Почему сложно вернуть романтику в личную жизнь
По некоторым причинам, которые я собираюсь раскрыть в этом тексте, я считаю важным начать тему романтики с трудностей её возврата в уже имеющиеся отношения. Саму запись я буду выкладывать по частям по мере их обработки и в итоге соберу всё это в лонгрид. Приятного чтения.
У любой истории есть своё начало, и хотя, скорее всего, самое интересное в ней - это развязка, ради которой собственно всё и задумывалось, отказаться от начала нельзя.
Раньше, то есть некоторое время назад, мне казалось, что романтика - это что-то такое, что меня совершенно не касается, потому что я просто не понимал, что это такое. Я мог бы сказать, что мне такое положение вещей казалось правильным, но на самом деле я просто не думал об этом. Да, были вещи, которые, как мне казалось, утрачивают своё обаяние новизны, но я предпочитал не думать об этом.
Когда чего-то не понимаешь, очень просто принять это за ненужное и отбросить, пройдя мимо того, чего на самом деле так страстно желаешь - большинство роковых ошибок как раз и совершается из неведения о подлинном положении вещей, но речь сейчас не совсем об этом.
Главная проблема нашей культуры, как мне кажется - это недостаток культуры в ней самой, угасание эмоций и образов, у которых пока остались названия, но которые по сути уже ничего не значат. Ты живёшь обычной жизнью, и тебе кажется, что всё нормально, но в какой-то момент ты испытываешь острое желание объясниться или выразить себя и понимаешь, что сделать это невозможно. Кто из нас всерьёз относится к слову «любовь», когда его пишут на асфальте?
Вот и с романтикой та же самая история приключается - чтобы хотя бы самому себе объяснить «что это» и «почему это», приходится прибегать к образам, потому что слово осталось, но то, что за ним скрывается, из памяти почти исчезло, и потому уже непонятно до конца: романтика - это «романтика» или «романтика»?
О трёх секундах и иконах
Лет десять назад мой друг решил произвести впечатление на девушку и пригласил её в городскую картинную галерею. Не буду придумывать и гадать зачем, но он на эту встречу пригласил также и меня, а поскольку я не видел причин отказываться, собственно так же, как и не видел причин идти, то я в итоге согласился.
Это был выходной день, по-моему, воскресенье, в галерее было пусто - нас трое и ещё гардеробщица с билетёром, цена билета - 50 рублей, а время года - осень.
Мой друг со своей спутницей двинулись сразу же к картинам и уже, наверное, минут за пятнадцать полностью обошли весь первый зал, а я, чувствуя себя слегка посторонним и потому никуда не спеша, задался вопросом: а что же люди здесь находят?
Вот есть знаменитые картины, они стоят миллионы, люди их покупают и ради них совершают преступления, но почему тогда эти картины никому не интересны? Или это какие-то нетакие картины, но зачем их тогда выставляют, если они нетакие? И я решил присмотреться к ним повнимательнее.
Сейчас я уже не помню, как всё происходило - в памяти лишь остался лес, который вначале кажется просто лесом, а когда к нему начинаешь присматриваться, то обнаруживаешь оленя, выглядывающего из-за дерева, белку на ветке и полуразвалившуюся избушку, которая едва виднеется среди чёрных стволов.
Каждая картина, на которую я смотрел, как бы открывалась по частям, и издали было совершенно незаметно то, что становилось очевидным хотя бы после первых 10 секунд просмотра. Сам этот факт погружения в картину завораживал, и потому хотелось смотреть и смотреть на этот магический калейдоскоп, как на раскачивающийся маятник гипнотизёра.
В итоге из галереи меня вытаскивали уже практически под самое закрытие, но я так и не успел досмотреть всё. И вот когда мы шли по ночным осенним улицам вдвоём, я спросил друга: "Как ты так быстро смотришь картины?" "Мне достаточно трёх секунд, чтобы её оценить", - ответил он.
Ни до этого случая, ни после него талантов к искусствоведению за ним не наблюдалось.
Но всё это было давно, а сейчас, когда я пишу этот текст и пытаюсь рассказать о том, почему остывают чувства, я ощущаю ту же сложность, что и в истории с картинами. Ты вроде пытаешься объяснить человеку про глубину и «гипноз», но звучит это как оперная ария в исполнении C3PO из «Звёздных войн» - невыразительно и неубедительно.
Хотя с другой стороны уже даже это неплохо.
К слову сказать, несколько лет спустя мы с супругой оказались в суздальском музее, где были выставлены иконы XVIII века, на одной из которых Иоанн Богослов взирал на окружающих с таким сожалением, что казалось, он скорбит обо всём человечестве разом. Как нетрудно догадаться, окружающие отвечали и ему, и Николаю-угоднику, и всем остальным «трёхсекундной оценкой». Они не видели.
Когда я вспоминаю две эти истории, я не пытаюсь убедить самого себя в том, что у меня получилось постичь суть магии живописи или что люди обычно невнимательны. Нет, я всего лишь хочу показать, что есть вещи, которые из-за того, что кажутся очевидными, на самом деле всё время остаются непонятыми, и одна из таких вещей - романтика или, если угодно, страсть.
Кто-то говорил, что любая задача может быть решена как минимум одним простым и неправильным способом, и сдаётся мне, что в случае поиска романтики таких неправильных и простых решений несоизмеримо больше, чем одно.
Именно поэтому я решился на такое длинное вступление, ведь в некотором роде, чтобы понять, почему чувства остывают, достаточно увидеть хрупкость того, о чём я пишу, и всё станет сразу очевидным, но эта хрупкость не будет очевидной сама по себе. А кроме того, я выбрал необычную для себя форму рассказа - блуждание по своим собственным мыслям и воспоминаниям, полезность которых необходимо было объяснить, чтобы не ввести никого (а в первую очередь самого себя) в заблуждение и непонимание.
Одним словом, длинное вступление требуется для доказательства: если дочитав этот текст до конца, вы не ощутили ни радости, ни сожаления, то текст пал жертвой разума постигнувшего его за «три секунды» и оказался бесполезен.
У любой истории есть своё начало, и хотя, скорее всего, самое интересное в ней - это развязка, ради которой собственно всё и задумывалось, отказаться от начала нельзя.
Раньше, то есть некоторое время назад, мне казалось, что романтика - это что-то такое, что меня совершенно не касается, потому что я просто не понимал, что это такое. Я мог бы сказать, что мне такое положение вещей казалось правильным, но на самом деле я просто не думал об этом. Да, были вещи, которые, как мне казалось, утрачивают своё обаяние новизны, но я предпочитал не думать об этом.
Когда чего-то не понимаешь, очень просто принять это за ненужное и отбросить, пройдя мимо того, чего на самом деле так страстно желаешь - большинство роковых ошибок как раз и совершается из неведения о подлинном положении вещей, но речь сейчас не совсем об этом.
Главная проблема нашей культуры, как мне кажется - это недостаток культуры в ней самой, угасание эмоций и образов, у которых пока остались названия, но которые по сути уже ничего не значат. Ты живёшь обычной жизнью, и тебе кажется, что всё нормально, но в какой-то момент ты испытываешь острое желание объясниться или выразить себя и понимаешь, что сделать это невозможно. Кто из нас всерьёз относится к слову «любовь», когда его пишут на асфальте?
Вот и с романтикой та же самая история приключается - чтобы хотя бы самому себе объяснить «что это» и «почему это», приходится прибегать к образам, потому что слово осталось, но то, что за ним скрывается, из памяти почти исчезло, и потому уже непонятно до конца: романтика - это «романтика» или «романтика»?
О трёх секундах и иконах
Лет десять назад мой друг решил произвести впечатление на девушку и пригласил её в городскую картинную галерею. Не буду придумывать и гадать зачем, но он на эту встречу пригласил также и меня, а поскольку я не видел причин отказываться, собственно так же, как и не видел причин идти, то я в итоге согласился.
Это был выходной день, по-моему, воскресенье, в галерее было пусто - нас трое и ещё гардеробщица с билетёром, цена билета - 50 рублей, а время года - осень.
Мой друг со своей спутницей двинулись сразу же к картинам и уже, наверное, минут за пятнадцать полностью обошли весь первый зал, а я, чувствуя себя слегка посторонним и потому никуда не спеша, задался вопросом: а что же люди здесь находят?
Вот есть знаменитые картины, они стоят миллионы, люди их покупают и ради них совершают преступления, но почему тогда эти картины никому не интересны? Или это какие-то нетакие картины, но зачем их тогда выставляют, если они нетакие? И я решил присмотреться к ним повнимательнее.
Сейчас я уже не помню, как всё происходило - в памяти лишь остался лес, который вначале кажется просто лесом, а когда к нему начинаешь присматриваться, то обнаруживаешь оленя, выглядывающего из-за дерева, белку на ветке и полуразвалившуюся избушку, которая едва виднеется среди чёрных стволов.
Каждая картина, на которую я смотрел, как бы открывалась по частям, и издали было совершенно незаметно то, что становилось очевидным хотя бы после первых 10 секунд просмотра. Сам этот факт погружения в картину завораживал, и потому хотелось смотреть и смотреть на этот магический калейдоскоп, как на раскачивающийся маятник гипнотизёра.
В итоге из галереи меня вытаскивали уже практически под самое закрытие, но я так и не успел досмотреть всё. И вот когда мы шли по ночным осенним улицам вдвоём, я спросил друга: "Как ты так быстро смотришь картины?" "Мне достаточно трёх секунд, чтобы её оценить", - ответил он.
Ни до этого случая, ни после него талантов к искусствоведению за ним не наблюдалось.
Но всё это было давно, а сейчас, когда я пишу этот текст и пытаюсь рассказать о том, почему остывают чувства, я ощущаю ту же сложность, что и в истории с картинами. Ты вроде пытаешься объяснить человеку про глубину и «гипноз», но звучит это как оперная ария в исполнении C3PO из «Звёздных войн» - невыразительно и неубедительно.
Хотя с другой стороны уже даже это неплохо.
К слову сказать, несколько лет спустя мы с супругой оказались в суздальском музее, где были выставлены иконы XVIII века, на одной из которых Иоанн Богослов взирал на окружающих с таким сожалением, что казалось, он скорбит обо всём человечестве разом. Как нетрудно догадаться, окружающие отвечали и ему, и Николаю-угоднику, и всем остальным «трёхсекундной оценкой». Они не видели.
Когда я вспоминаю две эти истории, я не пытаюсь убедить самого себя в том, что у меня получилось постичь суть магии живописи или что люди обычно невнимательны. Нет, я всего лишь хочу показать, что есть вещи, которые из-за того, что кажутся очевидными, на самом деле всё время остаются непонятыми, и одна из таких вещей - романтика или, если угодно, страсть.
Кто-то говорил, что любая задача может быть решена как минимум одним простым и неправильным способом, и сдаётся мне, что в случае поиска романтики таких неправильных и простых решений несоизмеримо больше, чем одно.
Именно поэтому я решился на такое длинное вступление, ведь в некотором роде, чтобы понять, почему чувства остывают, достаточно увидеть хрупкость того, о чём я пишу, и всё станет сразу очевидным, но эта хрупкость не будет очевидной сама по себе. А кроме того, я выбрал необычную для себя форму рассказа - блуждание по своим собственным мыслям и воспоминаниям, полезность которых необходимо было объяснить, чтобы не ввести никого (а в первую очередь самого себя) в заблуждение и непонимание.
Одним словом, длинное вступление требуется для доказательства: если дочитав этот текст до конца, вы не ощутили ни радости, ни сожаления, то текст пал жертвой разума постигнувшего его за «три секунды» и оказался бесполезен.