Таинство Элевсинских мистерий.
«Хорошо снаряжен тот, кто сходит во гроб, зная истину Элевсина.
Ему ведом исход земной жизни и новое её начало - дар богов».
- Пиндар. Оды. V век до н. э.
Перед началом Великих, как и Малых, мистерий, особые жрецы-чиновники - спондофоры, «носители [вести] о возлиянии» - отправлялись по всей Греции с объявлением о прекращении войн и усобиц.
Условием допуска к посвящению было неучастие в убийствах, нельзя было находиться под судом, и быть чародеем; необходимо было знание греческого языка (иначе не понять смысла речей элевсинских жрецов) и гражданство Афин. Некоторые афинские семьи «прописывали» у себя гостей. В мистерии были посвящены римляне Сулла и Аттик (друг Цицерона), императоры Август, Адриан, Марк Аврелий, а для посвящения Октавиана даже провели внеочередные мистерии. Впоследствии в мистерии разрешили посвящать рабов и гетер.
Каждый желавший вступить в число мистов искал мистагога - им мог быть любой посвящённый. Мистагоги должны были объяснить неофитам основные правила и обряды.
Элевсинским мистериям предшествовали пост и ритуальное купание в Фалеронской бухте.
На третий день после купания в бухте желающие получить посвящение начинали торжественное шествие по дороге, ведущей в Элевсин. Шествие, естественно, возглавлялось жрецами и жрицами; последние несли особые цилиндрической формы корзинки, называемые «χισται». Корзинки были плотно закрыты, и содержимое их было окутано тайной [1]. Каждый из посвящаемых нёс посох, обвитый цветами и миртовыми ветками, и узелок с провизией и новой одеждой, в которую надлежало облачиться, пройдя посвящение. Некоторые несли также и особые чаши с углублениями для разных видов зерна, плодов и мёда; всё это предназначалось для ритуальной трапезы, имевшей место сразу после облачения в новые одежды.
Когда шествие достигало моста через реку Кефисс, начинался особый обряд, называвшийся «γεφυρισμοι», что приблизительно можно перевести как «шутки на мосту». Обряд был учреждён в честь Иамбе, «весёлой старухи», рассмешившей скорбящую Деметру непристойными шутками и прочими «забавными выходками». Заметим, что, поскольку Деметра скорбела о дочери, оказавшейся в подземном царстве, утешение Иамбе, несомненно, должно было содержать в себе идею возврата в мир живых.
К Элевсину процессия приближалась уже под вечер, при громких криках «Ιαxχος, Ιαxχος!». Значение этого ритуального возгласа неясно и из греческого языка никак не объясняется, однако общий смысл «возвращения к жизни» достаточно надёжно восстанавливается из контекста. Чтобы подчеркнуть этот смысл, каждый из участников процессии обвязывал правую руку и левую ногу красной шерстяной нитью.
Смысл последующего обряда, происходившего у колодца Кαλλιχορον («прекрасных танцев»), объясняется уже из самого названия; далее, при свете первых звёзд участники шествия пили χυχεων и вступали в священную ограду, в особое здание, называвшееся «τελεστηριον» (телестерий). Известно, что в определённый момент все факелы в этом здании гасли и само «действо» совершалось в полной темноте; суть его, будучи «самым важным в обряде», в силу этого отнюдь не подлежало разглашению.
Если верить христианскому епископу Астерию, то, по его словам, после того, как факелы гасли, верховный жрец "сочетался браком" с жрицей Деметры; в этом, собственно, и заключался главный смысл "священного действа". После этого факелы вспыхивали, и раздавался ритуальный возглас: "Бримо (в данном случае, очевидно, прозвище Деметры) родила Бримоса!"
Последнего должно рассматривать как идеальный прообраз посвящаемого вообще, поскольку, по мнению Астерия, каждый из участников мистерии получал новое рождение от священного брака Деметры.
Но, спрашивается, каким образом мист получал новое рождение? От одного только присутствия на "священном браке"? Нет, чего-то тут не хватает... Это напоминает традиционное окончание сказки: "И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало".
Климент Александрийский ("Протрептик", II, 21, 2) донёс до нас священную формулу Мистерий: "Я постился; я пил кикей; я положил в корзину и, подержав в руках, переложил в другую корзину, затем, вынув из этой корзины, переложил в первую корзину". Две части ритуала понятны: пост и поглощение кикея, то есть смеси из яичной муки, воды и мяты, которую, согласно мифу, царица Метанира предложила Деметре, утомлённой продолжительными поисками Коры. Что до остальной части священной формулы, приведённой Климентом, то тут опять ничего не ясно.
По сведениям, переданным Ипполитом, иерофант объясняет: в кульминационный момент Прекрасная произвела на свет священное дитя, "Бримо [родила] Брима". Это можно расценивать как первую степень посвящения. Вторая степень посвящения включает "эпоптею" (созерцание): мист (посвящаемый) становится эпоптом - "тем, кто видит". Мы знаем, что факелы гасят, поднимается завеса, и появляется иерофант со шкатулкой. Открыв её, он достаёт колос со зрелым зерном. Вальтер Отто считает: "Нет сомнения насчёт чудесной природы события. Колос, выросший и созревший со сверхъестественной быстротой, является частью таинств Деметры, как виноградная лоза, вырастающая за несколько часов, составляет часть праздненств Диониса... Аналогичное чудо с растением мы встречали в обрядах первобытных народов" (цит. по: Элиаде М. Тайные общества. - М., 2002, с. 283).
По всей видимости, во время "священного действа" мисты каким-то "выпадали" из времени. Для них тысяча лет становились как один миг, и один миг как тысяча лет. С этим непонятным "фокусом" связан сверхъествественно быстрый рост и созревание колоса. Мисты своими глазами видели, что время - это иллюзия. И убеждались в собственном бессмертии.
По всей видимости, сознание человека способно сильно "ускорять" и "замедлять" ход времени.
Эксперимент, проведённый Соль-Полем Сигалом, состоял в том, что он неожиданно вручил Ури Геллеру проросший боб золотистой фасоли, попросив, чтобы тот "пустил историю вспять". Ури зажал в кулаке фасоль, и когда он приблизительно через 30 секунд раскрыл руку, на ней лежал целый боб без каких-либо следов произрастания. Похоже, что это явление, неоднократно воспроизводившееся в дальнейшем, свидетельствует о ПК-воздействии, распространяющемся также и на время.
О другом аналогичном эксперименте сообщил доктор Роберт Н. Миллер, инженер-химик из Атланты, который исследовал Ольгу Уоррол. В ходе эксперимента измерялась скорость роста стеблей ржи, в то время как миссис Уоррол посылала им целительную энергию из Балтиморы. Используя оборудование, разработанное в 1966 году доктором Г. Г. Клюгером из Министерства сельского хозяйства США, Миллер мог измерять скорость роста с точностью до одной тысячной дюйма в час. Миллер описывает эксперимент следующим образом: "На протяжении всего вечера вплоть до 9 часов след самописца представлял собой прямую линию, свидетельствовавшую о скорости роста 0,00625 дюймов в час. Ровно в 9 часов вечера след начал отклоняться вверх и к восьми часам следующего утра показывал, что скорость роста равнялась 0,0525 дюйма в час, то есть повысилась на 840%" (цит. по: Мишлав Д. Корни сознания. - К., 1995, с. 214).
У Цицерона (106 - 43 до н.э.) - «О законах», кн. II - читаем: «самое лучшее - те мистерии, благодаря которым мы, дикие и жестокие люди, были перевоспитаны в духе человечности и мягкости, были допущены, как говорится, к таинствам и поистине познали основы жизни и научились не только жить с радостью, но и умирать с надеждой на лучшее».
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Согласно сообщению св. Климента Александрийского, в корзинках, помимо плодов и пирогов, находились особые символические изображения, известные в индуистской традиции под названием "йони" (лат. "vagina"). Это не может вызывать удивления, если учесть тот факт, что сами корзинки символизировали uterum maternum и, несомые во главе процессии, должны были знаменовать собой "устремлённость к новой жизни".