День рождения дочери. (Из цикла "Банные рассказы").
После очередной еженедельной парилки (по возможности, конечно, есть ведь дела и поважнее) один из моих давних приятелей из разведки поведал нам за кружкой свежесваренного пива интересную историю. Я попросил его сбросить мне на почту фабулу и, с его позволения, выложить пост в своём блоге. Что с радостью и делаю. Одна просьба: Уважаемые читатели, наберитесь, пли-и-из, терпения, опус получился длинный, но очень интересный. Ведь из первых рук боевого офицера, не от "диванных онолитегов".
"Памяти Барановского Сергея Георгиевича посвящается.
Приёмник подразделений ОСНАЗ ГРУ Р-250.
Весна 1981 года. Афганистан. Отдельный батальон ОСНАЗ, расположенный на склоне гор в пригороде Кабула Хайрхана («Тёплый Стан» в народе).
Шли рутинные дни на КП батальона в перерывах между командировками на отдаленные точки, выездами по заданию разведотдела 40 армии и рейдами в основном в провинциях Баграм, Газни, Пактия и Пактика. Из развлечений - тщетные и больше показные попытки вывести из сплошного хронического запоя 41-летнего старлея Р. (мы называли его «Дедом») и не менее бесполезные попытки комбата майора К. навести порядок в батальоне. От комбата К., видимо, с огромной радостью избавились в Ташкентском полку ОСНАЗ, на базе которого был сформирован наш батальон. В мою бытность на КП батальона я не видел его (и слава Богу!) ни разу, а однажды во время приезда высокого руководства из Центра он даже не смог доложить, какие задачи стоят перед вверенной ему частью. Старлею «Деду» жена подарила одеколон «Капитанский» с наказом: вскроешь, когда капитана получишь. Но звание он получил, как ни странно, не в Афгане, а уже после, под пенсию в ташкентской бригаде.
С первых дней на батальон оказывало психологическое давление местное население Хайрханы во главе с муллой. Он посылал проклятья на «неверных» и подстрекал толпу захватить расположение батальона. Личный состав батальона в ходе таких периодических демаршей занимал окопы по периметру части и дежурил там в полном вооружении. У одного солдата после нескольких дней такого противостояния не выдержали нервы, и он застрелился в кунге спецмашины. Практически два года все жили в лагерных палатках. Офицеры и прапорщики по 10 человек (койки в один ярус), солдаты - по 20 (койки в два яруса). В каждой для обогрева стояли по две печки (типа «буржуйки») на солярке, азербайджанского производства. Воспламенялись они часто, а лагерная палатка (трехслойная, на деревянном настиле с прибитым к нему «намертво» пологом палатки, часто с одним выходом, второй, как правило, был заколочен зимой от сквозняка) горела не дольше 5-ти минут. Первым начальником КП батальона был капитан Ч. - колоритная личность. Сын генерала, кажется, он постепенно опускался по своей служебной лестнице вниз и географически отдалялся от Москвы. Перед вводом войск в Афганистан он служил командиром роты в периферийной части Ташкентской бригады ОСНАЗ. Как-то, подвыпив, въехал в казарму своей роты верхом на лошади. Очумевший дневальный на тумбочке истошно заорал «Смирно!!!», лошадь испугалась, ее ноги разъехались на кафельном полу казармы, и она упала вместе с ездоком.
Итак, тянулись монотонные дни, покрытые мельчайшей серой пылью. Но монотонность и однообразие на самом деле были кажущимися. Приближалась середина апреля, когда по всем расчетам и законам природы должна была появиться на свет моя дочь. В те времена уже можно было до родов определить пол ребенка. Но мне так хотелось, чтобы первой была девочка, что я уверовал в это и практически знал, что у меня будет дочь, и без участия медиков. А уж имя было найдено задолго до ее зачатия. Елизавета.
16 апреля 1981 года, 22.30. Заканчивался очередной день, не принесший никаких новостей. И в этом богом забытом уголке на склоне гор, в огороженном колючей проволокой батальоне было абсолютно непонятно - как такая важная для меня и абсолютно инородная для военной системы информация может достичь адресата. Если в письме, то оно идет 2 недели, если с отпускниками, то в ближайшие пару недель тоже никто не ожидался (комбат был в командировке в Ташкенте, и мне сильно повезло, что он отсутствовал, дальше сами поймёте, почему). Тем не менее, все решилось самым простым образом. Сообщение о рождении дочери (без даты и проч. деталей) было передано по радиосвязи из штаба 40А и принято дежурным по батальону. Я был просто оглушён этим радостным событием. И, видимо, еще долго оставался бы в этом состоянии, если бы не настойчивые намеки (более похожие на требования) моих коллег, сослуживцев и друзей на необходимость обмыть столь знаменательное событие. Несмотря на то, что рождение Елизаветы было ожидаемым событием, оно всё равно прозвучало, как гром среди ясного неба. Спиртного не было ни капли, никакого. Кто служил в ОСНАЗе, тот прекрасно знает, что алкоголь в любом виде - водка, самогонка, спирт больше суток просуществовать в том окружении не мог. Заначку в десятиместной офицерской палатке было делать бесполезно. Люди просто физически ощущали близость водки даже в фабричной упаковке и ходили кругами, как сомнамбулы, вокруг предполагаемого схрона.
И вот наступил момент бурной активности сослуживцев. Одни совершили набег на продсклад и раздобыли закуски, другие снарядили гонцов в Махалю (жилой квартал у склона горы, где стоял наш батальон) и принесли виноградную самогонку - кишмишовку (ужасную на вкус и с отвратительным запахом), упакованную в целлофановые пакеты. И - праздник начался.
Описать этот процесс под силу только маститым сценаристам и кинорежиссерам. Я не берусь. Лучше посмотреть эпизод пьянки в фильме «9 рота» или каком другом об Афганистане. Хорошо набравшись, к часу ночи мы вскрыли батальонный склад с боеприпасами и изъяли оттуда все необходимое для праздничного фейерверка- трассирующие патроны, осветительные и сигнальные ракеты (благо инженер батальона входил в круг моих друзей и участвовал в застолье). Когда неофициальная часть торжества закончилась, начался сам праздник. Население района Хайрхана, хотя и привыкшее к различным неожиданностям за годы после Саурской (Апрельской) революции, сначала содрогнулось от ужаса, а потом высыпало на крыши своих глинобитных домов и с восторгом пялилось на праздничный фейерверк.
Но склад боеприпасов был всего лишь батальонным, и салют к всеобщему огорчению (нашему и местных жителей) закончился быстро, минут через тридцать. К этому времени у нас закончилось и спиртное. Праздник, как казалось, стал сходить на нет, и все улеглись спать. Остались бодрствовать два человека - я, т.к. переполнявшие меня эмоции не давали успокоиться, и таджик-двухгодичник, выпускник Ташкентского университета с персидским языком лейтенант Асрор. Когда все разошлись, я заявил, что хорошо бы еще оповестить о рождении дочери и моих одногрупников - ВИИЯковцев, которые проживали на другом конце Кабула в так называемом «советском» микрорайоне. Но для осуществления этого важного и неотложного дела существовало несколько "мелких" препятствий. Время было третий час ночи, а в Кабуле в тот период действовал комендантский час, пароль же в наш "секретный" батальон не сообщали никогда. Не было у нас и транспорта, а движение в городе замирало еще за час до начала комендантского часа.
Но мы такими пустяками даже не стали заморачиваться, быстро переоделись в гражданскую одежду, оставили оружие (этот шаг позже оказался абсолютно верным) и спустились в Махалю. Шли по узким дорожкам между глинобитных одноэтажных домов, пока не увидели припаркованную желтую Тойоту-такси. Сохранившаяся способность к логическому мышлению подсказала, что хозяин такси живет в ближайшем доме, в ворота которого мы начали стучать и стучали руками и ногами минут пять. Далее знание языка, полученные в институте, опыт общения с афганцами, приобретенный за два года стажировок в Афгане, а также навыки выживания в казарме на Волочаевской и в батальоне ОСНАЗ позволили в считанные минуты убедить владельца такси в абсолютной естественности нашего желания добраться ночью до «советского» микрорайона. Хотя, может быть, решающим аргументом стала просто запредельная сумма обещанного и тут же врученного гонорара. Однако гордо и с комфортом нам удалось проехать не более километра. Далее прозвучали истошные вопли афганских патрульных «Дриш!!!!» (Стой!), винтовки с примкнутыми штыками воткнулись в окна такси, и мы с Асрором с поднятыми руками были доставлены в оказавшийся поблизости полицейский участок.
В участке полицейские вполне дружелюбно выслушали мою историю о том, что я - якобы военный советник из 4-й танковой бригады вместе с переводчиком (Асрором) возвращался из Баграма (город в 60 км от Кабула по этому направлению), наша машина сломалась, её пытались отремонтировать в воинской части (на всякий случай мы показали направление на расположение нашего батальона), но безуспешно. А рано утром нам на операцию, опоздание может привести к её срыву и т.д. и т.п. В итоге я попросил полицейских довезти нас до «советского» района на их транспорте. И всё было бы хорошо, если бы не одна маленькая, но досадная деталь. Бензин у афганских полицейских, как и во всех остальных службах и ведомствах, был строго лимитирован, и заливали его в автомашины чуть ли не каждый день всего по несколько литров. Короче, внимательно выслушав нас, полицейские искренне решили нам помочь и вызвали наряд из нашей (40 армии) военной комендатуры.
Приехавшим за нами десантникам на «шишиге» (ГАЗ-66) была предложена все та же версия, но уже на русском языке. Те сказали, что должны убедиться в том, что мы действительно из группы «военных советников», для чего всем следует проехать к месту нашего проживания. Я с большой радостью сообщил адрес Сергея Барановского в «советском» районе, самого изворотливого и изобретательного в курсантские годы не только в нашей группе, но и, пожалуй, на всём курсе. К сожалению, Сергея Барановского вот уже десять лет как нет с нами, он погиб при освобождении заложников в «Норд-Осте». Также нам было предложено сдать оружие, если таковое имеется. Оружия при нас, как я и говорил выше, к счастью, не оказалось. Кроме этого, лейтенант-десантник в категоричной форме заявил, что в любом случае доставит нас в комендатуру, даже после проверки нашего места жительства. А попадание в комендатуру в Советской Армии, даже в Афганистане, означало крупный залёт с последующими оргвыводами. И вот этого нам надо было избежать любым способом. Мне оставалось только положиться на случай и действовать по обстановке. И ведь судьба или провидение всё-таки расставили всё по своим местам.
Прибыв по названному мною адресу, мы долго звонили в квартиру на первом этаже пятиэтажки, где проживал Сергей и еще один выпускник нашего института. Минут через пять дверь открыла девушка, работавшая медсестрой по контракту и жившая совсем в другом доме. Её звали Галя, и я видел её пару раз в те редкие случаи, когда удавалось вырваться из батальона и застать ребят дома. Красивое лицо Гали, естественно, было заспанным, волосы примятыми, как у куклы из коробки, явно с вечера они выпивали. Но самое примечательное было то, что она открыла дверь в абсолютно прозрачной ночной рубашке. Сергей и сосед были на боевой операции, а Галя с женой соседа вечером что-то отмечали в их квартире. Обычное дело для Афгана. Впрочем, несмотря на ранее утро (было где-то около 5 часов) и своё физическое состояние, она вполне внятно повторила за мной мою фамилию и то, что я проживаю в этой квартире. Когда я повернулся к лейтенанту-десантнику и двум его бойцам, я увидел, что они чуть не превратились в соляные столбы (см. книгу Бытия) от увиденного, были явно не в состоянии реагировать на какие-либо внешние раздражители и вообще забыли, зачем сюда приехали. Они просто не могли оторвать голодных глаз от практически ничем не прикрытого юного и весьма соблазнительного тела медсестры Гали. Хорошо просматривавшийся треугольник светлых курчавых волос в низу живота и стоявшие торчком молодые груди с откровенно выпяченными коричневыми сосками могли бы легко завести кого угодно, а уж изголодавшихся по женским ласкам парней - и подавно. Галя была реально хороша и соблазнительна даже в таком неприбранном виде.
Но для меня промедление было смерти подобно. Не давая десантуре опомниться, я нахально заявил летёхе, что так как проблема решена и наши личности установлены, нам незамедлительно надо собираться на операцию. После чего взял Асрора за руку, быстро впихнул в квартиру, попрощался (устно, без рукопожатий) с уважаемыми десантниками и закрыл дверь в квартиру изнутри. Судя по гробовой тишине на лестничной площадке, патрульные продолжали пребывать в том же состоянии грогги еще в течение пары минут. Потом они немного потоптались на месте, но стучать в дверь к военным советникам не стали - сработал армейский стереотип поведения. Я услышал, как они завели свою «шишигу» и уехали восвояси. ТО есть лейтенант, как и подавляющее большинство тех, кто реально воевал (не важно, в какой горячей точке) оказался нормальным пацаном и не стал пытаться насолить вымышленным военным советникам и тащить силком нас в комендатуру для установления личности (мы же были в гражданке и без единого документа). Хотя военные советники в наших глазах (глазах полевых офицеров 40А) были практически полубогами - ведь они жили в домах с электричеством, минимальным, но набором удобств и мебели, с женами и детьми, получали какие-то астрономические, по нашим меркам, зарплаты - и это на фоне нашего холостого, полуголодного пребывания в палатках, без воды, в условиях полной антисанитарии и при самой убогой, я бы даже сказал, нищенской зарплате. Когда мне раз в несколько месяцев удавалось вырваться в «советский» район к своим бывшим одногрупникам, я просто наслаждался возможностью принять горячий душ, посидеть в мягком кресле, выпить чаю из нормальной, не алюминиевой, чашки и послушать музыку. Хотя, объективно, ребята тоже жили не в самых комфортных условиях. Но всё познается в сравнении.
Дальше все было просто и быстро. Из одногрупников я застал дома только Олега Фарниева, сообщил ему новости и попрощался. Ему уже надо было идти на службу, а нам возвращаться в батальон. Обратно на такси мы доехали быстро и без приключений.
Перед тем, как улечься спать (а все только встали), я предупредил коллег, что меня будить можно только в двух случаях - нападение на расположение батальона крупных сил моджахедов и приезд в наш батальон министра обороны СССР. И то и другое практически в равной степени было исключено, поэтому отключился я моментально.
Но не тут-то было. Часа через два меня разбудили и сказали, что вызывают в штаб батальона. Я, естественно, послал подальше пришедшего за мной дежурного. Вся правда жизни полностью была на моей стороне. У меня родилась дочь, ночью мы никого не застрелили и даже не ранили(!), а стрельба в воздух и фейерверк - не в счёт, это обычное явление. К тому же о нашем ночном вояже еще никто не знал. Напиться вусмерть при таком событии я был просто обязан по законам офицерской чести и неписаным армейским правилам. К тому же за почти полтора года службы меня пьяным ни разу никто не видел. Так что послать всех подальше я имел полное моральное право. Однако настойчивые требования дежурного встать и прибыть в штаб не прекращались. Тогда я решил, что лучше будет узнать, кто это обнаглел до такой степени, разобраться с ним, а потом спокойно продолжить свой сон. Умываться, чистить сапоги, причесываться и приводить форму в порядок не стал - это не особо культивировалось в нашем батальоне, а в данной конкретной ситуации было просто излишним. Раньше пришел в штаб - раньше вернулся обратно и лёг спать.
Батальон наш стоял на склоне горы, и бульдозерами были сделаны ровные площадки-террасы для антенного поля, палаток, рабочих палаток и автомашин, в спецкунгах которых были наши рабочие места. Верхняя площадка-терраса была штабной. Площадки соединялись ступенями, выложенными камнями. Идти было тяжело, голова раскалывалась, поднять вверх я её не мог и смотрел практически себе под ноги. У края штабной площадки на верхних ступеньках увидел чьи-то ноги, но решил, что голову поднимать не стану, слишком больно. Всё равно ведь подниматься, а там уж и увижу, кто это стоит. Но когда я ступил на первую ступеньку последнего пролёта, до моего затуманенного алкоголем разума дошло, что ноги-то не совсем обычные. Человек наверху был в повседневных военных брюках и ботинках... Этого не могло быть! За полтора года я ни разу не видел людей (т.е. военных людей) в повседневной форме и в ботинках! Любопытство взяло верх над головной болью, помноженной на недовольство «некорректным» поведением штабных.
Когда я все-таки поднял голову, то увидел, что наверху стоит … мой ОТЕЦ! Он тоже был военным, полковником-связистом, человеком с интереснейшей судьбой и очень долгой военной службой. Занимался созданием «военного» телевидения в группах войск и отдаленных гарнизонах. В том числе и в Афганистане, где он побывал практически во всех провинциях и более-менее крупных гарнизонах. Короче, известие о рождении внучки застало его в Ташкенте, откуда вечером он и умудрился передать долгожданную весть мне в батальон. А утром, прилетев в Кабул, попросил машину и первым делом заехал ко мне в батальон.
И всё было бы чудесно, но вот только в его глазах я прочел УЖАС от того, в каком состоянии он видел меня. Остальное я домыслил сам: сын попал служить в самую дыру, в какой-то секретный заштатный батальон, плохое окружение, деградация, разложение личности и т.д. Но когда он, вглядевшись попристальнее в мои глаза и, видимо, по-отечески прочитав там все мои чувства и переживания последних суток, крепко обнял и поцеловал меня, все его страхи и подозрения улетучились.
Ну, а дальше… На пару дней я был отпущен повидаться с отцом. И празднование рождения дочери продолжилось в компании отца и институтских друзей. В цивилизованных условиях, с приличными напитками и закусками. Но это празднование, хотя и в обществе отца и одногрупников, не стало для меня более значимым, чем первое - в палатке и с кишмишовкой.
Закончил живописать этот эпизод из своей ранней службы и… немного призадумался. ЖивописАл всё произошедшее с душой и на одном дыхании и думаю, что те, кто служил в орадб ОСНАЗ в пригороде Кабула или по роду службы сталкивался с ним, также с удовольствием вспомнят свои молодые годы. Перед остальными готов заранее извиниться, если повествование показалось им скучноватым, затянутым и малохудожественным.
С уважением и любовью ко всем выпускникам ВИИЯ.
Виктор С.
П.С. А Лизочка родилась здоровой и смышленой. И ровно через два года она очутилась все в том же Кабуле, куда я прибыл в очередную служебную командировку. Но это уже совсем другая история."
"Памяти Барановского Сергея Георгиевича посвящается.
Приёмник подразделений ОСНАЗ ГРУ Р-250.
Весна 1981 года. Афганистан. Отдельный батальон ОСНАЗ, расположенный на склоне гор в пригороде Кабула Хайрхана («Тёплый Стан» в народе).
Шли рутинные дни на КП батальона в перерывах между командировками на отдаленные точки, выездами по заданию разведотдела 40 армии и рейдами в основном в провинциях Баграм, Газни, Пактия и Пактика. Из развлечений - тщетные и больше показные попытки вывести из сплошного хронического запоя 41-летнего старлея Р. (мы называли его «Дедом») и не менее бесполезные попытки комбата майора К. навести порядок в батальоне. От комбата К., видимо, с огромной радостью избавились в Ташкентском полку ОСНАЗ, на базе которого был сформирован наш батальон. В мою бытность на КП батальона я не видел его (и слава Богу!) ни разу, а однажды во время приезда высокого руководства из Центра он даже не смог доложить, какие задачи стоят перед вверенной ему частью. Старлею «Деду» жена подарила одеколон «Капитанский» с наказом: вскроешь, когда капитана получишь. Но звание он получил, как ни странно, не в Афгане, а уже после, под пенсию в ташкентской бригаде.
С первых дней на батальон оказывало психологическое давление местное население Хайрханы во главе с муллой. Он посылал проклятья на «неверных» и подстрекал толпу захватить расположение батальона. Личный состав батальона в ходе таких периодических демаршей занимал окопы по периметру части и дежурил там в полном вооружении. У одного солдата после нескольких дней такого противостояния не выдержали нервы, и он застрелился в кунге спецмашины. Практически два года все жили в лагерных палатках. Офицеры и прапорщики по 10 человек (койки в один ярус), солдаты - по 20 (койки в два яруса). В каждой для обогрева стояли по две печки (типа «буржуйки») на солярке, азербайджанского производства. Воспламенялись они часто, а лагерная палатка (трехслойная, на деревянном настиле с прибитым к нему «намертво» пологом палатки, часто с одним выходом, второй, как правило, был заколочен зимой от сквозняка) горела не дольше 5-ти минут. Первым начальником КП батальона был капитан Ч. - колоритная личность. Сын генерала, кажется, он постепенно опускался по своей служебной лестнице вниз и географически отдалялся от Москвы. Перед вводом войск в Афганистан он служил командиром роты в периферийной части Ташкентской бригады ОСНАЗ. Как-то, подвыпив, въехал в казарму своей роты верхом на лошади. Очумевший дневальный на тумбочке истошно заорал «Смирно!!!», лошадь испугалась, ее ноги разъехались на кафельном полу казармы, и она упала вместе с ездоком.
Итак, тянулись монотонные дни, покрытые мельчайшей серой пылью. Но монотонность и однообразие на самом деле были кажущимися. Приближалась середина апреля, когда по всем расчетам и законам природы должна была появиться на свет моя дочь. В те времена уже можно было до родов определить пол ребенка. Но мне так хотелось, чтобы первой была девочка, что я уверовал в это и практически знал, что у меня будет дочь, и без участия медиков. А уж имя было найдено задолго до ее зачатия. Елизавета.
16 апреля 1981 года, 22.30. Заканчивался очередной день, не принесший никаких новостей. И в этом богом забытом уголке на склоне гор, в огороженном колючей проволокой батальоне было абсолютно непонятно - как такая важная для меня и абсолютно инородная для военной системы информация может достичь адресата. Если в письме, то оно идет 2 недели, если с отпускниками, то в ближайшие пару недель тоже никто не ожидался (комбат был в командировке в Ташкенте, и мне сильно повезло, что он отсутствовал, дальше сами поймёте, почему). Тем не менее, все решилось самым простым образом. Сообщение о рождении дочери (без даты и проч. деталей) было передано по радиосвязи из штаба 40А и принято дежурным по батальону. Я был просто оглушён этим радостным событием. И, видимо, еще долго оставался бы в этом состоянии, если бы не настойчивые намеки (более похожие на требования) моих коллег, сослуживцев и друзей на необходимость обмыть столь знаменательное событие. Несмотря на то, что рождение Елизаветы было ожидаемым событием, оно всё равно прозвучало, как гром среди ясного неба. Спиртного не было ни капли, никакого. Кто служил в ОСНАЗе, тот прекрасно знает, что алкоголь в любом виде - водка, самогонка, спирт больше суток просуществовать в том окружении не мог. Заначку в десятиместной офицерской палатке было делать бесполезно. Люди просто физически ощущали близость водки даже в фабричной упаковке и ходили кругами, как сомнамбулы, вокруг предполагаемого схрона.
И вот наступил момент бурной активности сослуживцев. Одни совершили набег на продсклад и раздобыли закуски, другие снарядили гонцов в Махалю (жилой квартал у склона горы, где стоял наш батальон) и принесли виноградную самогонку - кишмишовку (ужасную на вкус и с отвратительным запахом), упакованную в целлофановые пакеты. И - праздник начался.
Описать этот процесс под силу только маститым сценаристам и кинорежиссерам. Я не берусь. Лучше посмотреть эпизод пьянки в фильме «9 рота» или каком другом об Афганистане. Хорошо набравшись, к часу ночи мы вскрыли батальонный склад с боеприпасами и изъяли оттуда все необходимое для праздничного фейерверка- трассирующие патроны, осветительные и сигнальные ракеты (благо инженер батальона входил в круг моих друзей и участвовал в застолье). Когда неофициальная часть торжества закончилась, начался сам праздник. Население района Хайрхана, хотя и привыкшее к различным неожиданностям за годы после Саурской (Апрельской) революции, сначала содрогнулось от ужаса, а потом высыпало на крыши своих глинобитных домов и с восторгом пялилось на праздничный фейерверк.
Но склад боеприпасов был всего лишь батальонным, и салют к всеобщему огорчению (нашему и местных жителей) закончился быстро, минут через тридцать. К этому времени у нас закончилось и спиртное. Праздник, как казалось, стал сходить на нет, и все улеглись спать. Остались бодрствовать два человека - я, т.к. переполнявшие меня эмоции не давали успокоиться, и таджик-двухгодичник, выпускник Ташкентского университета с персидским языком лейтенант Асрор. Когда все разошлись, я заявил, что хорошо бы еще оповестить о рождении дочери и моих одногрупников - ВИИЯковцев, которые проживали на другом конце Кабула в так называемом «советском» микрорайоне. Но для осуществления этого важного и неотложного дела существовало несколько "мелких" препятствий. Время было третий час ночи, а в Кабуле в тот период действовал комендантский час, пароль же в наш "секретный" батальон не сообщали никогда. Не было у нас и транспорта, а движение в городе замирало еще за час до начала комендантского часа.
Но мы такими пустяками даже не стали заморачиваться, быстро переоделись в гражданскую одежду, оставили оружие (этот шаг позже оказался абсолютно верным) и спустились в Махалю. Шли по узким дорожкам между глинобитных одноэтажных домов, пока не увидели припаркованную желтую Тойоту-такси. Сохранившаяся способность к логическому мышлению подсказала, что хозяин такси живет в ближайшем доме, в ворота которого мы начали стучать и стучали руками и ногами минут пять. Далее знание языка, полученные в институте, опыт общения с афганцами, приобретенный за два года стажировок в Афгане, а также навыки выживания в казарме на Волочаевской и в батальоне ОСНАЗ позволили в считанные минуты убедить владельца такси в абсолютной естественности нашего желания добраться ночью до «советского» микрорайона. Хотя, может быть, решающим аргументом стала просто запредельная сумма обещанного и тут же врученного гонорара. Однако гордо и с комфортом нам удалось проехать не более километра. Далее прозвучали истошные вопли афганских патрульных «Дриш!!!!» (Стой!), винтовки с примкнутыми штыками воткнулись в окна такси, и мы с Асрором с поднятыми руками были доставлены в оказавшийся поблизости полицейский участок.
В участке полицейские вполне дружелюбно выслушали мою историю о том, что я - якобы военный советник из 4-й танковой бригады вместе с переводчиком (Асрором) возвращался из Баграма (город в 60 км от Кабула по этому направлению), наша машина сломалась, её пытались отремонтировать в воинской части (на всякий случай мы показали направление на расположение нашего батальона), но безуспешно. А рано утром нам на операцию, опоздание может привести к её срыву и т.д. и т.п. В итоге я попросил полицейских довезти нас до «советского» района на их транспорте. И всё было бы хорошо, если бы не одна маленькая, но досадная деталь. Бензин у афганских полицейских, как и во всех остальных службах и ведомствах, был строго лимитирован, и заливали его в автомашины чуть ли не каждый день всего по несколько литров. Короче, внимательно выслушав нас, полицейские искренне решили нам помочь и вызвали наряд из нашей (40 армии) военной комендатуры.
Приехавшим за нами десантникам на «шишиге» (ГАЗ-66) была предложена все та же версия, но уже на русском языке. Те сказали, что должны убедиться в том, что мы действительно из группы «военных советников», для чего всем следует проехать к месту нашего проживания. Я с большой радостью сообщил адрес Сергея Барановского в «советском» районе, самого изворотливого и изобретательного в курсантские годы не только в нашей группе, но и, пожалуй, на всём курсе. К сожалению, Сергея Барановского вот уже десять лет как нет с нами, он погиб при освобождении заложников в «Норд-Осте». Также нам было предложено сдать оружие, если таковое имеется. Оружия при нас, как я и говорил выше, к счастью, не оказалось. Кроме этого, лейтенант-десантник в категоричной форме заявил, что в любом случае доставит нас в комендатуру, даже после проверки нашего места жительства. А попадание в комендатуру в Советской Армии, даже в Афганистане, означало крупный залёт с последующими оргвыводами. И вот этого нам надо было избежать любым способом. Мне оставалось только положиться на случай и действовать по обстановке. И ведь судьба или провидение всё-таки расставили всё по своим местам.
Прибыв по названному мною адресу, мы долго звонили в квартиру на первом этаже пятиэтажки, где проживал Сергей и еще один выпускник нашего института. Минут через пять дверь открыла девушка, работавшая медсестрой по контракту и жившая совсем в другом доме. Её звали Галя, и я видел её пару раз в те редкие случаи, когда удавалось вырваться из батальона и застать ребят дома. Красивое лицо Гали, естественно, было заспанным, волосы примятыми, как у куклы из коробки, явно с вечера они выпивали. Но самое примечательное было то, что она открыла дверь в абсолютно прозрачной ночной рубашке. Сергей и сосед были на боевой операции, а Галя с женой соседа вечером что-то отмечали в их квартире. Обычное дело для Афгана. Впрочем, несмотря на ранее утро (было где-то около 5 часов) и своё физическое состояние, она вполне внятно повторила за мной мою фамилию и то, что я проживаю в этой квартире. Когда я повернулся к лейтенанту-десантнику и двум его бойцам, я увидел, что они чуть не превратились в соляные столбы (см. книгу Бытия) от увиденного, были явно не в состоянии реагировать на какие-либо внешние раздражители и вообще забыли, зачем сюда приехали. Они просто не могли оторвать голодных глаз от практически ничем не прикрытого юного и весьма соблазнительного тела медсестры Гали. Хорошо просматривавшийся треугольник светлых курчавых волос в низу живота и стоявшие торчком молодые груди с откровенно выпяченными коричневыми сосками могли бы легко завести кого угодно, а уж изголодавшихся по женским ласкам парней - и подавно. Галя была реально хороша и соблазнительна даже в таком неприбранном виде.
Но для меня промедление было смерти подобно. Не давая десантуре опомниться, я нахально заявил летёхе, что так как проблема решена и наши личности установлены, нам незамедлительно надо собираться на операцию. После чего взял Асрора за руку, быстро впихнул в квартиру, попрощался (устно, без рукопожатий) с уважаемыми десантниками и закрыл дверь в квартиру изнутри. Судя по гробовой тишине на лестничной площадке, патрульные продолжали пребывать в том же состоянии грогги еще в течение пары минут. Потом они немного потоптались на месте, но стучать в дверь к военным советникам не стали - сработал армейский стереотип поведения. Я услышал, как они завели свою «шишигу» и уехали восвояси. ТО есть лейтенант, как и подавляющее большинство тех, кто реально воевал (не важно, в какой горячей точке) оказался нормальным пацаном и не стал пытаться насолить вымышленным военным советникам и тащить силком нас в комендатуру для установления личности (мы же были в гражданке и без единого документа). Хотя военные советники в наших глазах (глазах полевых офицеров 40А) были практически полубогами - ведь они жили в домах с электричеством, минимальным, но набором удобств и мебели, с женами и детьми, получали какие-то астрономические, по нашим меркам, зарплаты - и это на фоне нашего холостого, полуголодного пребывания в палатках, без воды, в условиях полной антисанитарии и при самой убогой, я бы даже сказал, нищенской зарплате. Когда мне раз в несколько месяцев удавалось вырваться в «советский» район к своим бывшим одногрупникам, я просто наслаждался возможностью принять горячий душ, посидеть в мягком кресле, выпить чаю из нормальной, не алюминиевой, чашки и послушать музыку. Хотя, объективно, ребята тоже жили не в самых комфортных условиях. Но всё познается в сравнении.
Дальше все было просто и быстро. Из одногрупников я застал дома только Олега Фарниева, сообщил ему новости и попрощался. Ему уже надо было идти на службу, а нам возвращаться в батальон. Обратно на такси мы доехали быстро и без приключений.
Перед тем, как улечься спать (а все только встали), я предупредил коллег, что меня будить можно только в двух случаях - нападение на расположение батальона крупных сил моджахедов и приезд в наш батальон министра обороны СССР. И то и другое практически в равной степени было исключено, поэтому отключился я моментально.
Но не тут-то было. Часа через два меня разбудили и сказали, что вызывают в штаб батальона. Я, естественно, послал подальше пришедшего за мной дежурного. Вся правда жизни полностью была на моей стороне. У меня родилась дочь, ночью мы никого не застрелили и даже не ранили(!), а стрельба в воздух и фейерверк - не в счёт, это обычное явление. К тому же о нашем ночном вояже еще никто не знал. Напиться вусмерть при таком событии я был просто обязан по законам офицерской чести и неписаным армейским правилам. К тому же за почти полтора года службы меня пьяным ни разу никто не видел. Так что послать всех подальше я имел полное моральное право. Однако настойчивые требования дежурного встать и прибыть в штаб не прекращались. Тогда я решил, что лучше будет узнать, кто это обнаглел до такой степени, разобраться с ним, а потом спокойно продолжить свой сон. Умываться, чистить сапоги, причесываться и приводить форму в порядок не стал - это не особо культивировалось в нашем батальоне, а в данной конкретной ситуации было просто излишним. Раньше пришел в штаб - раньше вернулся обратно и лёг спать.
Батальон наш стоял на склоне горы, и бульдозерами были сделаны ровные площадки-террасы для антенного поля, палаток, рабочих палаток и автомашин, в спецкунгах которых были наши рабочие места. Верхняя площадка-терраса была штабной. Площадки соединялись ступенями, выложенными камнями. Идти было тяжело, голова раскалывалась, поднять вверх я её не мог и смотрел практически себе под ноги. У края штабной площадки на верхних ступеньках увидел чьи-то ноги, но решил, что голову поднимать не стану, слишком больно. Всё равно ведь подниматься, а там уж и увижу, кто это стоит. Но когда я ступил на первую ступеньку последнего пролёта, до моего затуманенного алкоголем разума дошло, что ноги-то не совсем обычные. Человек наверху был в повседневных военных брюках и ботинках... Этого не могло быть! За полтора года я ни разу не видел людей (т.е. военных людей) в повседневной форме и в ботинках! Любопытство взяло верх над головной болью, помноженной на недовольство «некорректным» поведением штабных.
Когда я все-таки поднял голову, то увидел, что наверху стоит … мой ОТЕЦ! Он тоже был военным, полковником-связистом, человеком с интереснейшей судьбой и очень долгой военной службой. Занимался созданием «военного» телевидения в группах войск и отдаленных гарнизонах. В том числе и в Афганистане, где он побывал практически во всех провинциях и более-менее крупных гарнизонах. Короче, известие о рождении внучки застало его в Ташкенте, откуда вечером он и умудрился передать долгожданную весть мне в батальон. А утром, прилетев в Кабул, попросил машину и первым делом заехал ко мне в батальон.
И всё было бы чудесно, но вот только в его глазах я прочел УЖАС от того, в каком состоянии он видел меня. Остальное я домыслил сам: сын попал служить в самую дыру, в какой-то секретный заштатный батальон, плохое окружение, деградация, разложение личности и т.д. Но когда он, вглядевшись попристальнее в мои глаза и, видимо, по-отечески прочитав там все мои чувства и переживания последних суток, крепко обнял и поцеловал меня, все его страхи и подозрения улетучились.
Ну, а дальше… На пару дней я был отпущен повидаться с отцом. И празднование рождения дочери продолжилось в компании отца и институтских друзей. В цивилизованных условиях, с приличными напитками и закусками. Но это празднование, хотя и в обществе отца и одногрупников, не стало для меня более значимым, чем первое - в палатке и с кишмишовкой.
Закончил живописать этот эпизод из своей ранней службы и… немного призадумался. ЖивописАл всё произошедшее с душой и на одном дыхании и думаю, что те, кто служил в орадб ОСНАЗ в пригороде Кабула или по роду службы сталкивался с ним, также с удовольствием вспомнят свои молодые годы. Перед остальными готов заранее извиниться, если повествование показалось им скучноватым, затянутым и малохудожественным.
С уважением и любовью ко всем выпускникам ВИИЯ.
Виктор С.
П.С. А Лизочка родилась здоровой и смышленой. И ровно через два года она очутилась все в том же Кабуле, куда я прибыл в очередную служебную командировку. Но это уже совсем другая история."