто бедой. Запреты и грозные окрики дяди Гиляя не помогали, а между тем. подарки были совсем не пустяковые, что особенно сердило. Однажды привез Мамин-Сибиряк в Столешники чашку с блюдцем, сказал, словно оправдываясь:
- Тут нечего сердиться, я не покупал, выиграл в детской лотерее.
В детские лотереи он всегда играл, его дочь Аленушка была болезненной девочкой, и к детям Мамин-Сибиряк относился с повышенной чуткостью.
Но и чашка с блюдцем были необычные. В чашку входило семь стаканов чая, а блюдце от нее потом служило в доме Гиляровских салатницей - на всю семью хватало, да еще и гостям. Чашку сейчас же назвали «Пей вторую», хотя трудно было осилить ее и один раз. На столе она появлялась в качестве чайной чашки, если приходил в Столешники Мамин-Сибиряк, а обычно стояла рядом с «купринским» самоваром или на горке с коллекцией уральских самоцветов, которую Дмитрий Наркисович подарил дяде Гиляю. С годами осталась горка, а коллекцию подарил дядя Гиляй в музей при гимназии Фидлера. Она погибла во время событий 1905 года. Только один камень из коллекции хранил дядя Гиляй, придавливал листы рукописей, чтоб не разлетались от сквозняков. Камни в коллекции были замечательны по цвету, формам. Мамин-Сибиряк сам подбирал их не один год.
*** Пастухов. Почему Пастухов,понятно из цитат ниже..
Передо мной счет трактира Тестова в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской в получении денег и подписями: «В. Далматов и О. Григорович». Число - 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом из Петербурга зашли ко мне мой старый товарищ по сцене В. П. Далматов и его друг О. П. Григорович, известный инженер, москвич. Мы пошли к Тестову пообедать по-московски. В левой зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.
- Пожалуйте, Владимир Алексеевич, за пастуховский стол! Николай Иванович вчера уехал на Волгу рыбу ловить.
Садимся за средний стол, десяток лет занимаемый редактором «Московского листка» Пастуховым. В белоснежной рубахе, с бородой и головой чуть не белее рубахи, замер пред нами в выжидательной позе Кузьма, успевший что-то шепнуть двум подручным мальчуганам-половым.
- Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки… К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал.
- Слушаю-с.
- А теперь сказывай, чем угостишь.
- Балычок получен с Дона… Янтаристый… С Кучугура. Так степным ветерком и пахнет…
- Ладно. Потом белорыбка с огурчиком…
- Манность небесная, а не белорыбка. Иван Яковлевич сами на даче провешивали. Икорка белужья парная… Паюсная ачуевская - калачики чуевские. Поросеночек с хреном…
- Я бы жареного с кашей, - сказал В. П. Далматов.
- Так холодного не надо-с? И мигнул половому.
- Так, а чем покормишь?
- Конечно, тестовскую селянку, - заявил О. П. Григорович.
- Селяночку - с осетриной, со стерлядкой… живенькая, как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская.
- Расстегайчики закрась налимьими печенками..
- А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное…
- А мне поросенка с кашей в полной неприкосновенности, по-расплюевски, - улыбается В. П. Далматов.
- Всем поросенка… Да гляди, Кузьма, чтобы розовенького, корочку водкой вели смочить, чтобы хрумтела.
- А вот между мясным хорошо бы лососинку Грилье, - предлагает В. П. Далматов.
- Лососинка есть живенькая. Петербургская… Зеленцы пощерботить прикажете? Спаржа, как масло…
- Ладно, Кузьма, остальное все на твой вкус… Ведь не забудешь?
- Помилуйте, сколько лет служу!
И оглянулся назад.
В тот же миг два половых тащат огромные подносы. Кузьма взглянул на них и исчез на кухню.
Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве No 50 рядом с бутылкой пикона. Еще двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Еще поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще-черной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом семги, украшенной угольниками лимона.
- Кузьма, а ведь ты забыл меня.
- Никак нет-с… Извольте посмотреть. На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки.
- Нешто можно забыть, помилуйте-с!
Начали попервоначалу «под селедочку».
- Для рифмы, как говаривал И. Ф. Горбунов: водка - селедка.
Потом под икру ачуевскую, потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье…
После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми…
Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая семга сменялась янтарным балыком… Выпили по стопке эля «для осадки». Постепенно закуски исчезали, и на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро ложек и вилок, а на соседнем столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи.
- Селяночки-с!..
И Кузьма перебросил на левое плечо салфетку, взял вилку и ножик, подвинул к себе расстегай, взмахнул пухлыми белыми руками, как голубь крыльями, моментально и беззвучно обратил рядом быстрых взмахов расстегай в десятки узких ломтиков, разбегавшихся от цельного куска серой налимьей печенки на середине к толстым зарумяненным краям пирога.
- Розан китайский, а не пирог! - восторгался В. П. Далматов.
- Помилуйте-с, сорок лет режу, - как бы оправдывался Кузьма, принимаясь за следующий расстегай. - Сами Влас Михайлович Дорошевич хвалили меня за кройку розанчиком.
- А давно он был?
- Завтракали. Только перед вами ушли.
- Поросеночка с хреном, конечно, ели?
- Шесть окорочков под водочку изволили скушать. Очень любят с хренком и со сметанкой.
Компания продолжала есть, а оркестрион в соседнем большом зале выводил:
Вот как жили при Аскольде
Наши деды и отцы…
Надеюсь, что все узнали цитату и вспомнили из какой она книги..
К цитате..
Не мог забыть дядя Гиляй своего репортерства. Начал он его в том же 1881 году. Тогда в Москве стала выходить новая газета «Московский листок». Редактор и издатель ее Николай Иванович Пастухов подбирал сотрудников. Особое внимание уделял отделу происшествий. Сам недавний репортер, Пастухов отлично знал, какой интерес в широкой среде населения вызывают происшествия, сообщения о жизни города, окрестностей, и решил его использовать. Андреев-Бурлак, приглашенный Пастуховым для участия, познакомил Гиляровского с издателем. Пастухов сначала предложил Владимиру Алексеевичу в «Московском листке» отдел театральной хроники, но некоторое время спустя поручил хронику происшествий.
Чуть окреп материально, стал обедать на Бронной. Там по какой-то негласной московской традиции были дома, в которых хозяйки готовили обеды главным образом для студентов, но к ним присоединялись люди и постарше. Вносили плату за месяц - и знали, что обед ждет во всякое время немудреный: щи, зато из лучшей говядины, и каша. Дядя Гиляй был доволен - кормили вкуснее и сытнее, чем в трактире.
Летом 1883 года прекратилось тесное сотрудничество дяди Гиляя с «Московским листком». Пастухов отказался печатать корреспонденцию о положении рабочих на спичечном заводе в Егорьевске. Там у людей от серы лица покрывались язвами, отваливались пальцы, предохранительных мер не существовало. Стычка между редактором и репортером была не первой. Через год-полтора после начала издания окреп Николай Иванович и стал относиться к материалу, приносимому в газету, осторожно.
- А как посмотрят там? - говорил он, многозначительно поднимая вверх указательный палец. Это значило: печатать не будет. Однажды, проведя очередные субботу и воскресенье в ночлежке Москвы, принес дядя Гиляй в редакцию написанный по этому поводу большой рассказ. Пастухов взял из него, по выражению дяди Гиляя, «только глупые кабацкие факты».
«Вот наша трактирная пресса, - писал тогда невесте. - Но покоряться судьбе не надо, надо бороться с ней. Сил не хватит? Ложь, должно хватить. Вот вам и литература, самый независимый труд, а такие гадости и нелепости делают, что удивительно».
Досада возникала не только в общениях с «Московским листком». В том же 1883 году Гиляровский писал и по поводу другой газеты: «За последнее время двинулись «Новости дня», и редактор начал зазнаваться. Нанял прекрасную квартиру, обзавелся обстановкой и, ровно ничего не делая, получает барыши, между тем как мы из-за куска хлеба работаем до упаду... Пастухов так же начинал «Московский листок»... Ездил, бегал, кланялся всем, прося не оставить его, поддержать новое дело, а потом отъелся и сел на шею сотрудникам... Досадно работать на этих хамов-дармоедов... Жаль тратить силы на них, а приходится, зато сознание чести и собственного достоинства при нас! Это сознание облегчает тягость положения многих, а у меня еще больше.
Я этого Пастухова сразу вспомнила из цитаты в трактире..)) и вот оно как по жизни случилось ..но иметь свой стол в знаменитом трактире, это,пожалуй,еще какой показатель того положения, какого достиг Пастухов.
*** «Сокольники. Кто не знает в Москве красоты этого дачного места. Дачи миллионеров располагаются ближе к городу, а шалаши бродяг в глуши бора... Бродяги Хитрова рынка с весны тоже переезжают на дачу в Сокольники, в «заячьи номера», как их называют, - туда, где каждый кустик ночевать пустит. Первые месяцы они перебиваются кое-как, а с июля, с начала грибного сезона... тут действительно отдыхают «на даче». Нищие - зимой, они становятся охотниками и промышленниками летом, ухитряясь зарабатывать сбором и продажей грибов... Получив деньги, запасаются выпивкой, закуской и проводят вечера, довольные настоящим, забыв прошлые невзгоды и не заглядывая в будущее. А будущее грозит им если не тюрьмой, ссылкой, так уж, во всяком случае, ночлежным домом с его обычным концом - смертью под забором от холода или истощения, вызванного то голодовкой, то употреблением в пищу разных мерзостей, продаваемых на рынках и в съестных лавках».
Кто лучше дяди Гиляя знал, чем питался в Москве бродяжный люд, живущий в ночлежных домах? И об этом писал он: «Хитров рынок. Это - площадь, окруженная домами, занятыми только ночлежными квартирами, трактирами и лавчонками. На этой площади сидят торговки с лотками и горшками. Тут и есть то, чем они кормят своих покупателей. Излюбленная еда «бульонка». В чугуне или горшке навалена бурая теплая масса. Если хорошенько разобраться в ней, то можно встретить между кусками и обрывками вываренного мяса клешню омара, косточки от отбивной котлеты, рыбью голову и черепок тарелки. Торговки этой дрянью скупают ежедневно в трактирах все недоеденное, оставшееся в тарелках, а иногда и подобранное с полу... Затем торговцы, прямо почти не сортируя, разогревают все, потому что горячее испортившееся мясо меньше пахнет тухлятиной, чем холодное, и пускают в продажу. Покупатели любят это кушанье, в нем нет-нет да и попадает вкусный кусочек котлеты или дичи, который они оставляют вместо десерта, на «верхосытку», по их выражению. Рядом с бульонкой стоит часто тушенка - это полукислый тушеный картофель и жаровня с горячей колбасой, опять потому только горячей, чтоб отбить запах трупа. Колбаса вечно кипит в бульоне из сала, поражая свежего человека своим убийственным запахом, и тем не менее употребляется в громадном количестве всеми, кто живет в ночлежках».
Завтра выложу очередную часть, а сегодня закончу первую на этой не самой вкусной цитате..))
Нечаянно обратила внимание на творчество одной женщины-блогера,которая пишет статьи в блог на основе литературы более столетней давности..
Если я додумаюсь лишь до того,чтобы посмотреть в Википедии биографию человека тех лет,то могу дальше и не пойти..
а тут отрывок из Московского листка (название условное) где работал тот-то 120 лет назад и о чем писал..
меня жутко заинтересовало и это издание и сам автор..пошла искать те Московские ведомости..и вышла на эту ссылку..
Информация оказалась настолько любопытной и интересной,что я ссылочку прихомячила и вот пришло время почитать что тут такое есть..а есть тут очень много о Гиляровскои..мало найдется тех,кто бы его не любил,не уважал и не верил ему, впрочем,
знаю я одну особу, которая относится к Дяде Гиляю негативно,но нет смысла ее называть тут..
Поэтому я и решила и с материалом поработать,выбрав цитаты,да вам показать, и для себя сохранить кое что..
Если не совсем весь этот материал..похож он на книгу,разбит на главы..а Гиляя я очень люблю,восхищаюсь им, все мне у него нравится,настоящий русский богатырь был..
Все почти книги его у меня есть,даже Трущобные люди,что-то в бумажном варианте,что-то в электронном..
Опять же очень интересно сравнить ТО время с нынешним, те нравы, те законы, те условия..
а в блоге у той женщины много тоже такого,что вызывает неподдельный интерес, причем темы опять же основаны на изданиях того времени, некоторые тексты даже с ятями..
Все замечательно,одно только «но»..ни ссылочки толком для читателя,ни стрелочки не дает..то тут, то там молящие вопли-а дааайте ссылочку! а подааайте стрелочку,куда идти! После одного такого комментария уже можно бы все это выкладывать без просьб и мольбы..но хозяйка блога никак не может догадаться это делать..я считаю это и невежливым отношением к своему читателю и даже где то неуваженим..и все это вместе смахивает уже на желание скрыть источники,бо не перехватили бы идеи оттуда..впрочем, речь уже не об этом..
Мне наука на будущее, что не надо ждать милостей от богинь, иди и найди их самой..))
А главное, я с очередным трофеем в данный момент..))
Не в убытке,так сказать..
Текст буду делать из цитат, где то поясню, почему ее забрала,где то нет..подбираю и просто вкусные цитаты и отмеченные
каким-то событием, и просто зацепившие мое внимание..
Новая цитата будет отмечена вот так ***
Итак, поехали!
По следам Гоголя. Дам ссылку и на главу:
В ней установление даты рождения и места рождения Гоголя Гиляровским.
Очень меня этот факт удивил..
Такой известный писатель и такой вот казус с его датами..
*** От хутора к хутору, от усадьбы к усадьбе - и везде что-то родственное «Старосветским помещикам»: непрерывный ряд угощений соленьями, вареньями, наливками... Нельзя было сказать, что это плохо, хотелось и друзей порадовать. И читал в Москве у себя дома на Новинском бульваре Федор Иванович Шаляпин весточку дяди Гиляя из Яновщины, отправленную в ноябре девятьсот первого года: «Федя, милый! Двадцать шестого приходи есть сало, украинские колбаски и пить сливяночку с хутора близ Диканьки. Жду двадцать шестого с семи вечера до часу ночи. Мне будет 26-го - 46! Справим молодость!»
И Шаляпин приходил в Столешники, и слушал рассказы дяди Гиляя о Гоголе.
*** Пожалуй, о каждом бугорке, песчаной отмели, едва заметной тропинке, волжском острове знал дядя Гиляй. Помнил, где и с кем сидел у берега, где разводили костер бурлаки, в каких местах варили уху, какое село занимается гончарным делом, а где плетут корзины или с ювелирным мастерством живут в ладу и кто в селе лучший мастер-банчар. Паромщиков с притоков Волги и тех знал, знал, какой управляется со своим делом, а какой - нет. Знал, в каких местах Волги работали художники и кто из года в год, а кто только редкими наездами...
Любил пору сенокоса на Волге. На заливные луга выходили все, кто мог косу держать в руках. К сенокосу по деревням готовились, в иных шили новые ситцевые платья и тканые белые рубахи. Сенокос воспринимали как праздник, хотя это были дни нелегкой работы, к которой относились очень серьезно. От удачного сенокоса во многом зависела жизнь. Выходили из деревни на заре с песнями, рассыпались по лугам разноцветными пятнами. Какие запахи, сколько красоты! Художник Бычков замечательно писал небольшие этюды сенокосов на Волге, вообще Волгу очень любил, каждое лето ездил. Рано утром садился в лодку, ставил посредине ее самовар и уплывал на день работать...
*** О Шаляпине
Однажды Федор Иванович пригласил к себе близких знакомых на пельмени. Среди гостей были Леонид Андреев, Дмитрий Иванович Эварницкий, был и дядя Гиляй... Ждали долго хозяина дома, но тщетно. Жена Шаляпина Иола Игнатьевна беспокоится, а Федора Ивановича нет. Начали ужин без него, надеясь, вот-вот подойдет, пельменями должен был угощать сам хозяин, но он так и не появился.
И дядя Гиляй написал стихи.
Феде Шаляпину
Тебя с пельменями мы ждали
И ждем напрасно до сих пор!
Поели, малость выпивали
И говорили милый вздор...
И дальше я скажу, не труся
(Не удивляйся ничему),
Решил, как подали нам гуся,
Что не товарищ ты ему...
Все подписались под стихами с добавлением: «Ждем ответа».
Молодой Шаляпин вошел в Столешники, переживая дни своей первой, начавшейся сразу громкой славы в Москве. С его первым визитом связан был в семье Гиляровских незабываемый эпизод. Как раз напротив окон квартиры дяди Гиляя размещался тогда извозный двор, постоянно заполненный извозчиками, которые ночевали в маленьких комнатушках при дворе. В тот день долго проговорили дядя Гиляй с Федором Ивановичем. Поужинали второй раз. Дверь на балкон в столовой была открыта. Стояла тихая, теплая московская ночь ранней, едва вступившей в свои права осени. Вдруг через открытую дверь балкона донеслась затянутая кем-то на извозном дворе «Ноченька». Шаляпин вышел на балкон, и Столешников наполнился звуками его удивительного голоса. Начавший песню мгновенно затих, но перед концом куплета (последние две фразы «Ноченьки») Шаляпину вторил хор голосов - это подпевали извозчики, которые сидели в ту позднюю ночь во дворе, видно, не только дяде Гиляю с Шаляпиным не спалось.
Владимир Алексеевич не раз говорил и знакомым и домашним:
- Сколько слышал потом «Ноченьку» в исполнении Феди, но так, как в ту ночь, Шаляпин никогда не пел ее.
Шаляпина любили. Его голос властвовал до конца дней, если приходилось слышать Федора Ивановича. Но для тех, кто долго общался с ним, талант Шаляпина-человека значил не меньше, чем актера, певца. Все, что делал Шаляпин, превращалось в незабываемые сцены жизни, эпизоды. И обиженные Шаляпиным не в силах были противиться обаянию этой удивительной личности. Дядя Гиляй повидал немало людей, но не помнил, чтобы кто-нибудь с такой легкостью, изяществом, не заботясь о своих действиях, мог обворожить собеседника, как это делал Шаляпин, даже если и не хотел, а уж если хотел... Шаляпин был человеком, в котором, казалось, соединились вся талантливость русская, необычайная широта натуры, размах, красота, сердечность... Все в нем жило от стихии, от буйного потока, и всего отпущено с лихвой. Он все мог, и все получалось.
*** Театры в старой Москве кончали поздно свои спектакли. Но со звуками последних аплодисментов жизнь не затихала, не гасли огни вечерней Москвы, а в иных местах загорались еще ярче. Одним из таких мест был Литературно-художественный кружок. Он не раз менял адрес, но самой блестящей, самой замечательной порой его жизни оставался период, когда кружок помещался на Большой Дмитровке, - это было в начале XX века.
К одиннадцати-двенадцати часам ночи здесь начинали появляться актеры, писатели и художники приходили раньше. В Литературно-художественном кружке не было ни горячих обедов, ни ужинов, только чай да пирожки с мясом и вареньем «от Филиппова». Бывало и так, что, отужинав дома, шли в Литературно-художественный кружок на чай с филипповскими пирожками, а на самом деле приобщиться к жизни дома на Дмитровке. И Шаляпин с Коровиным, заглянув после спектакля в Столешники перекусить, потом шли с дядей Гиляем «на пирожки». Манило на Дмитровку желание человеческого общения, желание встреч. Какие бывали там концерты! Импровизированные, не обусловленные заранее программой, а рожденные вдохновением и талантом вдруг загоревшейся души художника.
*** Молодой Чехов и молодой дядя Гиляй. Сколько веселья, даже озорства, но остроумного, помогающего жить, работать! Дружба началась в редакциях юмористических журналов, потом перешла в более тесную - домами.
Кончался последний час редакционного дня, а расставаться не хотелось, возникал вопрос: теперь куда? Чехов был в то время, как писал дядя Гиляй, «совсем молодым, симпатичным, безусым студентом-медиком с лучистыми добрыми глазами». Дядя Гиляй только начал заниматься литературой, только что покинул театр, а потому на галерку контрамарками обеспечивал себя и друзей во всякое время. Ходили в театр, с удовольствием бывали в цирке. У дяди Гиляя имелся сезонный билет - Аким Никитин снабжал. Ну а если не цирк и не театр? Чаще отправлялись к Чеховым, пока дядя Гиляй не женился. Мать Антона Павловича - «удивительно ласковая и внимательная женщина». Сделанный ею салат с маслинами казался самой вкусной едой.
О салате с маслинами Гиляровский вспоминает и в книге Москва и москвичи..
Отдельная история о дружбе с А.П.Чеховым, еще делавшим свои первые литературные шаги. Рассказывая о вечерах, которые проводили дома у Чеховых, о нравах этого дома, Гиляровский вспоминает: «Мы с женой часто бывали у Чеховых - жили они бедно, в маленькой квартирке на Сретенке. Веселые были вечера! Все начиналось с ужина, на который подавался почти всегда чеховский картофельный салат с зеленым луком и маслинами. Все было скромно - ни карт, ни танцев, но все было проникнуто какой-то особой теплотой, сердечностью и радушием. Чуть что похвалишь - на дорогу обязательно завернут в пакет, и отказываться нельзя…».
А я в свое время написала про этот салат тему.
Вечера затягивались далеко за полночь. Серьезные разговоры разбавлялись обычно шуткой, обсуждением, а порой осуждением издателей. Участниками вечеров были братья Чеховы - Антон и Николай, братья Левитан - Исаак и Адольф. Нередко к ним присоединялся еще друг театральных скитаний Гиляровского Вася Григорьев. Он продолжал жизнь провинциального актера, лишь временами оказывался в Москве и в этом случае обязательно бывал с ними.
Когда в 1884 году у дяди Гиляя появилась семья, собирались у него. Но праздники проводили всегда у Чеховых. Очень хорошо «готовились праздники у Чеховых, по-донскому», отмечал дядя Гиляй. С каждым годом все больше зарабатывали, и к салату прибавлялись пирожки, жаркое, иногда телятина, а то дядя Гиляй с охоты дичь привезет.
Молодые, веселые, остроумные люди, хороший стол - вечера проходили радостно и беззаботно, были такой же необходимостью, как работа.
*** Портрету Глеба Ивановича Успенского определил дядя Гиляй место на своем столе, и береглась еще одна реликвия - оттиск письма Глеба Ивановича в Общество любителей российской словесности с автографом: «Владимиру Алексеевичу Гиляровскому на добрую память от Глеба Успенского. 21 марта 88 г. Москва».
Встречи дяди Гиляя с писателем начались в «Русских ведомостях». Мягкий по характеру, хлебнувший горя, Глеб Иванович откликался на доброту и сердечность. Редко приезжал в Москву по делам, но всегда заглянет в Столешники. Отношения его с дядей Гиляем стали настолько близкими, что, если возникала надобность решить какие-то вопросы в редакциях московских газет или журналов, Успенский обращался сам или просил издателей обратиться именно к Гиляровскому. А такая необходимость часто возникала. Успенский жил в Петербурге, но был тесно связан с московской периодикой. Неравнодушен был к русской кухне Глеб Иванович. В Столешниках, если известно было, что приедет Успенский, готовили хороший обед. Ну а где же хороший обед проходит в молчании? Какие это были драгоценные беседы!.. Они запомнились на всю жизнь.
Хранимый оттиск письма Успенского дядя Гиляй получил в трудный момент жизни - после того как сожгли книгу «Трущобные люди». На душе было смутно и горько.
Принцип Глеба Ивановича - «писать справедливо» - стал главным и для Гиляровского независимо от того, писал ли он заметку, репортаж, очерк, фельетон, рассказ... Вот отчего всегда стоял на столе дяди Гиляя портрет Глеба Ивановича, вот почему так тщательно хранил он дар своего друга.
*** Мамин-Сибиряк.
Чая «купринского» самовара не хватало, если в доме у дяди Гиляя появлялся Мамин-Сибиряк. Дмитрий Наркисович никогда не приходил в Столешники без подарка. Это было просто бедой. Запреты и грозные окрики дяди Гиляя не помогали, а между тем. подарки были совсем не пустяковые, что особенно сердило. Однажды привез Мамин-Сибиряк в Столешники чашку с блюдцем, сказал, словно оправдываясь:
- Тут нечего сердиться, я не покупал, выиграл в детской лотерее.
В детские лотереи он всегда играл, его дочь Аленушка была болезненной девочкой, и к детям Мамин-Сибиряк относился с повышенной чуткостью.
Но и чашка с блюдцем были необычные. В чашку входило семь стаканов чая, а блюдце от нее потом служило в доме Гиляровских салатницей - на всю семью хватало, да еще и гостям. Чашку сейчас же назвали «Пей вторую», хотя трудно было осилить ее и один раз. На столе она появлялась в качестве чайной чашки, если приходил в Столешники Мамин-Сибиряк, а обычно стояла рядом с «купринским» самоваром или на горке с коллекцией уральских самоцветов, которую Дмитрий Наркисович подарил дяде Гиляю. С годами осталась горка, а коллекцию подарил дядя Гиляй в музей при гимназии Фидлера. Она погибла во время событий 1905 года. Только один камень из коллекции хранил дядя Гиляй, придавливал листы рукописей, чтоб не разлетались от сквозняков. Камни в коллекции были замечательны по цвету, формам. Мамин-Сибиряк сам подбирал их не один год.
*** Пастухов. Почему Пастухов,понятно из цитат ниже..
Передо мной счет трактира Тестова в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской в получении денег и подписями: «В. Далматов и О. Григорович». Число - 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом из Петербурга зашли ко мне мой старый товарищ по сцене В. П. Далматов и его друг О. П. Григорович, известный инженер, москвич. Мы пошли к Тестову пообедать по-московски. В левой зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.
- Пожалуйте, Владимир Алексеевич, за пастуховский стол! Николай Иванович вчера уехал на Волгу рыбу ловить.
Садимся за средний стол, десяток лет занимаемый редактором «Московского листка» Пастуховым. В белоснежной рубахе, с бородой и головой чуть не белее рубахи, замер пред нами в выжидательной позе Кузьма, успевший что-то шепнуть двум подручным мальчуганам-половым.
- Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки… К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал.
- Слушаю-с.
- А теперь сказывай, чем угостишь.
- Балычок получен с Дона… Янтаристый… С Кучугура. Так степным ветерком и пахнет…
- Ладно. Потом белорыбка с огурчиком…
- Манность небесная, а не белорыбка. Иван Яковлевич сами на даче провешивали. Икорка белужья парная… Паюсная ачуевская - калачики чуевские. Поросеночек с хреном…
- Я бы жареного с кашей, - сказал В. П. Далматов.
- Так холодного не надо-с? И мигнул половому.
- Так, а чем покормишь?
- Конечно, тестовскую селянку, - заявил О. П. Григорович.
- Селяночку - с осетриной, со стерлядкой… живенькая, как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская.
- Расстегайчики закрась налимьими печенками..
- А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное…
- А мне поросенка с кашей в полной неприкосновенности, по-расплюевски, - улыбается В. П. Далматов.
- Всем поросенка… Да гляди, Кузьма, чтобы розовенького, корочку водкой вели смочить, чтобы хрумтела.
- А вот между мясным хорошо бы лососинку Грилье, - предлагает В. П. Далматов.
- Лососинка есть живенькая. Петербургская… Зеленцы пощерботить прикажете? Спаржа, как масло…
- Ладно, Кузьма, остальное все на твой вкус… Ведь не забудешь?
- Помилуйте, сколько лет служу!
И оглянулся назад.
В тот же миг два половых тащат огромные подносы. Кузьма взглянул на них и исчез на кухню.
Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве No 50 рядом с бутылкой пикона. Еще двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Еще поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще-черной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом семги, украшенной угольниками лимона.
- Кузьма, а ведь ты забыл меня.
- Никак нет-с… Извольте посмотреть. На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки.
- Нешто можно забыть, помилуйте-с!
Начали попервоначалу «под селедочку».
- Для рифмы, как говаривал И. Ф. Горбунов: водка - селедка.
Потом под икру ачуевскую, потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье…
После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми…
Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая семга сменялась янтарным балыком… Выпили по стопке эля «для осадки». Постепенно закуски исчезали, и на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро ложек и вилок, а на соседнем столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи.
- Селяночки-с!..
И Кузьма перебросил на левое плечо салфетку, взял вилку и ножик, подвинул к себе расстегай, взмахнул пухлыми белыми руками, как голубь крыльями, моментально и беззвучно обратил рядом быстрых взмахов расстегай в десятки узких ломтиков, разбегавшихся от цельного куска серой налимьей печенки на середине к толстым зарумяненным краям пирога.
- Розан китайский, а не пирог! - восторгался В. П. Далматов.
- Помилуйте-с, сорок лет режу, - как бы оправдывался Кузьма, принимаясь за следующий расстегай. - Сами Влас Михайлович Дорошевич хвалили меня за кройку розанчиком.
- А давно он был?
- Завтракали. Только перед вами ушли.
- Поросеночка с хреном, конечно, ели?
- Шесть окорочков под водочку изволили скушать. Очень любят с хренком и со сметанкой.
Компания продолжала есть, а оркестрион в соседнем большом зале выводил:
Вот как жили при Аскольде
Наши деды и отцы…
Надеюсь, что все узнали цитату и вспомнили из какой она книги..
К цитате..
Не мог забыть дядя Гиляй своего репортерства. Начал он его в том же 1881 году. Тогда в Москве стала выходить новая газета «Московский листок». Редактор и издатель ее Николай Иванович Пастухов подбирал сотрудников. Особое внимание уделял отделу происшествий. Сам недавний репортер, Пастухов отлично знал, какой интерес в широкой среде населения вызывают происшествия, сообщения о жизни города, окрестностей, и решил его использовать. Андреев-Бурлак, приглашенный Пастуховым для участия, познакомил Гиляровского с издателем. Пастухов сначала предложил Владимиру Алексеевичу в «Московском листке» отдел театральной хроники, но некоторое время спустя поручил хронику происшествий.
Чуть окреп материально, стал обедать на Бронной. Там по какой-то негласной московской традиции были дома, в которых хозяйки готовили обеды главным образом для студентов, но к ним присоединялись люди и постарше. Вносили плату за месяц - и знали, что обед ждет во всякое время немудреный: щи, зато из лучшей говядины, и каша. Дядя Гиляй был доволен - кормили вкуснее и сытнее, чем в трактире.
Летом 1883 года прекратилось тесное сотрудничество дяди Гиляя с «Московским листком». Пастухов отказался печатать корреспонденцию о положении рабочих на спичечном заводе в Егорьевске. Там у людей от серы лица покрывались язвами, отваливались пальцы, предохранительных мер не существовало. Стычка между редактором и репортером была не первой. Через год-полтора после начала издания окреп Николай Иванович и стал относиться к материалу, приносимому в газету, осторожно.
- А как посмотрят там? - говорил он, многозначительно поднимая вверх указательный палец. Это значило: печатать не будет. Однажды, проведя очередные субботу и воскресенье в ночлежке Москвы, принес дядя Гиляй в редакцию написанный по этому поводу большой рассказ. Пастухов взял из него, по выражению дяди Гиляя, «только глупые кабацкие факты».
«Вот наша трактирная пресса, - писал тогда невесте. - Но покоряться судьбе не надо, надо бороться с ней. Сил не хватит? Ложь, должно хватить. Вот вам и литература, самый независимый труд, а такие гадости и нелепости делают, что удивительно».
Досада возникала не только в общениях с «Московским листком». В том же 1883 году Гиляровский писал и по поводу другой газеты: «За последнее время двинулись «Новости дня», и редактор начал зазнаваться. Нанял прекрасную квартиру, обзавелся обстановкой и, ровно ничего не делая, получает барыши, между тем как мы из-за куска хлеба работаем до упаду... Пастухов так же начинал «Московский листок»... Ездил, бегал, кланялся всем, прося не оставить его, поддержать новое дело, а потом отъелся и сел на шею сотрудникам... Досадно работать на этих хамов-дармоедов... Жаль тратить силы на них, а приходится, зато сознание чести и собственного достоинства при нас! Это сознание облегчает тягость положения многих, а у меня еще больше.
Я этого Пастухова сразу вспомнила из цитаты в трактире..)) и вот оно как по жизни случилось ..но иметь свой стол в знаменитом трактире, это,пожалуй,еще какой показатель того положения, какого достиг Пастухов.
*** «Сокольники. Кто не знает в Москве красоты этого дачного места. Дачи миллионеров располагаются ближе к городу, а шалаши бродяг в глуши бора... Бродяги Хитрова рынка с весны тоже переезжают на дачу в Сокольники, в «заячьи номера», как их называют, - туда, где каждый кустик ночевать пустит. Первые месяцы они перебиваются кое-как, а с июля, с начала грибного сезона... тут действительно отдыхают «на даче». Нищие - зимой, они становятся охотниками и промышленниками летом, ухитряясь зарабатывать сбором и продажей грибов... Получив деньги, запасаются выпивкой, закуской и проводят вечера, довольные настоящим, забыв прошлые невзгоды и не заглядывая в будущее. А будущее грозит им если не тюрьмой, ссылкой, так уж, во всяком случае, ночлежным домом с его обычным концом - смертью под забором от холода или истощения, вызванного то голодовкой, то употреблением в пищу разных мерзостей, продаваемых на рынках и в съестных лавках».
Кто лучше дяди Гиляя знал, чем питался в Москве бродяжный люд, живущий в ночлежных домах? И об этом писал он: «Хитров рынок. Это - площадь, окруженная домами, занятыми только ночлежными квартирами, трактирами и лавчонками. На этой площади сидят торговки с лотками и горшками. Тут и есть то, чем они кормят своих покупателей. Излюбленная еда «бульонка». В чугуне или горшке навалена бурая теплая масса. Если хорошенько разобраться в ней, то можно встретить между кусками и обрывками вываренного мяса клешню омара, косточки от отбивной котлеты, рыбью голову и черепок тарелки. Торговки этой дрянью скупают ежедневно в трактирах все недоеденное, оставшееся в тарелках, а иногда и подобранное с полу... Затем торговцы, прямо почти не сортируя, разогревают все, потому что горячее испортившееся мясо меньше пахнет тухлятиной, чем холодное, и пускают в продажу. Покупатели любят это кушанье, в нем нет-нет да и попадает вкусный кусочек котлеты или дичи, который они оставляют вместо десерта, на «верхосытку», по их выражению. Рядом с бульонкой стоит часто тушенка - это полукислый тушеный картофель и жаровня с горячей колбасой, опять потому только горячей, чтоб отбить запах трупа. Колбаса вечно кипит в бульоне из сала, поражая свежего человека своим убийственным запахом, и тем не менее употребляется в громадном количестве всеми, кто живет в ночлежках».
Завтра выложу очередную часть, а сегодня закончу первую на этой не самой вкусной цитате..))