Россия, которую мы потеряли, и слава Богу 2
Давно я мечтал ее найти, в свои годы она меня потрясла-
Тут про все, про хруст булок(с), шуберта и все такое. короче , образчик советской пропаганды такое не придумать
Всем любителям "той России" обязательно к прочтению,
итак-
А. М. Топоров Я -Учитель.
продолжение
3
Изба наша была удивительная: она горела три раза, но никак не горала дотла. Оставался скелет, который подновляли и превращали в новый дом, не изменяя ее плана. Сенцы разделили .дом им две части. Одна из них - общее жилье, другая - чулан и клетушка. Чулан занимали "молодые" - дядя Степан и тетка Варвара, Печи в чулане не было, но они спали в нем и в лютые морозы. Таков обычай.
И клетушке жил глава семьи - мой отец Митрофан Тихонович,Стградая удушьем, он постоянно лежал в холода на теплой грубке, оглушительно перхая. Обычно в общую избу отец приходил только есть да молиться.
Вся площадь составляла метров тридцать шесть, а население пятнадцать душ! Посреди избы стояла рассадистая русская печь затейливой конструкции, приспособленной к разнообразным хозяйственным потребностям. Под загнеткой располагалась площадка для посуды, пониже - полукруглая дыра ведшая подпечник где хранился целый воз золы, Там же жили кошки, лежали лопаты, топоры, рогачи, цапли (сковородники), кочерга и вальки. В одной наружной стенке печи делали печурки, в которых сушили онучи, варежки тряапки. Сверху печь выстилалась большими плитами, всегда горячими. Зимой малые дети проводили на них почти все свое время. Там же , на печи , парили жидкое просяное тесто с ржаными сухарями и кулагу с калиной- тогдашние крестьянские лакомства.
<...>
Вдоль одной стены тянулся конник- ящик с крышкой, на котором можно было сидеть, как па лавке. В конике хранились продукты -хлеб, корчажки с молоком, а кроме того, щипцы, свайки, шило, молоток, коходки для плетения лаптей и чуней, веревки и лыки. Зимнее место прях -длинная лавка под окнами, ныходившими на двор. К третьей стене примыкали нары, на которых спали в холодное время. На полке, приделанной к четвертой стене, стояла посуда. На лапку у самой загнетки ставились чугуны, горшки, махотки.
Пол в избе набивали из мела присыпали слоем земли. У двери стояла здоровенная деревянная осклизлая лохань. Над нею умывались, в нее мочились дети, лили ополоски. Выносили ее зимой раз в сутки. Никакой вентиляции не было, и зловоние от лохани, ребят, ягнят, а иногда и телят, поросят, спирало дыхание
Но к этому привыкли, , никто из нас не думал, что в доме может быть иначе.
Кому не хватало места на печи и нарах, ночевали на полу, застланом сторновкой. Спали рядом с овцами, поросятами. Дети, поголовно страдавшие недержанием мочи ,и куриной слепотой, «прудились», подстилки под ними гнили, четвероногие обитатели хаты вели себя так, как им положено по естеству.
Утром у нас был ад!
За ночь пол покрывался овечьими орешками, свинячими колбасками, телячьим поносом. «"Чередная", баба брала железную лопату и сдирала с пола зловонные пласты земли, добираясь до мела. От этого пол становилсяполосатым, через сутки-двое он принимал прежний вид. Снова его обдирали, засыпали мелом и землей. И так без конца.
Двор у нас был маленький, крытый, как и все строения,соломой. Он огибал дом с трех сторон. Под крышей сарая осокорёвых лубках, водились стаи голубей. Стойленцы считали их божьими птицами и не трогали. Наоборот, каждый хозяин старался развести «гулек» как можно больше.
Никакого особого отхожего места во дворе не было "Ходи ли" кто как и где умел. Ни один кустик, ни одно деревце не росли около нашего двора. Голая земля, навоз, сор и зловоние - вот пейзаж и атмосфера моего родного гнезда.
Разумеется, о санитарии стойленцы имели свои векоыее понятия. Так, бабка Мавра поучала:
- Без глистов нет на свете человека. Глист от картохи заводится. Лечиться от него не надо: не вылечишся. Съешь картоху - и в нутро опять пройдет глист. Так и будет беспереч.
Утирались все одним полотенцем. В него же и сморкались старшие члены семьи и гости. Наволочки на подушках не мылись полугодиями. Белье не менялось до тех пор, пока в нем не заведутся вши.
За едой вокруг длинного деревянного стола усаживалась вся семья. Кому не хватало места на лавках, ели стоя, дотягиваясь к черепушке через головы сидящих. Тарелок не водилось. Ложки - деревянные, увесистые, круглые, посиневшие от долгого потребления и небрежного мытья.
Самая большая ложка клалась отцу или дяде Степану. Она предназначалась для двух целей: ею ели и шелкли по лбу провинившихся за столом.
<...>
В зимнюю стужу прямо с горячей печи ребята бегали на двор за нуждой раздетые и разутые, без шапок и платков. Мальчишки чет до семи по будням портков не носили.
Ходили как и девочки в суровых становинах. Конечно, жестоко простужались. Насморк не проходил. То и дело кто- нибудь из взрослых походя шлепал по затылкам:
Выбей пули-то нл носу!
- Подбери возгри! ишь. распустил, как индюк
С нетерпением ребята ожидали одного необыкновенного события. Они хорошо приметили, когда оно произойдет. перед этим загоняли малышей на печь отгораживали ее от нар попоной, за которой ложилась тетка тетка Варвара. Около суетились чужие бабы. С таинственно-сосредоточенными лицами они носили за грязную, лохматую попону теплую воду в чугуне, полотенца, кружки, еще что-то. Бабка Никанориха, высокая, сухая старуха, с засученными по локоть рукавами, имела тревожный, дгловон вид. За попоной шли разговоры шепотом.
Затем слышались сдержанные теткины «охи», потом жуткие крики, а через долгое время из-за попоны раздавался писк новорожденного. Все печное население понимало, что родился на свет человек.
По трогательному сельскому обычаю, к нам по очереди, по одно, по две, по три приходили бабы и приносили подарки для роженицы: бублики, блины, колотый сахар, пряники, мед, сало.
-Ребятишки, а ребятишки!
Мы скопом кидались к краю печи.
-Нате -ка , вот вам....
И давала нам всем или по кусочку сахара, или по конфете, или по блину. Все это было невыразимо вкусно, Съедая свой пай, , я благодарно смотрел на тетку и на младенца, лежавшего с ней рядом лежавшего с нею рядом, И думал : "Эх, какая она, оказывается сердечная, тетка Варвара. Но почему она так редко рожает? Кабы рожала хотя бы раз в неделю, невпроед у нас было пряников, конфет и всякой сласти!"
Доморощенные стойленские лекари назначали больны очень сильные лекарства в невиданных дозах. Если «горела душа" (изжога), страдальца кормили толченым мелом, благо у нас его-горы! Когда трепала "лихоманка" (малярия), пользовали сырыми кишками. Больных "куриной слепотой" ночью водили под куриный насест. К ""вассе" (нарывам ) привертывали печеный лук. От «"живота"-давали пить чистого дегтя. Всякие раны засыпали засыпали землей и залепляли паутиной.
Средства эти испытал и я на себе. Не знаю какая непреоборимая сила организма помогла мне- все их превозмочь. Особенно МУЧИЛО детей физически и нравственно лечение, чтобы "не прудились». В этом случае применялся жестокий метод продергивания через лошадиный хомут. Главным лекарем выступал дядя Степан, а его ассистентом была тетка Варвара, на сей случай непреклонная. Процедура выполнялась до завтрака. Дядя приносил со двора аздоровенный хомут с рыжей кобылы Лыски и спрашивал:
-• Ну, кого ноне будем протягивать? Трошкю, Филькю, Андрияшкю или Ванькю?
- Филькю! Он чуть не уплыл ноне.
".Больного" насильно тащили с печи Он царапался. оскаливал зубы, брыкался, упирался, но, обессиленный и усмиренный, вскоре сидел на нарах. Кто-нибудь из больших держал хомут стоймя. Дядя Степан, , схватив за руки мальчонку, продергивал через хомут, а тетка Варвара лупила по голому заду, приговаваривая:
"Просись! Просись на двор, идол ты этакий"
Видя это , другие "исцеляемые" забивались в угол печи и трепетали. Но дядя держал строгий порядок: по одной процедуре в день.
Бань стойленцы не строили. В печках не парились. Младенце мыли в деревянных корытах. Дети старше 7 лет зимой не мылись вовсе.Поэтому лишаи, чесотка, цыпки никогда не сходили
Старшие члены семьи банились два раза в год - под рождество и пасху. Бабы нагревали в печке чугуны воды.Поздно вечером отец наливал теплую воду в казанок, захватывал под мышку портки и рубаху и шел в "баню".- овчарник, где лежал толстый слой навоза. К удивлению овец, несмотря на мороз, "клиент" оголялся и стуча зубами, быстро оплескивался водой. Вот и вся баня! затем , надев чистые рубахи (так в Стойле называли белье вообще), он накидывался шубенкой и бежал в хату, на печь
Летом хорошо: мы купались в реке ежедневно, а взрослые -под праздники. мыло стоило дорого. его заменяло сырое яйцо. Мыло покупалось только для невест и младенцев.
От блошиных укусов взрослых и маленьких обитателей нашей избы были усеяны красными пятнами вроде коревой сыпи. В часы досуга бабы по всему Стойлу "искались"-били вшей в головах друг друга. Некоторые мастерицы в этом искусстве пользовались широкой известностью, к их числу принадлежала тетка Варвара. недаром к ней приходили бабы со всего села:
-Варюх, поищи! Дюже ловко ты их лоскаешь...
продолжение будет через полгода
Тут про все, про хруст булок(с), шуберта и все такое. короче , образчик советской пропаганды такое не придумать
Всем любителям "той России" обязательно к прочтению,
итак-
А. М. Топоров Я -Учитель.
продолжение
3
Изба наша была удивительная: она горела три раза, но никак не горала дотла. Оставался скелет, который подновляли и превращали в новый дом, не изменяя ее плана. Сенцы разделили .дом им две части. Одна из них - общее жилье, другая - чулан и клетушка. Чулан занимали "молодые" - дядя Степан и тетка Варвара, Печи в чулане не было, но они спали в нем и в лютые морозы. Таков обычай.
И клетушке жил глава семьи - мой отец Митрофан Тихонович,Стградая удушьем, он постоянно лежал в холода на теплой грубке, оглушительно перхая. Обычно в общую избу отец приходил только есть да молиться.
Вся площадь составляла метров тридцать шесть, а население пятнадцать душ! Посреди избы стояла рассадистая русская печь затейливой конструкции, приспособленной к разнообразным хозяйственным потребностям. Под загнеткой располагалась площадка для посуды, пониже - полукруглая дыра ведшая подпечник где хранился целый воз золы, Там же жили кошки, лежали лопаты, топоры, рогачи, цапли (сковородники), кочерга и вальки. В одной наружной стенке печи делали печурки, в которых сушили онучи, варежки тряапки. Сверху печь выстилалась большими плитами, всегда горячими. Зимой малые дети проводили на них почти все свое время. Там же , на печи , парили жидкое просяное тесто с ржаными сухарями и кулагу с калиной- тогдашние крестьянские лакомства.
<...>
Вдоль одной стены тянулся конник- ящик с крышкой, на котором можно было сидеть, как па лавке. В конике хранились продукты -хлеб, корчажки с молоком, а кроме того, щипцы, свайки, шило, молоток, коходки для плетения лаптей и чуней, веревки и лыки. Зимнее место прях -длинная лавка под окнами, ныходившими на двор. К третьей стене примыкали нары, на которых спали в холодное время. На полке, приделанной к четвертой стене, стояла посуда. На лапку у самой загнетки ставились чугуны, горшки, махотки.
Пол в избе набивали из мела присыпали слоем земли. У двери стояла здоровенная деревянная осклизлая лохань. Над нею умывались, в нее мочились дети, лили ополоски. Выносили ее зимой раз в сутки. Никакой вентиляции не было, и зловоние от лохани, ребят, ягнят, а иногда и телят, поросят, спирало дыхание
Но к этому привыкли, , никто из нас не думал, что в доме может быть иначе.
Кому не хватало места на печи и нарах, ночевали на полу, застланом сторновкой. Спали рядом с овцами, поросятами. Дети, поголовно страдавшие недержанием мочи ,и куриной слепотой, «прудились», подстилки под ними гнили, четвероногие обитатели хаты вели себя так, как им положено по естеству.
Утром у нас был ад!
За ночь пол покрывался овечьими орешками, свинячими колбасками, телячьим поносом. «"Чередная", баба брала железную лопату и сдирала с пола зловонные пласты земли, добираясь до мела. От этого пол становилсяполосатым, через сутки-двое он принимал прежний вид. Снова его обдирали, засыпали мелом и землей. И так без конца.
Двор у нас был маленький, крытый, как и все строения,соломой. Он огибал дом с трех сторон. Под крышей сарая осокорёвых лубках, водились стаи голубей. Стойленцы считали их божьими птицами и не трогали. Наоборот, каждый хозяин старался развести «гулек» как можно больше.
Никакого особого отхожего места во дворе не было "Ходи ли" кто как и где умел. Ни один кустик, ни одно деревце не росли около нашего двора. Голая земля, навоз, сор и зловоние - вот пейзаж и атмосфера моего родного гнезда.
Разумеется, о санитарии стойленцы имели свои векоыее понятия. Так, бабка Мавра поучала:
- Без глистов нет на свете человека. Глист от картохи заводится. Лечиться от него не надо: не вылечишся. Съешь картоху - и в нутро опять пройдет глист. Так и будет беспереч.
Утирались все одним полотенцем. В него же и сморкались старшие члены семьи и гости. Наволочки на подушках не мылись полугодиями. Белье не менялось до тех пор, пока в нем не заведутся вши.
За едой вокруг длинного деревянного стола усаживалась вся семья. Кому не хватало места на лавках, ели стоя, дотягиваясь к черепушке через головы сидящих. Тарелок не водилось. Ложки - деревянные, увесистые, круглые, посиневшие от долгого потребления и небрежного мытья.
Самая большая ложка клалась отцу или дяде Степану. Она предназначалась для двух целей: ею ели и шелкли по лбу провинившихся за столом.
<...>
В зимнюю стужу прямо с горячей печи ребята бегали на двор за нуждой раздетые и разутые, без шапок и платков. Мальчишки чет до семи по будням портков не носили.
Ходили как и девочки в суровых становинах. Конечно, жестоко простужались. Насморк не проходил. То и дело кто- нибудь из взрослых походя шлепал по затылкам:
Выбей пули-то нл носу!
- Подбери возгри! ишь. распустил, как индюк
С нетерпением ребята ожидали одного необыкновенного события. Они хорошо приметили, когда оно произойдет. перед этим загоняли малышей на печь отгораживали ее от нар попоной, за которой ложилась тетка тетка Варвара. Около суетились чужие бабы. С таинственно-сосредоточенными лицами они носили за грязную, лохматую попону теплую воду в чугуне, полотенца, кружки, еще что-то. Бабка Никанориха, высокая, сухая старуха, с засученными по локоть рукавами, имела тревожный, дгловон вид. За попоной шли разговоры шепотом.
Затем слышались сдержанные теткины «охи», потом жуткие крики, а через долгое время из-за попоны раздавался писк новорожденного. Все печное население понимало, что родился на свет человек.
По трогательному сельскому обычаю, к нам по очереди, по одно, по две, по три приходили бабы и приносили подарки для роженицы: бублики, блины, колотый сахар, пряники, мед, сало.
-Ребятишки, а ребятишки!
Мы скопом кидались к краю печи.
-Нате -ка , вот вам....
И давала нам всем или по кусочку сахара, или по конфете, или по блину. Все это было невыразимо вкусно, Съедая свой пай, , я благодарно смотрел на тетку и на младенца, лежавшего с ней рядом лежавшего с нею рядом, И думал : "Эх, какая она, оказывается сердечная, тетка Варвара. Но почему она так редко рожает? Кабы рожала хотя бы раз в неделю, невпроед у нас было пряников, конфет и всякой сласти!"
Доморощенные стойленские лекари назначали больны очень сильные лекарства в невиданных дозах. Если «горела душа" (изжога), страдальца кормили толченым мелом, благо у нас его-горы! Когда трепала "лихоманка" (малярия), пользовали сырыми кишками. Больных "куриной слепотой" ночью водили под куриный насест. К ""вассе" (нарывам ) привертывали печеный лук. От «"живота"-давали пить чистого дегтя. Всякие раны засыпали засыпали землей и залепляли паутиной.
Средства эти испытал и я на себе. Не знаю какая непреоборимая сила организма помогла мне- все их превозмочь. Особенно МУЧИЛО детей физически и нравственно лечение, чтобы "не прудились». В этом случае применялся жестокий метод продергивания через лошадиный хомут. Главным лекарем выступал дядя Степан, а его ассистентом была тетка Варвара, на сей случай непреклонная. Процедура выполнялась до завтрака. Дядя приносил со двора аздоровенный хомут с рыжей кобылы Лыски и спрашивал:
-• Ну, кого ноне будем протягивать? Трошкю, Филькю, Андрияшкю или Ванькю?
- Филькю! Он чуть не уплыл ноне.
".Больного" насильно тащили с печи Он царапался. оскаливал зубы, брыкался, упирался, но, обессиленный и усмиренный, вскоре сидел на нарах. Кто-нибудь из больших держал хомут стоймя. Дядя Степан, , схватив за руки мальчонку, продергивал через хомут, а тетка Варвара лупила по голому заду, приговаваривая:
"Просись! Просись на двор, идол ты этакий"
Видя это , другие "исцеляемые" забивались в угол печи и трепетали. Но дядя держал строгий порядок: по одной процедуре в день.
Бань стойленцы не строили. В печках не парились. Младенце мыли в деревянных корытах. Дети старше 7 лет зимой не мылись вовсе.Поэтому лишаи, чесотка, цыпки никогда не сходили
Старшие члены семьи банились два раза в год - под рождество и пасху. Бабы нагревали в печке чугуны воды.Поздно вечером отец наливал теплую воду в казанок, захватывал под мышку портки и рубаху и шел в "баню".- овчарник, где лежал толстый слой навоза. К удивлению овец, несмотря на мороз, "клиент" оголялся и стуча зубами, быстро оплескивался водой. Вот и вся баня! затем , надев чистые рубахи (так в Стойле называли белье вообще), он накидывался шубенкой и бежал в хату, на печь
Летом хорошо: мы купались в реке ежедневно, а взрослые -под праздники. мыло стоило дорого. его заменяло сырое яйцо. Мыло покупалось только для невест и младенцев.
От блошиных укусов взрослых и маленьких обитателей нашей избы были усеяны красными пятнами вроде коревой сыпи. В часы досуга бабы по всему Стойлу "искались"-били вшей в головах друг друга. Некоторые мастерицы в этом искусстве пользовались широкой известностью, к их числу принадлежала тетка Варвара. недаром к ней приходили бабы со всего села:
-Варюх, поищи! Дюже ловко ты их лоскаешь...
продолжение будет через полгода