Аталычество.
Автор - М. О. Косвен (с некоторыми сокращениями).
Утвердившийся в кавказоведческой литературе термин аталычество взят от слова аталык, которым именовалось лицо, бравшее ребёнка на воспитание.
Аталычеством в этнографии Кавказа именуется порядок, основная сущность которого состоит в том, что ребенок вскоре после своего рождения, переходит на некоторое время в другую семью, а затем возвращается к своим родителям.
В настоящее время аталычества на Кавказе нигде, конечно, не существует. Уже в те времена, когда этот порядок впервые наблюдался и был описан, он принадлежал к явлениям пережиточным и вымирающим.
О существовании аталычества в прошлом имеются свидетельства для следующих народов: абхазов, черкес и кабардинцев, т. е. для адыгейской группы; для балкарцев и карачаевцев, т. е. народов тюркской ветви, соседствующих с адыге, и, наконец, для осетин и сванов.
Как об этом гласит ряд показаний, аталычество в более отдалённые времена имело весьма широкое распространение у вышеназванных народов. С течением времени оно ограничивалось и изживалось. В старину черкесы всегда отдавали своих детей на воспитание, причём отдающая семья в то же время сама брала чужих детей. Данный порядок распространялся как на мальчиков, так и на девочек, позже - преимущественно на мальчиков. Далее, у черкесов же, в более отдалённые времена практика аталычества была присуща всем социальным слоям, впоследствии оно приняло резко выраженный классовый характер. По отзыву Белля, аталычество у черкес было в более отдалённые времена всеобщим явлением, позже - продолжало держаться преимущественно в княжеских и дворянских семьях. Что касается других народов, то имеющийся материал говорит об отдаче детей на воспитание только князьями и дворянами.
У черкес князья отдавали детей на воспитание своим вассалам, у кабардинцев дворяне - крестьянам. По указанию Коха, воспитатель обычно стоял по своему социальному положению ниже отца ребенка. Таким образом, князь отдавал своих детей дворянину, дворянин - крестьянину, либо же и князья, и дворяне отдавали детей крестьянам. По указанию Альбова, среди абхазов не было ни одного крестьянина, который бы не воспитал одного или нескольких князей и дворян, и едва ли мог набраться один процент дворян, вскормленных собственной матерью.
У черкес, если отец сам не выбирал воспитателя для сына, то всякий мог предложить себя в этом качестве. По другому указанию, у черкес вскоре после рождения ребёнка у князя или дворянина являлись многие, желающие взять на воспитание новорожденного. И чем «значительнее» был отец, тем больше таких желающих являлось. Иногда между претендентами возникали споры, и отец должен был допустить, чтобы его ребенок, пробыв несколько лет у одного воспитателя, переходил к другому, позже - к третьему.
Более того, практика описываемого порядка знала насильственную форму, а именно похищение ребёнка. Как говорит Тэтбу де Мариньи, у черкес каждый новорожденный мальчик похищался часто без ведома его родителей, причём похититель на другой день объявлял себя аталыком похищенного ребёнка. Одно из наиболее старинных описаний (1796 г.) аталычества принадлежит немецкому путешественнику Рейнеггсу. Когда, рассказывает Рейнеггс о кабардинцах, у князя рождался сын, то одно из зависимых лиц («кул») этого князя или другого члена данного княжеского рода просьбами и подарками склоняло мать новорожденного позволить ему украсть ребенка. Если мать соглашалась, этот зависимый отправлялся с семью «благородными» ночью в княжеский дом, брал ребёнка и воспитывал его до совершеннолетия. На всё время воспитания ребёнка эти «благородные» оставались свидетелями тождества ребёнка, на шее у которого находился особый запечатанный знак. Затем при возвращении воспитанника в родительский дом эти семеро свидетелей клятвой подтверждали тождество возвращаемого с похищенным. Существуют и иные указания о случаях похищения ребёнка для воспитания, что не считалось преступным.
У черкес мать кормила ребёнка обычно до того времени, пока он не начинал самостоятельно ползать, после чего ребёнок отдавался воспитателям. В иных случаях будущие воспитатели заранее подыскивали кормилицу, и ребёнок отдавался уже на третий день после рождения. Сообщение Клапрота, относящееся к черкесам, вносит в срок отдачи ребёнка некоторую сословную разницу: мальчик князя отдавался на третий день после рождения, дворянина - в возрасте трёх-четырёх лет. Срок, до которого ребёнок отдавался на воспитание, преимущественно определяется выражением «до совершеннолетия», иногда - «до 12-13 лет», «до 17-18 лет», «до женитьбы»; у балкарских князей - до 7 лет; у черкес девушки отдавались до 12-13 лет, иногда - до выхода замуж.
По общераспространённому порядку, в течение всего времени нахождения воспитанника у аталыка родители не должны были видеться со своим ребёнком, справляться и вообще обнаруживать какую-либо заботу о нём. Даже выказать желание повидать своего ребёнка считалось для отца непростительной слабостью. У черкес отец, в случае свидания с сыном, не должен был даже подать вида, что узнает его.
По словам Клапрота, у черкес воспитанник оставался у аталыка до своей женитьбы, причём жена выбиралась аталыком. Соответственно, до этого времени родители не видали сына. Отсюда, говорит Клапрот, у черкес - холодные отношения между самыми близкими родными. По неотчётливой записи адата кабардинцев и осетин, княжеский сын, возвратившись домой, уезжал затем вновь из родительского дома, «потому что никакой князь в Кабарде с отцом жить не может» (то же - об осетинах).
Существующие показания обычно говорят о том, что воспитание должно было носить весьма тщательный и разносторонний характер. Иногда указывается на суровость воспитания. По окончании срока воспитания аталык должен был одеть воспитанника, снабдить его оружием, дать коня, иногда раба, и привезти в отцовский дом. В свою очередь аталык получал от отца воспитанника вознаграждение, иногда довольно крупное, и сверх того щедрые подарки. Подарки давались аталыку и прочей роднёй воспитанника. У кабардинцев и осетин сверх того аталык получал подарки и от самого воспитанника. У кабардинцев аталыку выделялся участок земли в пожизненное или потомственное пользование. По неряшливому выражению М.М. Ковалевского, у осетин аталык «попадал в близкие люди» к отцу своего воспитанника. Особые черты вводит в характеристику аталычества описание Рейнеггса, касающееся кабардинцев. Этот порядок изображается здесь как один из способов для крепостного получить звание «благородного»: после того как похититель возвращал ребёнка, «княжеский род из благодарности жаловал воспитателю благородное достоинство».
Заслуживает внимания и церемониальная сторона аталычества. У осетин при отдаче ребёнка происходил пир. Точно так же и при возвращении ребёнка у черкес устраивался пир с участием всей родни. По описанию того же Рейнеггса, у кабардинцев возвращение ознаменовывалось пиршеством с участием родителей, всего княжеского рода и других приглашённых «благородных».
Отношения между воспитанником и его аталыком, а равно семьёй или родственной группой последнего, характеризуются в особенности тем, что они, во-первых, значительно шире таких, какие могли вытекать из факта воспитания самого по себе, во-вторых, они отнюдь не прекращаются с окончанием срока воспитания, а сохраняются и проявляются в разнообразных формах и в различных случаях.
Начать с того, что у черкес, по Клапроту, имя ребёнку выбирали и давали не родители, а кормилица-воспитательница. Отношения и связь между воспитанником и группой, в которой он воспитывался, считались выше, значительнее, чем отношения родственные, считались особо священными. У черкес аталычество устанавливало связь между воспитанником и не только семьей аталыка, но и всем селением или более широкой группой, к которой эта семья принадлежала. Все члены этой группы считали себя аталыками данного воспитанника. У всех адыге, как и у осетин, воспитанник и сыновья аталыка считались молочными братьями, причём их связывала также тесная дружба. У балкарцев воспитанник не мог вступить в брак с кем-либо из семьи своего аталыка. У абхазов воспитанник обязан был защищать интересы того рода, в среде которого он воспитался, должен был вступаться за обиду, нанесенную его воспитателям, участвовать в их набегах и пр. Он соблюдал траур по умершим членам семьи-воспитательницы и распоряжался погребением. В свою очередь, аталык участвовал в делах, касающихся женитьбы своего воспитанника, и вообще в решении вопросов, касающихся его судьбы, а равно и в его погребении.
У всех народов, знавших аталычество, воспитанник оказывал аталыку особое уважение в течение всей своей жизни и уделял ему лучшую и большую часть своей добычи. По одному свидетельству, у черкес воспитанник часто так привязывался к аталыку, что любил его больше родного отца; бывали случаи, что в ссорах отца с аталыком воспитанник принимал сторону последнего. У адыге и кабардинцев аталычество, по-видимому, устанавливало между сторонами отношения, которые приравнивались к родственным. По другим указаниям, обе семьи считались в кровном родстве.
Порядок отдачи детей на воспитание, совершенно аналогичный кавказскому аталычеству и совпадающий даже в деталях, мы находим в прошлом скандинавских народов, в частности в Исландии, а равно у древнего населения Англии - кельтов Ирландии и Уэльса и гойделов Шотландии. Весьма подробная и строгая регламентация данного института содержится в древнейшем исландском кодексе, так называемых Грагах, а равно и в сборнике права древних судей Ирландии, бреонов, Сенхус-Море. Отдавались на воспитание как мальчики, так и девочки, но, по-видимому, отдача девочек раньше вышла из употребления. Отдача детей практиковалась всеми сословиями и классами, но дольше удерживался этот порядок в господствующих слоях. С другой стороны, дети отдавались как среди равных сословий и классов, так и аналогично кавказскому порядку - от высшего к низшему. В Ирландии вождь отдавал ребёнка на воспитание обычно кому-либо из своих подвластных вождей, но часто и лицу равного себе ранга. Отдача детей на воспитание держалась в Ирландии, в особенности среди господствующего сословия, ещё в середине XVII века. В Шотландии этот порядок сохранялся ещё позже, до конца XVIII века. Иногда воспитателями являлись в Ирландии духовные лица, наставлявшие воспитанников в своей профессии. Следует отметить особо, что по не вполне отчётливому указанию древнеирландского кодекса, отдача на воспитание допускалась только лицу, стоявшему в известной степени родства к родителям ребёнка.
Аналогично Кавказу и в Ирландии люди домогались получения на воспитание сыновей королей, вождей или иных лиц господствующего класса. Поэтому бывало, что ребёнок переходил от одного воспитателя к другому. Один ирландский вождь имел в молодости девять воспитателей. Иметь много воспитателей составляло признак высокого ранга. С другой стороны, иногда одно лицо имело много воспитанников: у одного вождя было сорок воспитанников. Отдавать детей можно было, начиная с одного года. Сроки, до которых продолжалось воспитание, таковы: в Ирландии мальчиков - до 17 лет, девочек - до 14 лет; по Грагам - до 16 лет. Между тем, судя по скандинавским сагам, отражающим, очевидно, более древний порядок вещей, воспитание продолжалось до 18 лет и дольше.
Принявший ребёнка обязан был дать ему надлежащее обучение и воспитание и возвратить в срок родителям. Воспитанник содержался во всём наравне с родными детьми воспитателя, работал в хозяйстве и проч. Воспитатель давал своему воспитаннику подарок, размер которого регулировался рангом воспитанника и другими обстоятельствами. В некоторых случаях воспитатель отдавал воспитаннику часть своего имущества, что ограничивалось законом. Часть эта, однако, иногда составляла половину всего имущества воспитателя. В свою очередь, воспитатель также получал подарки и вознаграждение. Впрочем, в Ирландии различалось два вида отдачи на воспитание: по дружбе или в виде «залога дружбы» и за вознаграждение. В первом случае воспитатель никакой платы не получал. Во втором - размер вознаграждения соответствовал рангу воспитанника. Вознаграждение состояло обычно из скота, иногда из участка земли. Плата за девочек была больше, чем за мальчиков. Это объясняется тем, что они требовали больше забот и меньше могли помогать своим воспитателям в дальнейшей жизни. Действительно, по законам древней Ирландии, если воспитатель или воспитательница впоследствии впадали в бедность, то имели право требовать помощи от своего воспитанника. Более того, случалось, что воспитанник сражался на стороне воспитателей против своей отцовской родни, и бывало, что он отдавал жизнь за своего воспитателя. В свою очередь, между воспитанником или детьми воспитателя возникала тесная связь на всю жизнь, более близкая, чем кровное родство: воспитанник становился ближе своим молочным братьям и сестрам, чем членам своей собственной семьи.
Но в древней Скандинавии и среди кельтов древней Англии мы имеем сравнительно малоразвитые феодальные общества того же примерно типа, что и на Кавказе, точно так же сохраняющие пережитки родовых отношений. Для того чтобы найти картину начальной стадии исследуемого порядка, мы должны обратиться к обществам, не вышедшим из первобытной формации, в частности обществам, находящимся на ступени перехода от матриархата к патриархату. Здесь мы найдём истоки аталычества.
Предварительно необходимо напомнить, что материнский род представляет собой ту свойственную архаической эпохе историческую общественную форму, при которой хозяйственная группа состоит принципиально из потомков женщины по материнской линии. При таких условиях все эти потомки фактически хозяйственно принадлежат к материнскому роду, и счёт происхождения и родства ведётся матрилинейно. Материнский род имеет отчётливую тенденцию сохранять своё родственное единство. Этот принцип полностью действует при дислокальной форме брачного поселения, т. е. когда мужчина и женщина, вступая в брак, остаются жить каждый в своей материнской родовой группе. Эту форму мы находим у ряда народов, например у хази в Ассаме, у минангкабау на Суматре, у наиров в Малабаре, у ирокезов и проч .
Единство материнского рода принципиально сохраняется и при матрилокальном поселении, когда муж переселяется на житьё в группу своей жены: при таких условиях женщины всегда остаются в своём материнском роде, мужчины же - до вступления в брак. С другой стороны, единство материнского рода нарушается приселением мужчин-мужей. Эта форма широко распространена. Наконец, при патрилокальном поселении, когда женщина с замужеством переходит в группу мужа, единство материнского рода совершенно нарушается тем, что не только сами женщины покидают свой род, но и потомство их, рождаясь в группе мужа, остаётся в этой группе и таким образом уже принадлежит к своему отцовскому роду. Данная стадия знаменуется рядом институтов и форм переходного характера, из коих нам необходимо отметить следующее. На известном этапе истории родового строя устанавливается порядок, по которому, не смотря на переход женщины в группу мужа, дети её не остаются в своей отцовской группе, а рано или поздно возвращаются в свой материнский род, в хозяйство своего материнского дяди. Вообще между детьми и их материнским дядей устанавливается ряд разнообразных реальных, обращающихся затем в пережиточные, отношений, получивших в литературе название авункулата или права племянников.
У ряда находящихся на стадии превращения матриархата в патриархат народов западной Африки брак патрилокален, но дети не остаются со своими родителями, а рано или поздно переходят в группу своей матери. Таким образом, дети не только номинально, но и фактически принадлежат к своему материнскому роду. У различных племён, лишь только ребёнок научается ходить либо позже, с наступлением зрелости, дети, мальчики и девочки, покидают родителей и переселяются навсегда в группу своей матери, возглавляемую их материнским дядей. Отец обязан отпускать своих детей после наступления должного срока, дяде же принадлежит право требовать детей к себе, если они задержатся. Перейдя в свою материнскую группу, дети здесь участвуют в хозяйственной жизни, здесь женятся, здесь наследуют и т. д. Дядя является их главой и опекуном, он уплачивает за них калым и проч.
Переходную форму изучаемого порядка мы обнаруживаем у негров гереро, обитающих на юге Африки. Здесь дети уходят к своей материнской родне, бабушке, дяде или тётке, и нередко остаются там навсегда, но обычно только воспитываются, а затем возвращаются к родителям. Весьма отчётливую форму находим у племени танаина (или кенайцев, как их называли русские в эпоху попытки колонизации Аляски), принадлежащего к группе атапасков. Когда мальчик достигал примерно девятилетнего возраста, он переходил на житьё к своему материнскому дяде, а когда становился взрослым, возвращался к родителям. Существование этого порядка объясняется туземцами тем, что отец, мол, по своей мягкости не способен дать мальчику то суровое воспитание, которое необходимо каждому танаина. Мы имеем здесь нечто весьма близкое к аталычеству и даже один из мотивов его интерпретации.
Представленный сейчас этнографический материал, взятый из различных мест земного шара, свидетельствует, прежде всего, о том, что мы имеем дело не со случайностями, не с «курьёзами», а с широко распространённым порядком, свойственным на определённой стадии развития всему человечеству. При патрилокальном браке дети сохраняют принадлежность к своему материнскому роду и поэтому закономерно в этот род возвращаются навсегда. Тогда как при сохранности материнского рода уход детей в род матери, т. е. в свой род, целиком соответствует данным производственным отношениям, с переходом к патриархату и укреплением патриархального родового строя уход детей из отцовского рода вступает в резкое противоречие с новыми производственными отношениями и естественно изживается.
Теперь нам впору возвратиться к нашему кавказскому, а заодно и скандинавско-кельтскому порядку, который мы можем общим образом именовать аталычеством. В этом институте мы видим, - надо думать, достаточно обоснованным образом, - весьма своеобразно и специфически превращенный, принявший пережиточные, в значительной мере неузнаваемые, целиком обусловленные феодальными отношениями формы, старый порядок перехода детей в материнский род. В этих условиях возвращение детей в их материнский род как порядок, противоречащий новым производственным отношениям, совершенно отмирает в среде зависимых классов общества и консервативно сохраняется, - подобно тому как это происходит и с рядом других форм и отношений, - в консервативных господствующих классах и сословиях. Своеобразная диалектика изучаемого нами порядка состоит в том, что дети добровольно отдаются на время во имя соблюдения древнего института, но затем, благодаря существующей классовой или сословной зависимости, отданные дети должны быть возвращены обратно их родителям. Отдача детей на воспитание была в отдалённом прошлом свойственна всем классам и сословиям, впоследствии же сохранилась только в среде господствующих классов. С другой стороны, в прошлом отдающий и принимающий были равного общественного положения, впоследствии данный порядок приобретает чисто классовый характер. Всё это соответствует вышесказанному о феодализации аталычества.
Высшее сословие не могло брать на воспитание детей низшего сословия, ибо, не говоря о сословном предрассудке, который своим порядком должен был играть здесь роль, сущность феодального аталычества состояла именно в отдаче ребёнка лицу зависимому, т.е. такому, которое не могло бы удержать ребёнка сверх традиционного срока, либо, по крайней мере, лицу равного положения. Факт воспитания детей кабардинских княжён, вышедших замуж за татарских ханов, в Кабарде - прямая аналогия воспитания детей в роде матери при патрилокальном браке. Вполне закономерно было бы, если б у ирландских кельтов действительно сохранялась архаическая пережиточная норма, по которой отдавать детей можно было только родственнику и именно родственнику матрилинейному, но находящемуся в зависимом положении. Исторически объяснимой становится добровольность отдачи детей и отсутствие естественного, казалось бы, протеста со стороны матери. Исторически объяснимыми становятся и элементы домогательства и приписывания себе права взять на воспитание, элементы, переживающие право материнского рода.
Уже феодальным превращением является окраска этого домогательства исканием покровительства сильного. Этот элемент мог развиться настолько, что приводил к соревнованию претендентов, смене воспитателей, появлению таких своеобразных персонажей, как ирландский вождь, имевший сорок воспитанников, и пр. С другой стороны, в архаическое прошлое уводит похищение ребёнка, хотя и оно могло быть отражением только что охарактеризованных домогательств. Становится объяснимым совершенно необъяснимое, казалось бы, содействие матери такому похищению. Она не только подчиняется, но и содействует осуществлению права своего рода. Появление воспитателей, претендующих на ребёнка ещё до его рождения, опять-таки, - пережиток материнского права, а отсрочка отдачи - уступка времени и новым отношениям. Естественны здесь подарки и со стороны патрилинейной родни воспитанника, вознаграждающей аталыка за возвращение ребёнка их роду. А между людьми равного ранга, в особенности господствующего класса, могла возникнуть такая форма данного института, при которой, как это было в Ирландии, никакого платежа не требовалось, и древний обычай исполнялся «по дружбе», входил как один из элементов в феодальный «союз дружбы».
Никакой неожиданности для нас теперь не представляют отношения между ребёнком и воспитавшей его группой. Отношения эти, конечно, шире таких, какие могли возникнуть из одного только воспитания. Они и ближе, «священнее», чем отношения между ребёнком и его отцовской родней, они и не прекращаются с окончанием воспитания. Ибо архаически эти-то отношения и отражают настоящее, кровное, материнское родство, тогда как отцовской группе ребёнок остаётся ещё неродным, чужим. Наконец, это отношения не только между воспитанником и семьёй аталыка, но и всей его родственной группой, ибо архаически - всем материнским родом. Понятно, почему воспитанник не мог вступать в брак с кем-либо из семьи аталыка: это его род, и здесь действует начало экзогамии.
Отсюда ясно, почему воспитанник защищает интересы группы и того рода, в среде которого он вырос, т. е. своего материнского рода, соблюдает здесь траур по умершим, повинуется своему аталыку, т.е. архаически своему материнскому дяде или иному старшему члену рода своей матери, оказывает аталыку уважение, отдаёт ему часть своей добычи, стоит ближе к нему, чем к своему отцу, помогает в нужде, наконец, в известных случаях, как это бывало на Кавказе и в Ирландии, оказывается на его стороне против своего отца и своей отцовской родни.
Наконец не случайно, что во всех описаниях изучаемого нами порядка выступает преимущественно именно аталык, а не воспитательница, ибо дело здесь не в воспитании, а в принадлежности к материнскому роду, и на первом плане здесь не кормилица, а архаически - дядя, глава материнского рода в эпоху превращения матриархата в патриархат.
Источник
Утвердившийся в кавказоведческой литературе термин аталычество взят от слова аталык, которым именовалось лицо, бравшее ребёнка на воспитание.
Аталычеством в этнографии Кавказа именуется порядок, основная сущность которого состоит в том, что ребенок вскоре после своего рождения, переходит на некоторое время в другую семью, а затем возвращается к своим родителям.
В настоящее время аталычества на Кавказе нигде, конечно, не существует. Уже в те времена, когда этот порядок впервые наблюдался и был описан, он принадлежал к явлениям пережиточным и вымирающим.
О существовании аталычества в прошлом имеются свидетельства для следующих народов: абхазов, черкес и кабардинцев, т. е. для адыгейской группы; для балкарцев и карачаевцев, т. е. народов тюркской ветви, соседствующих с адыге, и, наконец, для осетин и сванов.
Как об этом гласит ряд показаний, аталычество в более отдалённые времена имело весьма широкое распространение у вышеназванных народов. С течением времени оно ограничивалось и изживалось. В старину черкесы всегда отдавали своих детей на воспитание, причём отдающая семья в то же время сама брала чужих детей. Данный порядок распространялся как на мальчиков, так и на девочек, позже - преимущественно на мальчиков. Далее, у черкесов же, в более отдалённые времена практика аталычества была присуща всем социальным слоям, впоследствии оно приняло резко выраженный классовый характер. По отзыву Белля, аталычество у черкес было в более отдалённые времена всеобщим явлением, позже - продолжало держаться преимущественно в княжеских и дворянских семьях. Что касается других народов, то имеющийся материал говорит об отдаче детей на воспитание только князьями и дворянами.
У черкес князья отдавали детей на воспитание своим вассалам, у кабардинцев дворяне - крестьянам. По указанию Коха, воспитатель обычно стоял по своему социальному положению ниже отца ребенка. Таким образом, князь отдавал своих детей дворянину, дворянин - крестьянину, либо же и князья, и дворяне отдавали детей крестьянам. По указанию Альбова, среди абхазов не было ни одного крестьянина, который бы не воспитал одного или нескольких князей и дворян, и едва ли мог набраться один процент дворян, вскормленных собственной матерью.
У черкес, если отец сам не выбирал воспитателя для сына, то всякий мог предложить себя в этом качестве. По другому указанию, у черкес вскоре после рождения ребёнка у князя или дворянина являлись многие, желающие взять на воспитание новорожденного. И чем «значительнее» был отец, тем больше таких желающих являлось. Иногда между претендентами возникали споры, и отец должен был допустить, чтобы его ребенок, пробыв несколько лет у одного воспитателя, переходил к другому, позже - к третьему.
Более того, практика описываемого порядка знала насильственную форму, а именно похищение ребёнка. Как говорит Тэтбу де Мариньи, у черкес каждый новорожденный мальчик похищался часто без ведома его родителей, причём похититель на другой день объявлял себя аталыком похищенного ребёнка. Одно из наиболее старинных описаний (1796 г.) аталычества принадлежит немецкому путешественнику Рейнеггсу. Когда, рассказывает Рейнеггс о кабардинцах, у князя рождался сын, то одно из зависимых лиц («кул») этого князя или другого члена данного княжеского рода просьбами и подарками склоняло мать новорожденного позволить ему украсть ребенка. Если мать соглашалась, этот зависимый отправлялся с семью «благородными» ночью в княжеский дом, брал ребёнка и воспитывал его до совершеннолетия. На всё время воспитания ребёнка эти «благородные» оставались свидетелями тождества ребёнка, на шее у которого находился особый запечатанный знак. Затем при возвращении воспитанника в родительский дом эти семеро свидетелей клятвой подтверждали тождество возвращаемого с похищенным. Существуют и иные указания о случаях похищения ребёнка для воспитания, что не считалось преступным.
У черкес мать кормила ребёнка обычно до того времени, пока он не начинал самостоятельно ползать, после чего ребёнок отдавался воспитателям. В иных случаях будущие воспитатели заранее подыскивали кормилицу, и ребёнок отдавался уже на третий день после рождения. Сообщение Клапрота, относящееся к черкесам, вносит в срок отдачи ребёнка некоторую сословную разницу: мальчик князя отдавался на третий день после рождения, дворянина - в возрасте трёх-четырёх лет. Срок, до которого ребёнок отдавался на воспитание, преимущественно определяется выражением «до совершеннолетия», иногда - «до 12-13 лет», «до 17-18 лет», «до женитьбы»; у балкарских князей - до 7 лет; у черкес девушки отдавались до 12-13 лет, иногда - до выхода замуж.
По общераспространённому порядку, в течение всего времени нахождения воспитанника у аталыка родители не должны были видеться со своим ребёнком, справляться и вообще обнаруживать какую-либо заботу о нём. Даже выказать желание повидать своего ребёнка считалось для отца непростительной слабостью. У черкес отец, в случае свидания с сыном, не должен был даже подать вида, что узнает его.
По словам Клапрота, у черкес воспитанник оставался у аталыка до своей женитьбы, причём жена выбиралась аталыком. Соответственно, до этого времени родители не видали сына. Отсюда, говорит Клапрот, у черкес - холодные отношения между самыми близкими родными. По неотчётливой записи адата кабардинцев и осетин, княжеский сын, возвратившись домой, уезжал затем вновь из родительского дома, «потому что никакой князь в Кабарде с отцом жить не может» (то же - об осетинах).
Существующие показания обычно говорят о том, что воспитание должно было носить весьма тщательный и разносторонний характер. Иногда указывается на суровость воспитания. По окончании срока воспитания аталык должен был одеть воспитанника, снабдить его оружием, дать коня, иногда раба, и привезти в отцовский дом. В свою очередь аталык получал от отца воспитанника вознаграждение, иногда довольно крупное, и сверх того щедрые подарки. Подарки давались аталыку и прочей роднёй воспитанника. У кабардинцев и осетин сверх того аталык получал подарки и от самого воспитанника. У кабардинцев аталыку выделялся участок земли в пожизненное или потомственное пользование. По неряшливому выражению М.М. Ковалевского, у осетин аталык «попадал в близкие люди» к отцу своего воспитанника. Особые черты вводит в характеристику аталычества описание Рейнеггса, касающееся кабардинцев. Этот порядок изображается здесь как один из способов для крепостного получить звание «благородного»: после того как похититель возвращал ребёнка, «княжеский род из благодарности жаловал воспитателю благородное достоинство».
Заслуживает внимания и церемониальная сторона аталычества. У осетин при отдаче ребёнка происходил пир. Точно так же и при возвращении ребёнка у черкес устраивался пир с участием всей родни. По описанию того же Рейнеггса, у кабардинцев возвращение ознаменовывалось пиршеством с участием родителей, всего княжеского рода и других приглашённых «благородных».
Отношения между воспитанником и его аталыком, а равно семьёй или родственной группой последнего, характеризуются в особенности тем, что они, во-первых, значительно шире таких, какие могли вытекать из факта воспитания самого по себе, во-вторых, они отнюдь не прекращаются с окончанием срока воспитания, а сохраняются и проявляются в разнообразных формах и в различных случаях.
Начать с того, что у черкес, по Клапроту, имя ребёнку выбирали и давали не родители, а кормилица-воспитательница. Отношения и связь между воспитанником и группой, в которой он воспитывался, считались выше, значительнее, чем отношения родственные, считались особо священными. У черкес аталычество устанавливало связь между воспитанником и не только семьей аталыка, но и всем селением или более широкой группой, к которой эта семья принадлежала. Все члены этой группы считали себя аталыками данного воспитанника. У всех адыге, как и у осетин, воспитанник и сыновья аталыка считались молочными братьями, причём их связывала также тесная дружба. У балкарцев воспитанник не мог вступить в брак с кем-либо из семьи своего аталыка. У абхазов воспитанник обязан был защищать интересы того рода, в среде которого он воспитался, должен был вступаться за обиду, нанесенную его воспитателям, участвовать в их набегах и пр. Он соблюдал траур по умершим членам семьи-воспитательницы и распоряжался погребением. В свою очередь, аталык участвовал в делах, касающихся женитьбы своего воспитанника, и вообще в решении вопросов, касающихся его судьбы, а равно и в его погребении.
У всех народов, знавших аталычество, воспитанник оказывал аталыку особое уважение в течение всей своей жизни и уделял ему лучшую и большую часть своей добычи. По одному свидетельству, у черкес воспитанник часто так привязывался к аталыку, что любил его больше родного отца; бывали случаи, что в ссорах отца с аталыком воспитанник принимал сторону последнего. У адыге и кабардинцев аталычество, по-видимому, устанавливало между сторонами отношения, которые приравнивались к родственным. По другим указаниям, обе семьи считались в кровном родстве.
Порядок отдачи детей на воспитание, совершенно аналогичный кавказскому аталычеству и совпадающий даже в деталях, мы находим в прошлом скандинавских народов, в частности в Исландии, а равно у древнего населения Англии - кельтов Ирландии и Уэльса и гойделов Шотландии. Весьма подробная и строгая регламентация данного института содержится в древнейшем исландском кодексе, так называемых Грагах, а равно и в сборнике права древних судей Ирландии, бреонов, Сенхус-Море. Отдавались на воспитание как мальчики, так и девочки, но, по-видимому, отдача девочек раньше вышла из употребления. Отдача детей практиковалась всеми сословиями и классами, но дольше удерживался этот порядок в господствующих слоях. С другой стороны, дети отдавались как среди равных сословий и классов, так и аналогично кавказскому порядку - от высшего к низшему. В Ирландии вождь отдавал ребёнка на воспитание обычно кому-либо из своих подвластных вождей, но часто и лицу равного себе ранга. Отдача детей на воспитание держалась в Ирландии, в особенности среди господствующего сословия, ещё в середине XVII века. В Шотландии этот порядок сохранялся ещё позже, до конца XVIII века. Иногда воспитателями являлись в Ирландии духовные лица, наставлявшие воспитанников в своей профессии. Следует отметить особо, что по не вполне отчётливому указанию древнеирландского кодекса, отдача на воспитание допускалась только лицу, стоявшему в известной степени родства к родителям ребёнка.
Аналогично Кавказу и в Ирландии люди домогались получения на воспитание сыновей королей, вождей или иных лиц господствующего класса. Поэтому бывало, что ребёнок переходил от одного воспитателя к другому. Один ирландский вождь имел в молодости девять воспитателей. Иметь много воспитателей составляло признак высокого ранга. С другой стороны, иногда одно лицо имело много воспитанников: у одного вождя было сорок воспитанников. Отдавать детей можно было, начиная с одного года. Сроки, до которых продолжалось воспитание, таковы: в Ирландии мальчиков - до 17 лет, девочек - до 14 лет; по Грагам - до 16 лет. Между тем, судя по скандинавским сагам, отражающим, очевидно, более древний порядок вещей, воспитание продолжалось до 18 лет и дольше.
Принявший ребёнка обязан был дать ему надлежащее обучение и воспитание и возвратить в срок родителям. Воспитанник содержался во всём наравне с родными детьми воспитателя, работал в хозяйстве и проч. Воспитатель давал своему воспитаннику подарок, размер которого регулировался рангом воспитанника и другими обстоятельствами. В некоторых случаях воспитатель отдавал воспитаннику часть своего имущества, что ограничивалось законом. Часть эта, однако, иногда составляла половину всего имущества воспитателя. В свою очередь, воспитатель также получал подарки и вознаграждение. Впрочем, в Ирландии различалось два вида отдачи на воспитание: по дружбе или в виде «залога дружбы» и за вознаграждение. В первом случае воспитатель никакой платы не получал. Во втором - размер вознаграждения соответствовал рангу воспитанника. Вознаграждение состояло обычно из скота, иногда из участка земли. Плата за девочек была больше, чем за мальчиков. Это объясняется тем, что они требовали больше забот и меньше могли помогать своим воспитателям в дальнейшей жизни. Действительно, по законам древней Ирландии, если воспитатель или воспитательница впоследствии впадали в бедность, то имели право требовать помощи от своего воспитанника. Более того, случалось, что воспитанник сражался на стороне воспитателей против своей отцовской родни, и бывало, что он отдавал жизнь за своего воспитателя. В свою очередь, между воспитанником или детьми воспитателя возникала тесная связь на всю жизнь, более близкая, чем кровное родство: воспитанник становился ближе своим молочным братьям и сестрам, чем членам своей собственной семьи.
Но в древней Скандинавии и среди кельтов древней Англии мы имеем сравнительно малоразвитые феодальные общества того же примерно типа, что и на Кавказе, точно так же сохраняющие пережитки родовых отношений. Для того чтобы найти картину начальной стадии исследуемого порядка, мы должны обратиться к обществам, не вышедшим из первобытной формации, в частности обществам, находящимся на ступени перехода от матриархата к патриархату. Здесь мы найдём истоки аталычества.
Предварительно необходимо напомнить, что материнский род представляет собой ту свойственную архаической эпохе историческую общественную форму, при которой хозяйственная группа состоит принципиально из потомков женщины по материнской линии. При таких условиях все эти потомки фактически хозяйственно принадлежат к материнскому роду, и счёт происхождения и родства ведётся матрилинейно. Материнский род имеет отчётливую тенденцию сохранять своё родственное единство. Этот принцип полностью действует при дислокальной форме брачного поселения, т. е. когда мужчина и женщина, вступая в брак, остаются жить каждый в своей материнской родовой группе. Эту форму мы находим у ряда народов, например у хази в Ассаме, у минангкабау на Суматре, у наиров в Малабаре, у ирокезов и проч .
Единство материнского рода принципиально сохраняется и при матрилокальном поселении, когда муж переселяется на житьё в группу своей жены: при таких условиях женщины всегда остаются в своём материнском роде, мужчины же - до вступления в брак. С другой стороны, единство материнского рода нарушается приселением мужчин-мужей. Эта форма широко распространена. Наконец, при патрилокальном поселении, когда женщина с замужеством переходит в группу мужа, единство материнского рода совершенно нарушается тем, что не только сами женщины покидают свой род, но и потомство их, рождаясь в группе мужа, остаётся в этой группе и таким образом уже принадлежит к своему отцовскому роду. Данная стадия знаменуется рядом институтов и форм переходного характера, из коих нам необходимо отметить следующее. На известном этапе истории родового строя устанавливается порядок, по которому, не смотря на переход женщины в группу мужа, дети её не остаются в своей отцовской группе, а рано или поздно возвращаются в свой материнский род, в хозяйство своего материнского дяди. Вообще между детьми и их материнским дядей устанавливается ряд разнообразных реальных, обращающихся затем в пережиточные, отношений, получивших в литературе название авункулата или права племянников.
У ряда находящихся на стадии превращения матриархата в патриархат народов западной Африки брак патрилокален, но дети не остаются со своими родителями, а рано или поздно переходят в группу своей матери. Таким образом, дети не только номинально, но и фактически принадлежат к своему материнскому роду. У различных племён, лишь только ребёнок научается ходить либо позже, с наступлением зрелости, дети, мальчики и девочки, покидают родителей и переселяются навсегда в группу своей матери, возглавляемую их материнским дядей. Отец обязан отпускать своих детей после наступления должного срока, дяде же принадлежит право требовать детей к себе, если они задержатся. Перейдя в свою материнскую группу, дети здесь участвуют в хозяйственной жизни, здесь женятся, здесь наследуют и т. д. Дядя является их главой и опекуном, он уплачивает за них калым и проч.
Переходную форму изучаемого порядка мы обнаруживаем у негров гереро, обитающих на юге Африки. Здесь дети уходят к своей материнской родне, бабушке, дяде или тётке, и нередко остаются там навсегда, но обычно только воспитываются, а затем возвращаются к родителям. Весьма отчётливую форму находим у племени танаина (или кенайцев, как их называли русские в эпоху попытки колонизации Аляски), принадлежащего к группе атапасков. Когда мальчик достигал примерно девятилетнего возраста, он переходил на житьё к своему материнскому дяде, а когда становился взрослым, возвращался к родителям. Существование этого порядка объясняется туземцами тем, что отец, мол, по своей мягкости не способен дать мальчику то суровое воспитание, которое необходимо каждому танаина. Мы имеем здесь нечто весьма близкое к аталычеству и даже один из мотивов его интерпретации.
Представленный сейчас этнографический материал, взятый из различных мест земного шара, свидетельствует, прежде всего, о том, что мы имеем дело не со случайностями, не с «курьёзами», а с широко распространённым порядком, свойственным на определённой стадии развития всему человечеству. При патрилокальном браке дети сохраняют принадлежность к своему материнскому роду и поэтому закономерно в этот род возвращаются навсегда. Тогда как при сохранности материнского рода уход детей в род матери, т. е. в свой род, целиком соответствует данным производственным отношениям, с переходом к патриархату и укреплением патриархального родового строя уход детей из отцовского рода вступает в резкое противоречие с новыми производственными отношениями и естественно изживается.
Теперь нам впору возвратиться к нашему кавказскому, а заодно и скандинавско-кельтскому порядку, который мы можем общим образом именовать аталычеством. В этом институте мы видим, - надо думать, достаточно обоснованным образом, - весьма своеобразно и специфически превращенный, принявший пережиточные, в значительной мере неузнаваемые, целиком обусловленные феодальными отношениями формы, старый порядок перехода детей в материнский род. В этих условиях возвращение детей в их материнский род как порядок, противоречащий новым производственным отношениям, совершенно отмирает в среде зависимых классов общества и консервативно сохраняется, - подобно тому как это происходит и с рядом других форм и отношений, - в консервативных господствующих классах и сословиях. Своеобразная диалектика изучаемого нами порядка состоит в том, что дети добровольно отдаются на время во имя соблюдения древнего института, но затем, благодаря существующей классовой или сословной зависимости, отданные дети должны быть возвращены обратно их родителям. Отдача детей на воспитание была в отдалённом прошлом свойственна всем классам и сословиям, впоследствии же сохранилась только в среде господствующих классов. С другой стороны, в прошлом отдающий и принимающий были равного общественного положения, впоследствии данный порядок приобретает чисто классовый характер. Всё это соответствует вышесказанному о феодализации аталычества.
Высшее сословие не могло брать на воспитание детей низшего сословия, ибо, не говоря о сословном предрассудке, который своим порядком должен был играть здесь роль, сущность феодального аталычества состояла именно в отдаче ребёнка лицу зависимому, т.е. такому, которое не могло бы удержать ребёнка сверх традиционного срока, либо, по крайней мере, лицу равного положения. Факт воспитания детей кабардинских княжён, вышедших замуж за татарских ханов, в Кабарде - прямая аналогия воспитания детей в роде матери при патрилокальном браке. Вполне закономерно было бы, если б у ирландских кельтов действительно сохранялась архаическая пережиточная норма, по которой отдавать детей можно было только родственнику и именно родственнику матрилинейному, но находящемуся в зависимом положении. Исторически объяснимой становится добровольность отдачи детей и отсутствие естественного, казалось бы, протеста со стороны матери. Исторически объяснимыми становятся и элементы домогательства и приписывания себе права взять на воспитание, элементы, переживающие право материнского рода.
Уже феодальным превращением является окраска этого домогательства исканием покровительства сильного. Этот элемент мог развиться настолько, что приводил к соревнованию претендентов, смене воспитателей, появлению таких своеобразных персонажей, как ирландский вождь, имевший сорок воспитанников, и пр. С другой стороны, в архаическое прошлое уводит похищение ребёнка, хотя и оно могло быть отражением только что охарактеризованных домогательств. Становится объяснимым совершенно необъяснимое, казалось бы, содействие матери такому похищению. Она не только подчиняется, но и содействует осуществлению права своего рода. Появление воспитателей, претендующих на ребёнка ещё до его рождения, опять-таки, - пережиток материнского права, а отсрочка отдачи - уступка времени и новым отношениям. Естественны здесь подарки и со стороны патрилинейной родни воспитанника, вознаграждающей аталыка за возвращение ребёнка их роду. А между людьми равного ранга, в особенности господствующего класса, могла возникнуть такая форма данного института, при которой, как это было в Ирландии, никакого платежа не требовалось, и древний обычай исполнялся «по дружбе», входил как один из элементов в феодальный «союз дружбы».
Никакой неожиданности для нас теперь не представляют отношения между ребёнком и воспитавшей его группой. Отношения эти, конечно, шире таких, какие могли возникнуть из одного только воспитания. Они и ближе, «священнее», чем отношения между ребёнком и его отцовской родней, они и не прекращаются с окончанием воспитания. Ибо архаически эти-то отношения и отражают настоящее, кровное, материнское родство, тогда как отцовской группе ребёнок остаётся ещё неродным, чужим. Наконец, это отношения не только между воспитанником и семьёй аталыка, но и всей его родственной группой, ибо архаически - всем материнским родом. Понятно, почему воспитанник не мог вступать в брак с кем-либо из семьи аталыка: это его род, и здесь действует начало экзогамии.
Отсюда ясно, почему воспитанник защищает интересы группы и того рода, в среде которого он вырос, т. е. своего материнского рода, соблюдает здесь траур по умершим, повинуется своему аталыку, т.е. архаически своему материнскому дяде или иному старшему члену рода своей матери, оказывает аталыку уважение, отдаёт ему часть своей добычи, стоит ближе к нему, чем к своему отцу, помогает в нужде, наконец, в известных случаях, как это бывало на Кавказе и в Ирландии, оказывается на его стороне против своего отца и своей отцовской родни.
Наконец не случайно, что во всех описаниях изучаемого нами порядка выступает преимущественно именно аталык, а не воспитательница, ибо дело здесь не в воспитании, а в принадлежности к материнскому роду, и на первом плане здесь не кормилица, а архаически - дядя, глава материнского рода в эпоху превращения матриархата в патриархат.
Источник