Что наша жизнь? - Игра!
На картинах Джона Уильяма Уотерхауса все девушки - на одно лицо, но это такое о-ЧАРО-вательное лицо, в нём такая колдовская силища неотразимая, что, не приведи Господь, встретить такую девушку в жизни: тогда - пиши - всё пропало.
John W. Waterhouse, Hylas and the Nymphs.
Далее я приведу несколько цитат из статьи " Наяды и Данаиды" автора iacchius.
"Мифологические картины Джона Уильяма Уотерхауса (1849-1917) особо отмечены своей близостью к теориям бессознательного, но бессознательное даётся здесь посредством конкретных и изысканных образов. Это, как у Боттичелли и Россетти, единый женский персонаж, претерпевающий ряд трансформаций: от демонических (Circe Offering the Cup to Ulysses) до ангелических (Eco and Narcissus).
John W. Waterhouse, Study for the head of Echo.
Существенна во всех этих мифологических персонажах - связь с водой. Согласно К.Г. Юнгу, вода символизирует бессознательное, представляет хаос, из которого исходит и в котором исчезает всякая сознательная форма. Вода предстаёт здесь как тёмная основа (Ungrund) бытия."
Вот эта тёмная основа бытия, Ungrund Якоба Бёме, да ещё в связи с водой, - разве она не напоминает нам Нюкту (Ночь), порождённую Мглою? А в индуизме есть такое понятие - лила, - которое описывает нашу жизнь как "божественную комедию". "Когда божество играет, оно проявляет свои игры на Земле, взаимодействуя с миром и обитающими в нём душами. Земля выступает как театральная сцена, на которой божественное воплощение развлекается и поражает воображение живых существ. В глазах божественного материальный мир сотворён в игре, а сам он становится игрушкой, с которой божество играет" (из Википедии).
Тогда понятна глубинная связь с водой: все божественные игры - это не более чем расходящиеся круги на воде.
Да и любую жизнь человеческую можно представить как образовавшийся во время дождя пузырь на поверхности лужи.
Вот вышла из воды Ламия, посмотрела на своё отражение в воде, и снова нырнула в воду.
Из воды - и в воду. "Круговорот воды в природе". Из воды образуются временные формы, типа облаков, и снова растворяются в воде. Лила. Игра...
Делее iacchius пишет:
"Создаётся впечатление, и даже уверенность, что Ламия никогла раньше не была женщиной, но всегда змеёй. Более того, всë, что происходит - прибытие Гермеса, любовь к Ликию - есть сон змеи, о чём, впрочем, она сама говорит, но, надо думать, не пришедшему богу, а в своих грёзах:
Fair Hermes, crown’d with feathers, fluttering light,
I had a splendid dream of thee last night (68-69)
Гермес прекрасный, юный, легкокрылый!
Ты мне привиделся во тьме унылой
А посему её превращение в женщину есть иллюзорное, в том смысле, что оно не отрывает её от хтонической основы, на которую указывает сошедшая с неё кожа, ставшая узорчатым покрывалом, в силу чего её новый девичий облик остаётся непрочным и при соприкосновении с реальностью исчезает, возвращаясь к своему начальному змеиному состоянию. В тот момент, когда софист Аполлоний различает за девичьим образом змею, Ламия исчезает:
He look’d and look’d again a level - No!
“A Serpent!” echoed he; no sooner said,
Than with a frightful scream she vanished (Part II, 304-306)
Софист суровый с ясностью ужасной
"Змея!" воскликнул громко... В этот миг
Послышался сердца пронзивший крик -
И Ламия исчезла...
Исчезновение Ламии можно интерпретировать как возвращение к воде, из которой она восстала и с которой вновь слилась (ср. романтическую Унидину Фридриха де ла Мотт Фуке, которая восстаёт из воды и вновь в ней исчезает, т.е. есть вода принявшая форму женщины). Нарцисс, зачарованный своим отражением, увиденным в воде, по сути дела, возвращается к своему начальному элементу, из которого он вышел. Вместе с ним развоплощается влюбленная в него нимфа Эхо и становится чистым призрачным голосом".
John W. Waterhouse, Echo and Narcissus.
Здесь уже невозможно не заметить образ Богини Матери, ибо что такое "возвращение к воде, из которой она восстала и с которой вновь слилась" как не возвращение к Матери? Она является и богиней жизни, и богиней смерти, так как, умирая, мы возвращаемся туда, откуда пришли.
Точно так же и вода амбивалентна: есть "живая" вода, и есть "мёртвая" вода. "Смертный храктер воды обозначен в Нимфах, находящих голову Орфея. Две нимфы смотрят с печалью и как бы с удивлением на плывующую по воде мёртвую голову Орфея, соединнённую распущенными волосами с лирой. Звуками своей лиры Орфей усмирял диких животных, оживлял камни. Лира с мёртвой головой, плывущей по воде, становится здесь символом вечного безмолвия, а воды - стихией, в которой должно замолкнуть всякое звучание жизни. И поэтому нимфы-наяды смотрят со скорбью на голову Орфея, предчувствуя в ней своё возвращение в тёмные воды небытия, из которых вышли все существа, естественные и сверхъестественные".
John W. Waterhouse, Nymphs Finding the Head of Orpheus. 1900.
Но не надо сильно печалиться: ведь "мёртвая" вода и "живая" вода - это, по сути, одна и та же вода. "Для рождённого неизбежна смерть, для умершего неизбежно рождение; поэтому о неотвратимом ты не должен сокрушаться", - говорит Бхагавад Гита. Вода всё помнит и ничего не забывает. И, рано или поздно, та же вода вновь порождает всё то же самое, - недаром на картинах Джона Уильяма Уотерхауса все девушки - на одно лицо.
Символом этой бесконечной трансформации жизни являются Данаиды, наполняющие бездонную бочку.
John W. Waterhouse, Danaides.
"Вечно утекающие воды становятся символом существования вообще, которое никогда не наполняется, как чан с тремя отверстиями, а девы, переливающие в него воду из инфернальной реки, в которую она постоянно возвращаются, не орошая никакого бытия, предстают как образ закрытости всякого жизненного движения. Но эти воды, претерпевая трансформации, оплодотворяют и наполняют бытие, и поэтому они есть воды жизни, стоящие в оппозиции неподвижным инфернальным водам смерти".
John W. Waterhouse, Hylas and the Nymphs.
Далее я приведу несколько цитат из статьи " Наяды и Данаиды" автора iacchius.
"Мифологические картины Джона Уильяма Уотерхауса (1849-1917) особо отмечены своей близостью к теориям бессознательного, но бессознательное даётся здесь посредством конкретных и изысканных образов. Это, как у Боттичелли и Россетти, единый женский персонаж, претерпевающий ряд трансформаций: от демонических (Circe Offering the Cup to Ulysses) до ангелических (Eco and Narcissus).
John W. Waterhouse, Study for the head of Echo.
Существенна во всех этих мифологических персонажах - связь с водой. Согласно К.Г. Юнгу, вода символизирует бессознательное, представляет хаос, из которого исходит и в котором исчезает всякая сознательная форма. Вода предстаёт здесь как тёмная основа (Ungrund) бытия."
Вот эта тёмная основа бытия, Ungrund Якоба Бёме, да ещё в связи с водой, - разве она не напоминает нам Нюкту (Ночь), порождённую Мглою? А в индуизме есть такое понятие - лила, - которое описывает нашу жизнь как "божественную комедию". "Когда божество играет, оно проявляет свои игры на Земле, взаимодействуя с миром и обитающими в нём душами. Земля выступает как театральная сцена, на которой божественное воплощение развлекается и поражает воображение живых существ. В глазах божественного материальный мир сотворён в игре, а сам он становится игрушкой, с которой божество играет" (из Википедии).
Тогда понятна глубинная связь с водой: все божественные игры - это не более чем расходящиеся круги на воде.
Да и любую жизнь человеческую можно представить как образовавшийся во время дождя пузырь на поверхности лужи.
Вот вышла из воды Ламия, посмотрела на своё отражение в воде, и снова нырнула в воду.
Из воды - и в воду. "Круговорот воды в природе". Из воды образуются временные формы, типа облаков, и снова растворяются в воде. Лила. Игра...
Делее iacchius пишет:
"Создаётся впечатление, и даже уверенность, что Ламия никогла раньше не была женщиной, но всегда змеёй. Более того, всë, что происходит - прибытие Гермеса, любовь к Ликию - есть сон змеи, о чём, впрочем, она сама говорит, но, надо думать, не пришедшему богу, а в своих грёзах:
Fair Hermes, crown’d with feathers, fluttering light,
I had a splendid dream of thee last night (68-69)
Гермес прекрасный, юный, легкокрылый!
Ты мне привиделся во тьме унылой
А посему её превращение в женщину есть иллюзорное, в том смысле, что оно не отрывает её от хтонической основы, на которую указывает сошедшая с неё кожа, ставшая узорчатым покрывалом, в силу чего её новый девичий облик остаётся непрочным и при соприкосновении с реальностью исчезает, возвращаясь к своему начальному змеиному состоянию. В тот момент, когда софист Аполлоний различает за девичьим образом змею, Ламия исчезает:
He look’d and look’d again a level - No!
“A Serpent!” echoed he; no sooner said,
Than with a frightful scream she vanished (Part II, 304-306)
Софист суровый с ясностью ужасной
"Змея!" воскликнул громко... В этот миг
Послышался сердца пронзивший крик -
И Ламия исчезла...
Исчезновение Ламии можно интерпретировать как возвращение к воде, из которой она восстала и с которой вновь слилась (ср. романтическую Унидину Фридриха де ла Мотт Фуке, которая восстаёт из воды и вновь в ней исчезает, т.е. есть вода принявшая форму женщины). Нарцисс, зачарованный своим отражением, увиденным в воде, по сути дела, возвращается к своему начальному элементу, из которого он вышел. Вместе с ним развоплощается влюбленная в него нимфа Эхо и становится чистым призрачным голосом".
John W. Waterhouse, Echo and Narcissus.
Здесь уже невозможно не заметить образ Богини Матери, ибо что такое "возвращение к воде, из которой она восстала и с которой вновь слилась" как не возвращение к Матери? Она является и богиней жизни, и богиней смерти, так как, умирая, мы возвращаемся туда, откуда пришли.
Точно так же и вода амбивалентна: есть "живая" вода, и есть "мёртвая" вода. "Смертный храктер воды обозначен в Нимфах, находящих голову Орфея. Две нимфы смотрят с печалью и как бы с удивлением на плывующую по воде мёртвую голову Орфея, соединнённую распущенными волосами с лирой. Звуками своей лиры Орфей усмирял диких животных, оживлял камни. Лира с мёртвой головой, плывущей по воде, становится здесь символом вечного безмолвия, а воды - стихией, в которой должно замолкнуть всякое звучание жизни. И поэтому нимфы-наяды смотрят со скорбью на голову Орфея, предчувствуя в ней своё возвращение в тёмные воды небытия, из которых вышли все существа, естественные и сверхъестественные".
John W. Waterhouse, Nymphs Finding the Head of Orpheus. 1900.
Но не надо сильно печалиться: ведь "мёртвая" вода и "живая" вода - это, по сути, одна и та же вода. "Для рождённого неизбежна смерть, для умершего неизбежно рождение; поэтому о неотвратимом ты не должен сокрушаться", - говорит Бхагавад Гита. Вода всё помнит и ничего не забывает. И, рано или поздно, та же вода вновь порождает всё то же самое, - недаром на картинах Джона Уильяма Уотерхауса все девушки - на одно лицо.
Символом этой бесконечной трансформации жизни являются Данаиды, наполняющие бездонную бочку.
John W. Waterhouse, Danaides.
"Вечно утекающие воды становятся символом существования вообще, которое никогда не наполняется, как чан с тремя отверстиями, а девы, переливающие в него воду из инфернальной реки, в которую она постоянно возвращаются, не орошая никакого бытия, предстают как образ закрытости всякого жизненного движения. Но эти воды, претерпевая трансформации, оплодотворяют и наполняют бытие, и поэтому они есть воды жизни, стоящие в оппозиции неподвижным инфернальным водам смерти".