Руми, "ХЛЕБОПЕЧЕНЬЕ"
Шах задал пир большой и выпил много,
Вдруг видит из окна, через дорогу
Идёт учёный муж, угрюмый ликом.
И Шах командует весёлым рыком:
- "А ну-ка, привести сюда зубрилу,
Да напоить его! Хоть через силу!"
Метнулись резво преданные слуги
И привели завзятые пьянчуги
Под руки удивлённого аскета,
В науках видного авторитета.
Но кубок, полный сладкого дурмана,
Поверг в негодованье мусульмана!
У шахского стола, чалмой мотая,
Сказал: "Жизнь у меня почти святая!
Смертельного я лучше выпью яду,
Чем с вами вместе напиваться сяду!
Я никогда не пил и пить не буду!
Не суйте в нос мне винную посуду!"
Он возмущался так демонстративно,
Что стало всем неловко и противно.
Затихла музыка, певец подавлен,
Весёлый праздник был почти отравлен.
* * *
Даже у Бога на пирах вандалы
Порой чинят подобные скандалы.
Прослышав только про экстаз духовный,
Но не вкусив ещё нектар любовный,
Бывает так, что пир срывает дурень,
Который весь зашорен и зажмурен.
Вот если б отпереть сумел он дверцу,
Что путь закрыла меж умом и сердцем,
Он начал бы процесс инициаций
И стал бы постепенно изменяться.
Но существуя лишь на этом свете,
Он как огонь, что лишь горит, не светит.
Весь - кожура толстенная ореха,
В котором нет ядра, тут не до смеха.
* * *
Тут в мёртвой тишине парадной залы
Шах встал и виночерпию сказал он:
- "Исполнить долг тебе повелеваю!"
Ведь в жизни очень часто так бывает -
Ход делает невидимый Гроссмейстер,
А мат тебе, хотя играли вместе.
Гроссмейстер не проигрывал ни разу...
И виночерпий, следуя приказу,
Зажал главу учёную подмышкой
И в рот полил вино без передышки...
До дна был осушён огромный кубок.
Учёный опьянев, развесил губы,
Принялся петь, плясать, смеяться глупо,
И повторять одно и тоже тупо.
Он вышел в сад и закружился в танце,
Прищёлкивая пальцем, как испанцы.
Но облегчиться потянуло вскоре.
Дворца не зная, он, в хмельном задоре,
Полез, куда его глаза глядели, -
Попав в гарем, возле большой купели.
Увидев там красавицу случайно,
Нагую, он зажёгся чрезвычайно!
Застыл на месте, уронивши челюсть!
А ей понравилось, что он, осмелясь,
Залез в запретное такое место.
Вот как они сошлись, занявшись сексом.
* * *
Tы видел, как замешивают тесто?
Сначала пекарь нежен, как с невестой.
Но далее, по мере загустения,
Становятся упорными движения,
Он гнёт и рвёт податливую массу,
Об доску бьёт, свирепую гримасу
Ей строит он порой непроизвольно,
Она же мягко стонет, им довольна.
Раскатывая в тонкую лепёшку,
Затем всё собирает в ком, гармошкой,
И по доске раскатывает снова,
Пока не станет ровною основа.
Воды добавив, перемнёт на совесть,
Потом слегка внутри её посолит,
Опять раскатит и присолит сверху,
И, наконец, откроет в печке дверку
И садит в жар готовую лепешку ...
Так и в любви - сначала понемножку,
Потом сильнее и настойчивей влеченье.
Любовь похожа на хлебопеченье!
* * *
Объект любви встречается с желаньем,
Как тесто - с пекаря упорным тщаньем.
Но это не метафора пустая!
Как парочка любовью занятая,
Так и борцы за призовое место,
Друг друга мнут, как хлебопекарь тесто!
Так не ослабят тесного объятья
Со смертью - вечность, а с судьбой - невероятье!
И Бог поступит с вами по условью,
Какое вы заключите с любовью!
* * *
Пока я с вами тут болтал о тесте,
Мудрец нетрезвый с баядерой вместе
Парили в сексуальном вольном трансе,
С реальностью в полнейшем диссонансе.
Им дела не было до Шаха, пира,
До сладости вина, до злобы мира.
Сплелись ресницы их, создав узоры,
Что каллиграфов не касались взоры.
А между тем, Шах, выйдя освежиться,
Наткнулся на учёного с девицей.
Любуясь на любовное сплетенье,
Сказал властитель с мудрым умиленьем:
- "Недаром говорится, что хороший
Хозяин брашна сам гостям накрошит."
* * *
Опасна нам свобода опьяненья,
Лишающая умственного зренья.
Хотя вино подавленную душу
И радует, но постепенно рушит.
Намного выше мужественность Шаха -
Свидетельство его души размаха,
Постигшей душ влюблённых потрясённость,
И принявшей, как факт, их изнурённость!
Помедитируй над ясновиденьем
И преданности твёрдой вдохновеньем.
И пусть они, став крыльями для Веры,
В небесные тебя поднимут сферы!
Меснави (6, 3914 - 3979)