К. Казанский, "Суфизм с точки зрения современной психопатологии" - 3 (Гл. 3, 4.1)
ЧАСТЬ 3. К ЧАСТИ 2: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2553168.html
___________________________________
Г Л А В А III
Внѣшнее вліяніе на мистику перса. Буддизмъ, сирійскій аскетизмъ, неоплатонизмъ.
Мистическое настроеніе перса временъ маговъ, зависевшее въ значительной мѣрѣ отъ вліянія своеобразныхъ этико-религіозныхъ представленій вавилоно-ассирійскаго сабеизма, нашло себѣ впослѣдствіи поддержку еще и въ ученикахъ Будды.
___________________ Буддизм __________________
Индійскій буддизмъ не мало обязанъ своимъ распространеніемъ по лицу земли скитальческому образу жизни своихъ адептовъ. Безконечное шатаніе отъ монастыря къ монастырю отъ святыни къ святынѣ, отъ учителя къ учителю не знало разстояній и приводило буддійскихъ монаховъ изъ одного конца Индіи въ другой. Склонность къ этому бродячему существованію, какъ бы возмѣщающему (при созерцательныхъ упражненіяхъ, гдѣ мышечная дѣятельность падаетъ до минимума) органическія требованія движенія, составляетъу какъ это мы увидимъ ниже, отличительную черту многихъ мистико-религіозныхъ ученій. Эта-то склонность къ странствованіямъ и увлекала нерѣдко аскетовъ и монаховъ буддизма далеко за предѣлы Индіи, гдѣ они и являлись какъ вольными такъ и невольными пропагаторами великихъ идей своего первоучителя. Ученіе Гаутамы находило себѣ одинаково благопріятную почву у кочевника въ глуши дикихъ пустынь и у жителя культурныхъ центровъ.
Такъ, извѣстно, что еще до греко-бактрійскаго періода восточная Персія съ Бактріаною была охвачена буддизмомъ, о чемъ согласно свидѣтельствуютъ какъ китайскія, такъ и греческія извѣстія (Минаевъ, I.с.) Вліяніе буддизма въ этихъ мѣстахъ было настолько значительно, что подчиняло себѣ до нѣкоторой степени и эллинскую культуру: монеты временъ Агаѳокла изображаютъ буддійскіе символы, на монетахъ Менандра, какъ индійскій символъ Чакравартина, т.е. міродержца, изображалось колесо.
Буддизмъ держался въ Бактріи и смежныхъ съ нею областяхъ въ теченіи столѣтій.
(Id. Александръ Полигисторъ утверждаетъ, что буддійскіе сраманы или подвижники были распространены между бактрійцами и персами)
До II в. по Р.Хр. Кабулистанъ былъ усѣянъ буддійскими обителями, поддерживавшими постоянную связь съ индійской общиной буддистовъ. Странствующіе монахи Индіи заходили въ то время въ Хотанъ и Китай. Слѣды буддизма сохранились и въ Кандахарѣ.
Буддійское міросозерцаніе Индіи было отчасти сродни восточному иранцу, менѣе поддавшемуся вліянію вавилоно-ассирійскаго сабеизма и сохранившему въ большей чистотѣ свои старыя ведійскія воззрѣнія. При томъ же готовые пріемы созерцательной жизни, вынесенные съ береговъ Ганга имѣли такой конкретный характеръ, были настолько удобоисполнимы и дѣйствительны, что примѣненіемъ ихъ на практикѣ какъ разъ достигалось то душевное состояніе, котораго искала природа перса. Буддіецъ-аскетъ предлагалъ сѣсть въ уединенномъ мѣстѣ, скрестить ноги, выпрямить туловище и отдаться размышленію. Если прозелитъ оставался въ состояніи этой неподвижности необходимый срокъ и постененно освобождался отъ всѣхъ своихъ помышленій и желаній, отъ «всякихъ сужденій и взвѣшиваній», отъ всѣхъ страданій и наслажденій, то подъ конецъ такого пребыванія у него прерывалось дыханіе и духъ его «собирался, очищался и просвѣтлялся, освобождаясь отъ всякой нечистоты и грѣха»".
(Г. Ольденбургъ, "Будда, его жизнь, ученіе и община", Москва, 1884, стр. 261)
Такое состояніе души обезпечивало ему познаніе міровой истины, передъ нимъ проходило все прошлое, его собственное "я" всѣ безконечныя формы, въ которыя онъ облекался за все время безконечнаго исканія своей души (атмана). Въ этомъ соблазнительномъ состояніи ему обѣщалась способность проникновенія въ чужіе помыслы, чудотворная сила, способность растворенія личности въ мірѣ, словомъ все то, что разрѣшало ему его обыденныя недоразумѣнія, что открывало ему истину, которую онъ всегда жаждалъ познать непосредственно изъ ея источника.
Пріемы предлагаемые буддистами могли быть видоизмѣняемы въ соотвѣтствіи съ индивидуальными особенностями учениковъ, степенью ихъ подготовленности и развитія. Такъ, взамѣнъ условій упомянутыхъ выше и годныхъ для прозелитовъ, мало развитыхъ умственно, можно было рекомендовать и другую формулу, напр., формулу самоотвлеченія отъ множественности міровыхъ явленій, т.е. доведеніе работы мысли до до полнаго ея прекращенія путемъ послѣдовательнаго и систематическаго отвлеченія вниманія отъ всѣхъ внѣшнихъ и внутреннихъ воспріятій. (Г. Ольденбургъ, I.с., стр. 162)
Мало отличающіеся одинъ отъ другого пріемы одинаково годные для приведенія мозговой дѣятельности въ извѣстное состояніе сознанія, называемаго экстатическимъ, какъ нельзя болѣе отвѣчало тѣмъ элементамъ персидскаго народа, которые были воспитаны въ мистико-пантеистическихъ представленіяхъ Зендъ-Авесты. И дѣйствитель.но, исторія развитія аскетическихъ формъ въ позднѣйшемъ исламитскомъ періодѣ Персіи, какъ это увидимъ позже, ближе подходила къ буддизму Индіи, нежели къ христіанскому аскетизму Сиріи.
Но въ то время, когда буддизмъ постепенно прокладывалъ себѣ дорогу въ Персію черезъ ея восточныя провинціи, съ запада на нее нахлынула волна эллинской культуры, охвативъ широкимъ потокомъ Египетъ, Сирію, Месопотамію и Персію до ея крайнихъ восточныхъ предѣловъ. Однако греческая цивилизація не только оказалась безсильной подавить народный духъ Ирана, но и сама въ значительной степени усвоила себѣ многія стороны восточной культуры и прежде всего тотъ государственный порядокъ, который рано или поздно долженъ былъ такъ гибельно отозваться на судьбахъ Византійской Имперіи.
___________________ Сирійскій аскетизмъ __________________
Персія, какъ впрочемъ и всякая другая жизнеспособная, народность, заимствовала у сосѣдей всегда только тѣ формы и понятія, которыя по существу своему легко могли быть пріурочены къ основнымъ элементамъ характера ея народа. Въ этомъ случаѣ по своему вліянію на духовное развитіе перса счастливѣе Греціи оказалась Сирія. Однако ея значеніе для Персіи стало возрастать лишь со II вѣка нашей эры, когда сирійцы, обращенные въ христіанство, перевели на свой языкъ книги ветхаго и новаго завѣта. Подъемъ сирійской культуры ознаменовался съ этого момента основаніемъ школъ и разсадниковъ просвѣщенія, которые проникли даже въ нѣдра Византійской имперіи. На сирійскій языкъ стали переводить не только декреты и каноны соборовъ, но и сочиненія греческихъ отцевъ церкви. Сама Сирія могла отнынѣ выставить собственныхъ авторизированныхъ отцевъ церкви, каковъ напр. св. Ефремъ. Наконецъ съ V в. на сирійскомъ языкѣ появляются сочиненія Аристотеля, книги по медицинѣ, геометріи, астрономіи. Появились многочисленныя школы, библіотеки, академіи, какова напр. академія въ Едессѣ, но обвиненныя въ еретичествѣ, онѣ скоро были уничтожены восторжествовавшимъ православіемъ. Профессора, подвергшись проскрипціямЪ, бѣжали въ Персію, гдѣ Сассаниды, эти враги Византійской имперіи, охотно давали имъ убѣжище. Познанія въ медицинѣ и другихъ прикладныхъ наукахъ обезпечивали бѣглецамъ въ Персіи хорошій пріемъ. Они открыли академіи въ Низибѣ, основали гиппократическую школу въ Гандизапурѣ.
Кромѣ того учреждены были школы въ Резаинѣ - въ Мессопотаміи, и въ Кинесаримѣ - въ собственной Сиріи, гдѣ дѣйствовали въ духѣ просвѣщенія якобиты или монофизиты - соперники послѣдователей Несторія. Въ V в. въ Мессопотаміи образовался истинный научный центръ, просуществовавшій до XII в., когда онъ въ свою очередь палъ жертвою мусульманскаго фанатизма. Въ этомъ-то именно центрѣ затлѣлось пламя арабской науки.
И при всемъ томъ вліяніе Сиріи на умственное движеніе Персіи не было существенно и сводилось преимущественно къ посредничеству между культурами Византіи и Персіи. Усваивая научныя свѣдѣнія изъ Греціи, сирійскіе ученые въ то же время проникнуты были мистическимъ направленіемъ вавилоно-сабейскихъ воззрѣній, отчего точныя данныя греческой науки и философіи претерпѣвали значительное искаженіе, нося на себѣ печать темныхъ и таинственныхъ отношеній. Въ результатѣ этой своеобразной ассимиляціи западной науки, мы встрѣчаемъ у сирійскихъ авторовъ и коментаторовъ рядомъ съ техническими рецептами научнаго достоинства всевозможный мифологическій вздоръ:
- объ ангелахъ-обольстителяхъ, повѣдавшихъ свое искусство женщинамъ,
- объ источникѣ жидкаго олова, которому приносилась дѣва,
- о магическихъ зеркалахъ, построенныхъ Александромъ,
- о талисманахъ Соломона у Аристотеля.
Эти легенды, рисующія Александра и Аристотеля магами, служатъ лишь новымъ подтвержденіемъ непрерывавшейся связи между дѣятельностью старыхъ вавилоно-ассирійскихъ и персидскихъ мобедовъ и практикою алхимиковъ и астрологовъ позднѣйшаго времени. Сама Сирія при такомъ направленіи ея научныхъ силъ конечно не могла создать ничего новаго оригинальнаго и значительнаго. Мистическая екорлупа, въ которую сиріецъ заключилъ научный матеріалъ, не могла быть пробита зародышемъ дальнѣйшихъ знаній, и потому, не взирая на крайне благопріятныя условія покровительства со стороны калифовъ, Сирія не только не подвинула впередъ науку и философію, а скорѣе исказила ее. Единственная заслуга Сиріи заключалась въ томъ, что она, хотя и въ искаженномъ видѣ, съумѣла сберечь греческую науку для арабовъ.
Тоже случилось у сирійцевъ и съ христіанствомъ. Проникнутая халдейскимъ сабеизмомъ съ его звѣзднымъ культомъ, религиозными представленіями и космогоническими конценціями, Сирія хотя и тяготѣла къ христіанству, однако не могла оставаться вѣрною строгому православію. Религіозный интересъ былъ великъ, но и старая, очень сложная мистическая система зависимости человѣческой жизні отъ таинственныхъ астрологическихъ отношеній была крѣпка, поэтому религія Христа должна была потерпѣть значительное искаженіе, ставшее извѣстнымъ въ исторіи церкви подъ именами гностицизма, эбіонизма, якобитства, несторіанства и другихъ ересей. Всѣ эти многочисленныя секты, строго говоря, были дѣти одной матери - сабеизма. Нѣкоторыя изъ нихъ, какъ напр., гностицизмъ, претендовали на обладаніе истиной, и уже въ очень отдаленныя времена выработали своеобразные пріемы для общенія съ Богомъ.
На почвѣ отношеній къ божеству, полныхъ неразгаданной тайны и порожденныхъ, быть можетъ тѣмъ особымъ. Ощущеніемъ, которое испытывается подъ вліяніемъ созерцанія природы сирійско-аравійскихъ пустынь, искреннее благочестіе легко и естестественно вылилось въ форму созерцательнаго пустынножительства. Подвижничество въ Сиріи существовало мпого раньше появленія христіантства. Сабеизмъ Іемена и Сиріи, какъ культъ въ основѣ своей монотеистическій, съ преобладающимъ почитаніемъ небесныхъ свѣтилъ, раснолагалъ душу къ извѣстному религіозному настроенію, высшимъ воображеженіемъ котораго являлся аскетизмъ. Недаромъ среди восточныхъ христіанъ и даже у мусульманъ учрежденіе монашества относятъ не только ко временамъ пророка Иліи, но и къ болѣе раннему періоду такъ называемыхъ Св. Писаніемъ «сыновъ божіихъ», т.е. къ потомкамъ Сифа, который и самъ отдавался религіозному созерцанію. (d'Негbеlaf, "Derwische", т. I, стр. 579)
Христіанство въ Сиріи воспользовалось уже готовыми формами аскетизма и обновило его только новымъ духомъ. Въ этомъ измѣненномъ видѣ аскетизмъ утвердился подъ авторитетомъ святыхъ отцовъ Сирійской церкви, напр. Исаака.
Монашеская и отшелышческая жизнь сирійскихъ христіанъ и многочисленныхъ сектъ, возникшая при исключительныхъ условіяхъ, производила всегда глубокое впечатлѣніе на арабовъ. Явное вліяніе странствующихъ христіанъ пустынниковъ подтверждается между прочимъ очень распространеннымъ преданіемъ объ обращеніи въ христіанство округа Награнъ, лежащаго между Хиджазом и Іеменомъ. Сказаніе приписываетъ это дѣло христіанину-страннику, по имени Файміюну, отличавшемуся строгимъ воздержаніемъ и воззвавшему однажды къ Богу, дабы онъ уничтожилъ на глазахъ невѣрующихъ пальму, которой поклонялись награнцы и которую украшали лучшими своими одеждами и драгоцѣнностями. Преданіе прибавляетъ, что Богъ исполнилъ просьбу угодника: поднялась сильная буря, вырвавшая съ корнемъ дерево, и собравшійся народъ обратился при этомъ чудесномъ знаменіи въ христіанство. Караваны, шедшіе въ Сирію и Египетъ, видя въ ночное время на какой-нибудь одинокой скалѣ или въ глубокой разщелинѣ горъ лучъ свѣтильника анахорета, гдѣ всегда можно было расчитывать на глотокъ свѣжей воды, на справку о дорогѣ, а можетъ быть и на горсть финиковъ, съ чувствомъ глубокаго благоговѣнія обращали свои взоры въ сторону привѣтливаго огонька.
Недаромъ келья отшельника, одинокая лампада составляютъ излюбленный мотивъ въ арабской поэзіи:
„Она свѣтитъ во тьмѣ, какъ будто-бы была
Свѣчей вечернею въ обители аскета".
или:
"Ты видѣлъ-ли блескъ молніи?
Видѣлъ-ли, другъ, блескъ
Подобный мановенію руки въ темномъ вѣнцѣ тучъ?
Было-ли то дрожаніе пламени свѣчи?
Была-ли то въ кельѣ отшельника Лампада,
свѣтильню которой онъ напояетъ свѣжимъ масломъ?"
(Alfr. ѵ. Кгеmег, "Geschichte der herrchend Ideen d. Islams", Leipzig, 1868, I.с.)
Такимъ образомъ еще задолго до Магомета съ двухъ противоположныхъ концовъ будущаго исламитскаго государства въ жизнъ его вторгались аскетическія начала, хотя психологическая основа ихъ и не была одинакова.
Въ то время, какъ сирійское подвижничество служило выраженіемъ интенсивнаго религіознаго чувства, искавшаго условій и формъ, въ которыхъ оно могло-бы рости и развиваться до своего высшаго предѣла, аскетизмъ восточный или буддійскій преслѣдовалъ другую цѣль, заключающуюся въ томъ, чтобы разомъ достигнуть полнаго познанія истины и, если можно, слиться съ самимъ божествомъ. Строгое подвижничество никогда не встрѣчало большого сочувствія со стороны перса, его характеръ не вяжется съ пріемами отреченія отъ міра, подвижничествомъ и лишеніями, онъ искалъ только того душевнаго настроенія, которое погружало-бы его въ сверхчувственную область, ради этой цѣли онъ вовсе не былъ разборчивъ въ средствахъ. Формулы и рецепты буддизма для него были доступнѣе, еще доступнѣе были яды интеллекта, магически окунавшіе его въ таинственный міръ мистическихъ ощущеній. Зато меланхолическую природу араба, религіозное чувство котораго находилось еще въ періодѣ наростанія, болѣе влекло къ скромному аскетизму христіанскаго подвижничества.
________________ Неоплатонизмѣ __________________
Оба аскетическія направленія расходившіяся въ цѣляхъ и средствахъ, нашли однако точку соприкосновенія въ неоплатонизмѣ. Неоплатонизмъ разсматривалъ міръ, какъ проявленіе вѣчнаго творческаго Могущества (бытія) и вѣчнаго Разума (мысли), возсоединявшихся въ вѣчномъ Единствѣ. Онъ училъ, что надо отказаться идти къ истинѣ длиннымъ путемъ умозаключеній, вытекающихъ изъ сочетанія данныхъ намъ опытомъ понятій, такъ какъ они не достовѣрны, и что высшимъ предметомъ знанія и изысканій должно служить абсолютнонеясное, невидимое. Необходимо стремиться къ созерцанію высочайшаго, иными словами, вступать въ непосредственное соприкосновеніе съ Единымъ. Неоплатонизмъ, какъ извѣстно, зародился изъ сирійскаго сабеизма, доставшагося въ наслѣдіе магамъ Египта и Персіи, которые въ свою очередь передали его Александрійской школѣ. Ученикъ Александрійца Аммонія Саккоса, Плотинъ, благодаря походу предпринятому Гордіаномъ въ Персию, имѣлъ возможность проникнуть въ самыя сокровенныя нѣдра магизма, изъ него онъ и черпалъ всѣ тѣ пріемы и упражненія, при помощи которыхъ достигалось непосредственное сліяніе съ божествомъ. Мышленіемъ такое состояніе не дается, нужно было отказаться отъ всякихъ воспоминаній, воспріятій и ощущеній. Надо было добиваться состоянія экстаза. Тутъ-то и пригодился старый магизмъ, давно уже обладавшій этой тайной. Желающему восприіять Единое лицомъ къ лицу онъ совѣтовалъ отстранить отъ души все злое, все доброе, наконецъ, все, что-бы то ни было.
(Еnneades, VI, Livre VII, т. III, р. 472.)
Если кто-нибудь изъ насъ, училъ магизмъ, не подозрѣвая, что онъ охваченъ божеством, созерцаетъ зрѣлище имъ овладѣвшее, онъ созерцаетъ самого себя и видитъ свой образъ въ украшенномъ видѣ. Когда же отстранитъ отъ себя это изображеніе, какъ бы оно прекрасно ни было, и сосредоточится въ безраздѣльномъ единствѣ, онъ въ одно и то же время станетъ "единым" и "всѣмъ", вмѣстѣ съ Богомъ, который безмолвно жалуетъ ему свое присутствіе и сливается съ нимъ. (Еnneades, V, Livre VIII, т. III.)
Въ эти моменты внезапный свѣтъ освѣщаетъ душу, ибо свѣтъ исходитъ отъ Единаго и есть Единый. (Еnneades, V, Livre III, s. III, р. 62.)
Вырождавшаяся греко-римская раса, растерявъ къ этому времени своихъ старыхъ боговъ, погружаласъ въ суевѣріе и съ жадностью хваталась за все, что носило характеръ таинственнаго. Обезсилившее язычество въ царствованіе Юліана думало найти обновленіе въ спиритизмѣ. Лучшіе умы отдавались бесѣдамъ съ демонами и геніями, творили чудеса, вызывали тѣни, посвящали время занятіямъ магіей. Ученіе Плотина вполнѣ отвѣчало болѣзненному настроенію умовъ и тѣмъ болѣе пришлось по духу вырождавшагося народа, что признавало всю силу и значеніе магическихъ упражненій. Неоплатоники Порфирій, Ямвлихъ и другіе пользовались большой силой. О нихъ говорили, что во время молитвы они какъ-бы поднимались отъ земли на десять локтей, а ихъ тѣла и одежды принимали ослѣпительный цвѣтъ золота.
(Цит. по Буассье, "Паденіе язычества", Москва, 1892, стр. 63)
Самъ Плотинъ испыталъ экстатическое состояніе за шестилѣтнее совмѣстное пребываніе съ Малхомъ изъ Финикіи (названнымъ Порфиріемъ) всего лишь четыре раза.
Весьма понятно, что и на Востокѣ неоплатонизмъ встрѣтилъ общее сочувствіе. Маги Персіи узнали въ немъ свое собственное дѣтище, рожденное отъ буддійскаго аскетизма, но воспитанное въ болѣе чистыхъ нравственныхъ представленіяхъ греческой философіи, арабы цѣнили въ немъ тѣ попытки добиться молитвеннаго настроенія, которыя отвѣчали ихъ горячей потребности въ религіозномъ чувствѣ.
Результатомъ двойнаго вліянія на умы обѣихъ національностей будущаго исламитскаго государства явилось ученіе суфіевъ, которое и по настоящее время составляетъ въ исламѣ неісчерпаемый источникъ мистицизма.
________________ Персидские маги и ислам __________________
Прежде чѣмъ перейти къ суфизму необходимо, хотя бы въ бѣглыхъ штрихахъ, очертить состояніе умовъ въ Персіи наканунѣ новой эры въ ея исторіи и прослѣдить патологическую сторону въ жизни персидскаго государства, зависившую отъ того наслѣдства, которое оставилъ исламу старый магизмъ.
Выше мы уже коснулись значенія мобедовъ. При Сассанидахъ оно достигло своего высшаго предѣла. Маги заправляли фактически государствомъ, безъ ихъ совѣта повелитель не дѣлалъ шагу, они составляли большую часть гражданской администраціи, вѣдали всѣми политическими сношеніями, какъ духовныя лица, они владѣли народною совѣстью и дерщли въ рукахъ народную волю. Когда подъ давленіемъ стороннихъ вліяній, кастовые устои магизма стали шататься и изъ собственныхъ нѣдръ его стали все чаще и чаще выростать ереси, подрывавшія авторитетъ господствовавшаго сословія, маги попытались возстановить свой престижъ системой устрашенія и гоненій. Съ этою цѣлью многочисленный классъ рабочихъ, употреблявшихъ въ своихъ ремеслахъ огонь или имѣвшихъ дѣло съ камнемъ, объявленъ былъ нечистивымъ нарушителемъ чистоты элементовъ. Его обременили стѣснительными поетановленіями, отказали во входѣ въ храмы, дабы своимъ присутствіемъ онъ не осквернялъ правовѣрныхъ, даже стали отказывать въ вознагражденіи при вторичномъ рожденіи. Логическимъ послѣдствіемъ такого образа дѣйствій было паденіе культуры, поворотъ назадъ и массовое недовольство, порождавшее волненія и мятежи. Жестокія преслѣдованія подавляли зло, но не могли истребить его, и оно стало прятаться до поры до времени подъ личину лицемѣрія, сектантства, тайныхъ ученій и обществъ, чтобы при первомъ удобномъ случаѣ выступить подъ тѣмъ или другимъ девизомъ на борьбу съ господами положенія.
Среди этого внѣшняго затишья, предвѣщавшаго страшную бурю, явился исламъ. Его успѣхъ былъ поразителенъ.
Въ нѣсколько лѣтъ онъ охватилъ всю площадь отъ Ефрата до Инда. Диссиденты подняли голову, нисшія касты и все, что таило въ себѣ непримиримую злобу къ мобедамъ, перешло на сторону арабовъ-побѣдителей. Городское населеніе мало безпокоившееся о вопросахъ религіи восприняло новую вѣру, только сельчане, руководимые феодалами, да дальний востокъ за Оксусомъ и Яксартомъ еще долго сопротивлялись новымъ вѣяніямъ. Новая вѣра была изъ наиболѣе удобныхъ. Она не пытала человѣческой совѣсти. Она только требовала громогласнаго провозглашенія формулы: "нѣтъ Бога кромѣ Бога и Магометъ пророкъ Его", предоставляя въ остальномъ полную свободу исповѣданія. Персидское лицемѣріе поняло эти требованія и, выполняя внѣшность, прикрывало тѣмъ неизмѣнную старую сущность.
Для инквизиціоннаго корпуса маговъ, казалось, наступили послѣдніе дни. Однако мученическій вѣнецъ не составлялъ предмета его домогательствъ. Онъ слишкомъ любилъ власть, слишкомъ дорожилъ участіемъ въ свѣтскихъ дѣлахъ, слишкомъ наконецъ позналъ вкусъ жизни, чтобъ не отказаться при новыхъ условіяхъ отъ чопорной чистоты старой вѣры. Маги легко поняли всю невыгоду борьбы на два фронта - противъ арабовъ и національныхъ диссидентовъ - и примкнули къ.новой религіи. Чтобъ сократить свои прежнія преимущества, мобеды предложили побѣдителю услуги по управленію страной и организаціи новой государственной религіи. Побѣдитель, обладавшій несомнѣннымъ военнымъ геніемъ, но отнюдь не административными способностями, далъ свое безмолвное согласіе на эти условія, оставивъ за собой лишь право войны, разбоя и взявъ себѣ львиную часть добычи, а мобеды подъ маскою муллъ и улемовъ попрежнему господствовали надъ народной волей и совѣстью, видоизмѣнивъ свой старый институтъ въ инквизиціонный клиръ - замкнутый, властный и лицемѣрный.
__________________________________________________
Г Л А В А IV
Исламъ чуждъ мистики. Результаты вліянія ислама на мистицизмъ перса.
Арабскій аскетизмъ и персидскій суфизмъ.
Исламъ при всей своей зависимости отъ буквы корана почти съ самаго момента возникновенія сталъ претерпѣвать всевозможныя измѣненія. Самъ пророкъ, создавая религію, отмѣнялъ свои прежнія положенія установленіями позднѣйшими.
Дѣлая уступки упорно поддерживаемымъ заблужденіямъ вліятельныхъ и сильныхъ племенъ, онъ готовъ былъ вначалѣ своей дѣятельности допустить даже существованіе старыхъ языческихъ боговъ рядомъ съ Богомъ единымъ. Такъ, пророкъ, признал за божествами АлЛата, АльУзза и Мената значеніе посредниковъ между Богомъ и вѣрующими.
(Shprenger, "Das Leben und die Lehrer des Mohamad", Веrlіn, 1861 - 65, В. II, р. 56 - 59.
Манашовъ, "Очеркъ быта арабовъ въ эпоху Магомета", Казань, 1865, стр. 413 -114)
Позже он отказался отъ уступки арабскому язычеству. И въ дальнѣйшемъ проповѣдничествѣ по мѣрѣ возрастанія своего значенія и вліянія Магометъ отказывался отъ прежнихъ положеній, впадалъ въ непослѣдовательность и противорѣчія. При трехъ первыхъ калифахъ, на глазахъ которыхъ возникло новое ученіе, еще могло оно поддерживаться въ достаточной чистотѣ. Послѣдователями его за этотъ періодъ были почти исключительно арабы, религіозное чувство которыхъ не старалось проникать въ глубину обновленнаго ученія, а довольствовалось преподанными пророкомъ правилами и наставленіями, благо выполненіемъ ихъ достигалось съ одной стороны преимущество общественнаго положенія, а съ другой обезпечивалась и въ жизни загробной легко достающаяся и заманчивая награда. Но какъ только въ исповѣданіе воинственнаго ученія стали вовлекаться народности съ установившимися издавна религіозными системами, со своимъ историческимъ прошлымъ, со своими національными особенностями, несовершенство ислама тотчасъ же сказалось въ видѣ наступившаго въ немъ разлада религіозной мысли.
Будучи самъ скроенъ изъ лохмотьевъ различныхъ вѣроученій, какъ-то: крайняго іудейства, маздеизма, сабеизма, а частью и христіанства, исламъ при своемъ бурномъ разливѣ по лицу земли легко уступалъ въ наиболѣе глубокихъ запросахъ вѣры міровоззрѣніямъ старыхъ религіозныхъ системъ.
И это приспособленіе его къ различнымъ, издавна установившимся религіознымъ представленіямъ народовъ, съ которыми ему привелось входить въ соприкосновеніе, проходитъ по исторіи ислама рѣзкой чертой отъ самаго начала до нашихъ дней.
Такъ основная идея его, противопоставляющая безграничное божіе величіе человѣческой слабости и зависимости въ столкновеніи съ пантеистическими воззрѣніями народовъ востока, должна была претерпѣть значительное измѣненіе.
Но и помимо этого вынужденнаго приспособленія, въ самыхъ нѣдрахъ ислама уже съ первыхъ временъ его возникновенія замѣчается уклоненіе отъ основной идеи со стороны наиболѣе религіозно настроенной части его исповѣдниковъ. Преобладающею чертою сектантскаго движенія въ исламѣ являлось стремленіе создать себѣ иного бога, нежели тотъ, который предлагается кораномъ. Богъ, надѣленный человѣческими атрибутами и въ тоже время столь далекій отъ человѣка, не удовлетворялъ религіозную душу. Душа искала Бога, обнимающаго собою весь міръ, представляющаго собою абсолютное бытіе и жизнь, бога, который могъ-бы понять ее и къ которому она, душа, могла бы въ своей потребности примиренія пойти на встрѣчу съ довѣріемъ и безъ боязни. Кромѣ этого исканія являлась потребность въ разрѣшеніи многихъ вопросовъ чрезвычайной важности, отвѣтовъ на которые исламъ не давалъ. Вопросы: о мірѣ, о душѣ человѣка, о его происхожденіи и смерти, о назначеніи въ мірѣ оставались открытыми. Умъ не хотѣлъ мириться съ поставленными ему предѣлами, и, не обладая методомъ точнаго знанія, куда-бы могъ направить свои силы, уступилъ мѣсто чувству. Сферу сознанія залила широкая струя безсознательнаго, создавъ въ ней обширную область мистицизма.
________________ Мистицизм и ислам __________________
Мистицизмъ проникъ въ исламъ сперва въ формѣ почитанія святыхъ и обоготворенія пророка, слѣдовательно, въ нисшей своей формѣ. Несмотря на то, что всѣ условія для развитія мистическихъ представленій находились на сторонѣ персовъ, внесшихъ въ религію Магомеда свои старыя понятія парсизма и дѣйствительно развившихъ въ скоромъ времени тончайшее ученіе мистическаго характера, первыя проявленія мистицизма въ формѣ грубаго почитанія святыхь и вѣры въ темныя силы ада замѣчаются у ортодоксаловъ ислама - суннитовъ. Сунна послѣ пророка быстро замкнулась въ сухое безсодержательное исполненіе обрядовъ, ушла въ почитаніе буквы, затуманилась обоготвореніемъ не только автора корана, но и самой книги и такое состояніе религіи безъ луча свѣта, безъ всякой раціоналистической критики расплодило суевѣріе, къ которому арабы и безъ того были склонны, ихъ языческое міросозерцаніе полное предразсудковъ, окрасилось только въ цвѣтъ откровенной, религіи, въ сущности оставшись прежнимъ.
Сухое, слишкомъ положительное ученіе Магомеда мало давало пищи умамъ истинно религіознымъ. Послѣдніе, не довольствовались тѣми несложными требованіями, какія предъявлялъ пророкъ вѣрующимъ, но искали подвижничества. Такимъ образомъ еще въ I в. гиджры возникаетъ аскетическое ученіе Хасана Басрскаго, который видѣлъ возможность постиженія истины вѣры только путемъ умерщвленія плоти. Позднѣйшіе послѣдователи Хасана изъ Басры пытались внести раціоналистическую критику въ кораническое ученіе: неясныя мѣста его подвергались поясненіямъ, противорѣчія примирялись, ошибки и заблужденія пророка указывались и устранялись: критическое отношеніе къ корану скоро пошло и дальше. Въ сознаніе лучшихъ умовъ стала постепенно проникать идея добра ради добра, тогда какъ Магомедъ указывалъ на необходимостъ творить добро за ту награду, которая ожидаетъ праведника въ раю, чѣмъ придалъ своему ученію характеръ слишкомъ грубаго, слишкомъ реальнаго расчета. Понятіе о богѣ постепенно развивалось, представленіе о божествѣнном совершенствовалось.
Приданные пророкомъ божеству аттрибуты пришлось отринуть, создать представленіе о Богѣ, какъ высшей міровой Волѣ, создавшей правда міръ, но удовольствовавшейся ролью безсознательнаго промысла и предоставившей матеріи дѣйствовать сообразно ея собственнымъ законамъ. Далѣе въ представленіяхъ о божествѣ матеріалистическое направленіе проявляется еще рѣзче. Божество, по Тумамѣ, есть ничто иное, какъ творческая сила природы. Вселенная не составляетъ арены дѣятельности божественной воли, а проявленіе самого божества и также она вѣчна, какъ - божество, потому что является тою же божественною сущностью.
Ученіе о предопредѣленіи, въ коранѣ лишь слабо намѣченное и недостаточно выясненное, въ позднѣйшемъ развитіи философіи ислама служило предметомъ изслѣдованій въ самыхъ противоположныхъ направленіяхъ. Идея о свободѣ воли въ исторіи философіи мусульманской религіи мелькала неоднократно: впервые она выразилась по вопросу о судьбѣ, ожидающей правовѣрныхъ за тяжкіе грѣхи. Моралисты-богословы готовы были приравнивать тяжкихъ грѣшниковъ къ невѣрнымъ, находя, что они должны терпѣть тѣже наказанія, какъ и послѣдніе. Но правовѣрному мусульманину хотѣлось добиться райскаго блаженства болѣе легкимъ путемъ и онъ предпочелъ искать прибѣжища въ волѣ божіей, а самъ обезпечилъ себѣ будущее блаженство формальнымъ выполненіемъ обрядовъ, указанныхъ священной книгой. Нравственная сторона поведенія не составляетъ главнаго условія и навязываемая нѣкоторыми учителями свобода воли, налагавшая отвѣтственность за дѣянія, пришлась не по вкусу мусульманину, предпочитавшему смотрѣть на свои поступки, какъ на заранѣе присужденные къ совершенію и не подлежащіе оцѣнкѣ въ день судный. Тѣмъ не менѣе, ученіе о свободѣ воли достигло въ устахъ нѣкоторыхъ учителей значительнаго развитія.
Такъ, Васыль ибнъ Ата, основатель мутазилитизма, училъ, что догматъ предопредѣленія нужно понимать съ ограниченіемъ: поступки человѣка, составляющіе частный случай его жизни, находятся во власти божіей, но его мысли, нравственный обликъ, кодексъ его морали составляютъ личное достояніе человѣка, которым онъ можетъ въ зависимости отъ своего отношенія къ этому достоянію заслужить оцѣнку въ будущей жизни.
Ель Газзали также допускаетъ свободу воли, но лишь въ предѣлахъ ея приложенія къ житейскимъ дѣламъ. Всѣ подобнаго рода уклоненія отъ первоначальной вѣры по размѣрамъ своимъ не имѣли слишкомъ важнаго значенія и укрывались въ аудиторіяхъ нѣкоторыхъ ученыхъ и ораторовъ. Лишь ничтожная горсть учениковъ усваивая взгляды учителей передавала въ свою очередь ученіе своимъ послѣдователямъ.
________________ Ислам и персы __________________
Съ распространеніемъ мусульманства на Персію, въ исламѣ обнаруживается уже явная наклонность къ раздвоенію.
Прежде всего, Персія до ислама пережила, какъ въ историческомъ, такъ и въ религіозномъ отношеніи, весьма сложную, совершенно законченную систему. Правда, исламъ засталъ персидское государство уже въ полномъ упадкѣ. Какъ въ политическомъ, такъ и въ религіозномъ отношеніи государство дошло до состоянія естественнаго разложенія. Ученіе Заратуштры или парсизмъ увядалъ, породивъ подъ вліяніемъ Греціи и позже Византіи скептицизмъ и безвѣріе. Страна очутилась въ состояніи нравственнаго и религіознаго шатанія. Исламъ былъ навязанъ силою. Природная религіозность народныхъ массъ нашла себѣ пищу въ новой религіи, но принявъ ее, видоизмѣнила основныя положенія ея, окрасивъ собственными стойкими, вѣками складывавшимися понятіями. Высшіе классы, благодаря умственному превосходству и развитію въ сравненіи съ завоевателями, сумѣли сохранить не только свое привиллегированное положеніе, но внесли и въ новую религію немало національныхъ чертъ.
Національная вражда и презрительное отношеніе къ варварамъ завоевателямъ легли въ основаніе шіизма, старые народные идеалы строго монархическаго государства, возводившіе деспотовъ на степень божествъ, пріуроченные къ новымъ условіямъ, создали культъ Али и внесли въ исламъ то мистико-пантеистическое направленіе, которое расцвѣло въ Персіи еще ранѣе на почвѣ одряхлѣвшаго маздаизма. Сунна, какъ отраженіе народнаго уклада, чуждаго персидскому духу, не встрѣтила въ большинствѣ персовъ сочувствія, почему и была замѣнена шіизмомъ. Національный духъ Ирана создалъ такимъ образомъ въ шіизмѣ форму протеста противъ своеволія побѣдителей-семитовъ и это болѣзненное выраженіе оскорбленнаго чувства иранцевъ породило многовѣковую борьбу на почвѣ второстепеннаго повидимому вопроса объ обладаніи властью, унаслѣдованною отъ пророка. Но династическій вопросъ являлся лишь внѣшнимъ выраженіемъ борьбы, главная же причина ея лежала глубже. Государственные идеалы иранскихъ народовъ съ ихъ монархическимъ культомъ встрѣтились лицомъ къ лицу съ вольнолюбивыми инстинктами независимыхъ арабовъ. Изощренный въ рѣшеніи тончайшихъ вопросовъ теософіи умъ персовъ столкнулся съ безхитростнымъ религіознымъ энтузіамомъ араба. Борьба такихъ противоположныхъ началъ была неизбѣжна, и первоначальный наивный исламъ долженъ былъ въ процессѣ ассимиляціи его персомъ совершенно преобразиться. Отнынѣ среди исповѣдниковъ ислама зарождается совершенно исключительная религіозно-политическая атмосфера.
___________________________________
ЧАСТЬ 3. К ЧАСТИ 4: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2553837.html
___________________________________
Г Л А В А III
Внѣшнее вліяніе на мистику перса. Буддизмъ, сирійскій аскетизмъ, неоплатонизмъ.
Мистическое настроеніе перса временъ маговъ, зависевшее въ значительной мѣрѣ отъ вліянія своеобразныхъ этико-религіозныхъ представленій вавилоно-ассирійскаго сабеизма, нашло себѣ впослѣдствіи поддержку еще и въ ученикахъ Будды.
___________________ Буддизм __________________
Индійскій буддизмъ не мало обязанъ своимъ распространеніемъ по лицу земли скитальческому образу жизни своихъ адептовъ. Безконечное шатаніе отъ монастыря къ монастырю отъ святыни къ святынѣ, отъ учителя къ учителю не знало разстояній и приводило буддійскихъ монаховъ изъ одного конца Индіи въ другой. Склонность къ этому бродячему существованію, какъ бы возмѣщающему (при созерцательныхъ упражненіяхъ, гдѣ мышечная дѣятельность падаетъ до минимума) органическія требованія движенія, составляетъу какъ это мы увидимъ ниже, отличительную черту многихъ мистико-религіозныхъ ученій. Эта-то склонность къ странствованіямъ и увлекала нерѣдко аскетовъ и монаховъ буддизма далеко за предѣлы Индіи, гдѣ они и являлись какъ вольными такъ и невольными пропагаторами великихъ идей своего первоучителя. Ученіе Гаутамы находило себѣ одинаково благопріятную почву у кочевника въ глуши дикихъ пустынь и у жителя культурныхъ центровъ.
Такъ, извѣстно, что еще до греко-бактрійскаго періода восточная Персія съ Бактріаною была охвачена буддизмомъ, о чемъ согласно свидѣтельствуютъ какъ китайскія, такъ и греческія извѣстія (Минаевъ, I.с.) Вліяніе буддизма въ этихъ мѣстахъ было настолько значительно, что подчиняло себѣ до нѣкоторой степени и эллинскую культуру: монеты временъ Агаѳокла изображаютъ буддійскіе символы, на монетахъ Менандра, какъ индійскій символъ Чакравартина, т.е. міродержца, изображалось колесо.
Буддизмъ держался въ Бактріи и смежныхъ съ нею областяхъ въ теченіи столѣтій.
(Id. Александръ Полигисторъ утверждаетъ, что буддійскіе сраманы или подвижники были распространены между бактрійцами и персами)
До II в. по Р.Хр. Кабулистанъ былъ усѣянъ буддійскими обителями, поддерживавшими постоянную связь съ индійской общиной буддистовъ. Странствующіе монахи Индіи заходили въ то время въ Хотанъ и Китай. Слѣды буддизма сохранились и въ Кандахарѣ.
Буддійское міросозерцаніе Индіи было отчасти сродни восточному иранцу, менѣе поддавшемуся вліянію вавилоно-ассирійскаго сабеизма и сохранившему въ большей чистотѣ свои старыя ведійскія воззрѣнія. При томъ же готовые пріемы созерцательной жизни, вынесенные съ береговъ Ганга имѣли такой конкретный характеръ, были настолько удобоисполнимы и дѣйствительны, что примѣненіемъ ихъ на практикѣ какъ разъ достигалось то душевное состояніе, котораго искала природа перса. Буддіецъ-аскетъ предлагалъ сѣсть въ уединенномъ мѣстѣ, скрестить ноги, выпрямить туловище и отдаться размышленію. Если прозелитъ оставался въ состояніи этой неподвижности необходимый срокъ и постененно освобождался отъ всѣхъ своихъ помышленій и желаній, отъ «всякихъ сужденій и взвѣшиваній», отъ всѣхъ страданій и наслажденій, то подъ конецъ такого пребыванія у него прерывалось дыханіе и духъ его «собирался, очищался и просвѣтлялся, освобождаясь отъ всякой нечистоты и грѣха»".
(Г. Ольденбургъ, "Будда, его жизнь, ученіе и община", Москва, 1884, стр. 261)
Такое состояніе души обезпечивало ему познаніе міровой истины, передъ нимъ проходило все прошлое, его собственное "я" всѣ безконечныя формы, въ которыя онъ облекался за все время безконечнаго исканія своей души (атмана). Въ этомъ соблазнительномъ состояніи ему обѣщалась способность проникновенія въ чужіе помыслы, чудотворная сила, способность растворенія личности въ мірѣ, словомъ все то, что разрѣшало ему его обыденныя недоразумѣнія, что открывало ему истину, которую онъ всегда жаждалъ познать непосредственно изъ ея источника.
Пріемы предлагаемые буддистами могли быть видоизмѣняемы въ соотвѣтствіи съ индивидуальными особенностями учениковъ, степенью ихъ подготовленности и развитія. Такъ, взамѣнъ условій упомянутыхъ выше и годныхъ для прозелитовъ, мало развитыхъ умственно, можно было рекомендовать и другую формулу, напр., формулу самоотвлеченія отъ множественности міровыхъ явленій, т.е. доведеніе работы мысли до до полнаго ея прекращенія путемъ послѣдовательнаго и систематическаго отвлеченія вниманія отъ всѣхъ внѣшнихъ и внутреннихъ воспріятій. (Г. Ольденбургъ, I.с., стр. 162)
Мало отличающіеся одинъ отъ другого пріемы одинаково годные для приведенія мозговой дѣятельности въ извѣстное состояніе сознанія, называемаго экстатическимъ, какъ нельзя болѣе отвѣчало тѣмъ элементамъ персидскаго народа, которые были воспитаны въ мистико-пантеистическихъ представленіяхъ Зендъ-Авесты. И дѣйствитель.но, исторія развитія аскетическихъ формъ въ позднѣйшемъ исламитскомъ періодѣ Персіи, какъ это увидимъ позже, ближе подходила къ буддизму Индіи, нежели къ христіанскому аскетизму Сиріи.
Но въ то время, когда буддизмъ постепенно прокладывалъ себѣ дорогу въ Персію черезъ ея восточныя провинціи, съ запада на нее нахлынула волна эллинской культуры, охвативъ широкимъ потокомъ Египетъ, Сирію, Месопотамію и Персію до ея крайнихъ восточныхъ предѣловъ. Однако греческая цивилизація не только оказалась безсильной подавить народный духъ Ирана, но и сама въ значительной степени усвоила себѣ многія стороны восточной культуры и прежде всего тотъ государственный порядокъ, который рано или поздно долженъ былъ такъ гибельно отозваться на судьбахъ Византійской Имперіи.
___________________ Сирійскій аскетизмъ __________________
Персія, какъ впрочемъ и всякая другая жизнеспособная, народность, заимствовала у сосѣдей всегда только тѣ формы и понятія, которыя по существу своему легко могли быть пріурочены къ основнымъ элементамъ характера ея народа. Въ этомъ случаѣ по своему вліянію на духовное развитіе перса счастливѣе Греціи оказалась Сирія. Однако ея значеніе для Персіи стало возрастать лишь со II вѣка нашей эры, когда сирійцы, обращенные въ христіанство, перевели на свой языкъ книги ветхаго и новаго завѣта. Подъемъ сирійской культуры ознаменовался съ этого момента основаніемъ школъ и разсадниковъ просвѣщенія, которые проникли даже въ нѣдра Византійской имперіи. На сирійскій языкъ стали переводить не только декреты и каноны соборовъ, но и сочиненія греческихъ отцевъ церкви. Сама Сирія могла отнынѣ выставить собственныхъ авторизированныхъ отцевъ церкви, каковъ напр. св. Ефремъ. Наконецъ съ V в. на сирійскомъ языкѣ появляются сочиненія Аристотеля, книги по медицинѣ, геометріи, астрономіи. Появились многочисленныя школы, библіотеки, академіи, какова напр. академія въ Едессѣ, но обвиненныя въ еретичествѣ, онѣ скоро были уничтожены восторжествовавшимъ православіемъ. Профессора, подвергшись проскрипціямЪ, бѣжали въ Персію, гдѣ Сассаниды, эти враги Византійской имперіи, охотно давали имъ убѣжище. Познанія въ медицинѣ и другихъ прикладныхъ наукахъ обезпечивали бѣглецамъ въ Персіи хорошій пріемъ. Они открыли академіи въ Низибѣ, основали гиппократическую школу въ Гандизапурѣ.
Кромѣ того учреждены были школы въ Резаинѣ - въ Мессопотаміи, и въ Кинесаримѣ - въ собственной Сиріи, гдѣ дѣйствовали въ духѣ просвѣщенія якобиты или монофизиты - соперники послѣдователей Несторія. Въ V в. въ Мессопотаміи образовался истинный научный центръ, просуществовавшій до XII в., когда онъ въ свою очередь палъ жертвою мусульманскаго фанатизма. Въ этомъ-то именно центрѣ затлѣлось пламя арабской науки.
И при всемъ томъ вліяніе Сиріи на умственное движеніе Персіи не было существенно и сводилось преимущественно къ посредничеству между культурами Византіи и Персіи. Усваивая научныя свѣдѣнія изъ Греціи, сирійскіе ученые въ то же время проникнуты были мистическимъ направленіемъ вавилоно-сабейскихъ воззрѣній, отчего точныя данныя греческой науки и философіи претерпѣвали значительное искаженіе, нося на себѣ печать темныхъ и таинственныхъ отношеній. Въ результатѣ этой своеобразной ассимиляціи западной науки, мы встрѣчаемъ у сирійскихъ авторовъ и коментаторовъ рядомъ съ техническими рецептами научнаго достоинства всевозможный мифологическій вздоръ:
- объ ангелахъ-обольстителяхъ, повѣдавшихъ свое искусство женщинамъ,
- объ источникѣ жидкаго олова, которому приносилась дѣва,
- о магическихъ зеркалахъ, построенныхъ Александромъ,
- о талисманахъ Соломона у Аристотеля.
Эти легенды, рисующія Александра и Аристотеля магами, служатъ лишь новымъ подтвержденіемъ непрерывавшейся связи между дѣятельностью старыхъ вавилоно-ассирійскихъ и персидскихъ мобедовъ и практикою алхимиковъ и астрологовъ позднѣйшаго времени. Сама Сирія при такомъ направленіи ея научныхъ силъ конечно не могла создать ничего новаго оригинальнаго и значительнаго. Мистическая екорлупа, въ которую сиріецъ заключилъ научный матеріалъ, не могла быть пробита зародышемъ дальнѣйшихъ знаній, и потому, не взирая на крайне благопріятныя условія покровительства со стороны калифовъ, Сирія не только не подвинула впередъ науку и философію, а скорѣе исказила ее. Единственная заслуга Сиріи заключалась въ томъ, что она, хотя и въ искаженномъ видѣ, съумѣла сберечь греческую науку для арабовъ.
Тоже случилось у сирійцевъ и съ христіанствомъ. Проникнутая халдейскимъ сабеизмомъ съ его звѣзднымъ культомъ, религиозными представленіями и космогоническими конценціями, Сирія хотя и тяготѣла къ христіанству, однако не могла оставаться вѣрною строгому православію. Религіозный интересъ былъ великъ, но и старая, очень сложная мистическая система зависимости человѣческой жизні отъ таинственныхъ астрологическихъ отношеній была крѣпка, поэтому религія Христа должна была потерпѣть значительное искаженіе, ставшее извѣстнымъ въ исторіи церкви подъ именами гностицизма, эбіонизма, якобитства, несторіанства и другихъ ересей. Всѣ эти многочисленныя секты, строго говоря, были дѣти одной матери - сабеизма. Нѣкоторыя изъ нихъ, какъ напр., гностицизмъ, претендовали на обладаніе истиной, и уже въ очень отдаленныя времена выработали своеобразные пріемы для общенія съ Богомъ.
На почвѣ отношеній къ божеству, полныхъ неразгаданной тайны и порожденныхъ, быть можетъ тѣмъ особымъ. Ощущеніемъ, которое испытывается подъ вліяніемъ созерцанія природы сирійско-аравійскихъ пустынь, искреннее благочестіе легко и естестественно вылилось въ форму созерцательнаго пустынножительства. Подвижничество въ Сиріи существовало мпого раньше появленія христіантства. Сабеизмъ Іемена и Сиріи, какъ культъ въ основѣ своей монотеистическій, съ преобладающимъ почитаніемъ небесныхъ свѣтилъ, раснолагалъ душу къ извѣстному религіозному настроенію, высшимъ воображеженіемъ котораго являлся аскетизмъ. Недаромъ среди восточныхъ христіанъ и даже у мусульманъ учрежденіе монашества относятъ не только ко временамъ пророка Иліи, но и къ болѣе раннему періоду такъ называемыхъ Св. Писаніемъ «сыновъ божіихъ», т.е. къ потомкамъ Сифа, который и самъ отдавался религіозному созерцанію. (d'Негbеlaf, "Derwische", т. I, стр. 579)
Христіанство въ Сиріи воспользовалось уже готовыми формами аскетизма и обновило его только новымъ духомъ. Въ этомъ измѣненномъ видѣ аскетизмъ утвердился подъ авторитетомъ святыхъ отцовъ Сирійской церкви, напр. Исаака.
Монашеская и отшелышческая жизнь сирійскихъ христіанъ и многочисленныхъ сектъ, возникшая при исключительныхъ условіяхъ, производила всегда глубокое впечатлѣніе на арабовъ. Явное вліяніе странствующихъ христіанъ пустынниковъ подтверждается между прочимъ очень распространеннымъ преданіемъ объ обращеніи въ христіанство округа Награнъ, лежащаго между Хиджазом и Іеменомъ. Сказаніе приписываетъ это дѣло христіанину-страннику, по имени Файміюну, отличавшемуся строгимъ воздержаніемъ и воззвавшему однажды къ Богу, дабы онъ уничтожилъ на глазахъ невѣрующихъ пальму, которой поклонялись награнцы и которую украшали лучшими своими одеждами и драгоцѣнностями. Преданіе прибавляетъ, что Богъ исполнилъ просьбу угодника: поднялась сильная буря, вырвавшая съ корнемъ дерево, и собравшійся народъ обратился при этомъ чудесномъ знаменіи въ христіанство. Караваны, шедшіе въ Сирію и Египетъ, видя въ ночное время на какой-нибудь одинокой скалѣ или въ глубокой разщелинѣ горъ лучъ свѣтильника анахорета, гдѣ всегда можно было расчитывать на глотокъ свѣжей воды, на справку о дорогѣ, а можетъ быть и на горсть финиковъ, съ чувствомъ глубокаго благоговѣнія обращали свои взоры въ сторону привѣтливаго огонька.
Недаромъ келья отшельника, одинокая лампада составляютъ излюбленный мотивъ въ арабской поэзіи:
„Она свѣтитъ во тьмѣ, какъ будто-бы была
Свѣчей вечернею въ обители аскета".
или:
"Ты видѣлъ-ли блескъ молніи?
Видѣлъ-ли, другъ, блескъ
Подобный мановенію руки въ темномъ вѣнцѣ тучъ?
Было-ли то дрожаніе пламени свѣчи?
Была-ли то въ кельѣ отшельника Лампада,
свѣтильню которой онъ напояетъ свѣжимъ масломъ?"
(Alfr. ѵ. Кгеmег, "Geschichte der herrchend Ideen d. Islams", Leipzig, 1868, I.с.)
Такимъ образомъ еще задолго до Магомета съ двухъ противоположныхъ концовъ будущаго исламитскаго государства въ жизнъ его вторгались аскетическія начала, хотя психологическая основа ихъ и не была одинакова.
Въ то время, какъ сирійское подвижничество служило выраженіемъ интенсивнаго религіознаго чувства, искавшаго условій и формъ, въ которыхъ оно могло-бы рости и развиваться до своего высшаго предѣла, аскетизмъ восточный или буддійскій преслѣдовалъ другую цѣль, заключающуюся въ томъ, чтобы разомъ достигнуть полнаго познанія истины и, если можно, слиться съ самимъ божествомъ. Строгое подвижничество никогда не встрѣчало большого сочувствія со стороны перса, его характеръ не вяжется съ пріемами отреченія отъ міра, подвижничествомъ и лишеніями, онъ искалъ только того душевнаго настроенія, которое погружало-бы его въ сверхчувственную область, ради этой цѣли онъ вовсе не былъ разборчивъ въ средствахъ. Формулы и рецепты буддизма для него были доступнѣе, еще доступнѣе были яды интеллекта, магически окунавшіе его въ таинственный міръ мистическихъ ощущеній. Зато меланхолическую природу араба, религіозное чувство котораго находилось еще въ періодѣ наростанія, болѣе влекло къ скромному аскетизму христіанскаго подвижничества.
________________ Неоплатонизмѣ __________________
Оба аскетическія направленія расходившіяся въ цѣляхъ и средствахъ, нашли однако точку соприкосновенія въ неоплатонизмѣ. Неоплатонизмъ разсматривалъ міръ, какъ проявленіе вѣчнаго творческаго Могущества (бытія) и вѣчнаго Разума (мысли), возсоединявшихся въ вѣчномъ Единствѣ. Онъ училъ, что надо отказаться идти къ истинѣ длиннымъ путемъ умозаключеній, вытекающихъ изъ сочетанія данныхъ намъ опытомъ понятій, такъ какъ они не достовѣрны, и что высшимъ предметомъ знанія и изысканій должно служить абсолютнонеясное, невидимое. Необходимо стремиться къ созерцанію высочайшаго, иными словами, вступать въ непосредственное соприкосновеніе съ Единымъ. Неоплатонизмъ, какъ извѣстно, зародился изъ сирійскаго сабеизма, доставшагося въ наслѣдіе магамъ Египта и Персіи, которые въ свою очередь передали его Александрійской школѣ. Ученикъ Александрійца Аммонія Саккоса, Плотинъ, благодаря походу предпринятому Гордіаномъ въ Персию, имѣлъ возможность проникнуть въ самыя сокровенныя нѣдра магизма, изъ него онъ и черпалъ всѣ тѣ пріемы и упражненія, при помощи которыхъ достигалось непосредственное сліяніе съ божествомъ. Мышленіемъ такое состояніе не дается, нужно было отказаться отъ всякихъ воспоминаній, воспріятій и ощущеній. Надо было добиваться состоянія экстаза. Тутъ-то и пригодился старый магизмъ, давно уже обладавшій этой тайной. Желающему восприіять Единое лицомъ къ лицу онъ совѣтовалъ отстранить отъ души все злое, все доброе, наконецъ, все, что-бы то ни было.
(Еnneades, VI, Livre VII, т. III, р. 472.)
Если кто-нибудь изъ насъ, училъ магизмъ, не подозрѣвая, что онъ охваченъ божеством, созерцаетъ зрѣлище имъ овладѣвшее, онъ созерцаетъ самого себя и видитъ свой образъ въ украшенномъ видѣ. Когда же отстранитъ отъ себя это изображеніе, какъ бы оно прекрасно ни было, и сосредоточится въ безраздѣльномъ единствѣ, онъ въ одно и то же время станетъ "единым" и "всѣмъ", вмѣстѣ съ Богомъ, который безмолвно жалуетъ ему свое присутствіе и сливается съ нимъ. (Еnneades, V, Livre VIII, т. III.)
Въ эти моменты внезапный свѣтъ освѣщаетъ душу, ибо свѣтъ исходитъ отъ Единаго и есть Единый. (Еnneades, V, Livre III, s. III, р. 62.)
Вырождавшаяся греко-римская раса, растерявъ къ этому времени своихъ старыхъ боговъ, погружаласъ въ суевѣріе и съ жадностью хваталась за все, что носило характеръ таинственнаго. Обезсилившее язычество въ царствованіе Юліана думало найти обновленіе въ спиритизмѣ. Лучшіе умы отдавались бесѣдамъ съ демонами и геніями, творили чудеса, вызывали тѣни, посвящали время занятіямъ магіей. Ученіе Плотина вполнѣ отвѣчало болѣзненному настроенію умовъ и тѣмъ болѣе пришлось по духу вырождавшагося народа, что признавало всю силу и значеніе магическихъ упражненій. Неоплатоники Порфирій, Ямвлихъ и другіе пользовались большой силой. О нихъ говорили, что во время молитвы они какъ-бы поднимались отъ земли на десять локтей, а ихъ тѣла и одежды принимали ослѣпительный цвѣтъ золота.
(Цит. по Буассье, "Паденіе язычества", Москва, 1892, стр. 63)
Самъ Плотинъ испыталъ экстатическое состояніе за шестилѣтнее совмѣстное пребываніе съ Малхомъ изъ Финикіи (названнымъ Порфиріемъ) всего лишь четыре раза.
Весьма понятно, что и на Востокѣ неоплатонизмъ встрѣтилъ общее сочувствіе. Маги Персіи узнали въ немъ свое собственное дѣтище, рожденное отъ буддійскаго аскетизма, но воспитанное въ болѣе чистыхъ нравственныхъ представленіяхъ греческой философіи, арабы цѣнили въ немъ тѣ попытки добиться молитвеннаго настроенія, которыя отвѣчали ихъ горячей потребности въ религіозномъ чувствѣ.
Результатомъ двойнаго вліянія на умы обѣихъ національностей будущаго исламитскаго государства явилось ученіе суфіевъ, которое и по настоящее время составляетъ въ исламѣ неісчерпаемый источникъ мистицизма.
________________ Персидские маги и ислам __________________
Прежде чѣмъ перейти къ суфизму необходимо, хотя бы въ бѣглыхъ штрихахъ, очертить состояніе умовъ въ Персіи наканунѣ новой эры въ ея исторіи и прослѣдить патологическую сторону въ жизни персидскаго государства, зависившую отъ того наслѣдства, которое оставилъ исламу старый магизмъ.
Выше мы уже коснулись значенія мобедовъ. При Сассанидахъ оно достигло своего высшаго предѣла. Маги заправляли фактически государствомъ, безъ ихъ совѣта повелитель не дѣлалъ шагу, они составляли большую часть гражданской администраціи, вѣдали всѣми политическими сношеніями, какъ духовныя лица, они владѣли народною совѣстью и дерщли въ рукахъ народную волю. Когда подъ давленіемъ стороннихъ вліяній, кастовые устои магизма стали шататься и изъ собственныхъ нѣдръ его стали все чаще и чаще выростать ереси, подрывавшія авторитетъ господствовавшаго сословія, маги попытались возстановить свой престижъ системой устрашенія и гоненій. Съ этою цѣлью многочисленный классъ рабочихъ, употреблявшихъ въ своихъ ремеслахъ огонь или имѣвшихъ дѣло съ камнемъ, объявленъ былъ нечистивымъ нарушителемъ чистоты элементовъ. Его обременили стѣснительными поетановленіями, отказали во входѣ въ храмы, дабы своимъ присутствіемъ онъ не осквернялъ правовѣрныхъ, даже стали отказывать въ вознагражденіи при вторичномъ рожденіи. Логическимъ послѣдствіемъ такого образа дѣйствій было паденіе культуры, поворотъ назадъ и массовое недовольство, порождавшее волненія и мятежи. Жестокія преслѣдованія подавляли зло, но не могли истребить его, и оно стало прятаться до поры до времени подъ личину лицемѣрія, сектантства, тайныхъ ученій и обществъ, чтобы при первомъ удобномъ случаѣ выступить подъ тѣмъ или другимъ девизомъ на борьбу съ господами положенія.
Среди этого внѣшняго затишья, предвѣщавшаго страшную бурю, явился исламъ. Его успѣхъ былъ поразителенъ.
Въ нѣсколько лѣтъ онъ охватилъ всю площадь отъ Ефрата до Инда. Диссиденты подняли голову, нисшія касты и все, что таило въ себѣ непримиримую злобу къ мобедамъ, перешло на сторону арабовъ-побѣдителей. Городское населеніе мало безпокоившееся о вопросахъ религіи восприняло новую вѣру, только сельчане, руководимые феодалами, да дальний востокъ за Оксусомъ и Яксартомъ еще долго сопротивлялись новымъ вѣяніямъ. Новая вѣра была изъ наиболѣе удобныхъ. Она не пытала человѣческой совѣсти. Она только требовала громогласнаго провозглашенія формулы: "нѣтъ Бога кромѣ Бога и Магометъ пророкъ Его", предоставляя въ остальномъ полную свободу исповѣданія. Персидское лицемѣріе поняло эти требованія и, выполняя внѣшность, прикрывало тѣмъ неизмѣнную старую сущность.
Для инквизиціоннаго корпуса маговъ, казалось, наступили послѣдніе дни. Однако мученическій вѣнецъ не составлялъ предмета его домогательствъ. Онъ слишкомъ любилъ власть, слишкомъ дорожилъ участіемъ въ свѣтскихъ дѣлахъ, слишкомъ наконецъ позналъ вкусъ жизни, чтобъ не отказаться при новыхъ условіяхъ отъ чопорной чистоты старой вѣры. Маги легко поняли всю невыгоду борьбы на два фронта - противъ арабовъ и національныхъ диссидентовъ - и примкнули къ.новой религіи. Чтобъ сократить свои прежнія преимущества, мобеды предложили побѣдителю услуги по управленію страной и организаціи новой государственной религіи. Побѣдитель, обладавшій несомнѣннымъ военнымъ геніемъ, но отнюдь не административными способностями, далъ свое безмолвное согласіе на эти условія, оставивъ за собой лишь право войны, разбоя и взявъ себѣ львиную часть добычи, а мобеды подъ маскою муллъ и улемовъ попрежнему господствовали надъ народной волей и совѣстью, видоизмѣнивъ свой старый институтъ въ инквизиціонный клиръ - замкнутый, властный и лицемѣрный.
__________________________________________________
Г Л А В А IV
Исламъ чуждъ мистики. Результаты вліянія ислама на мистицизмъ перса.
Арабскій аскетизмъ и персидскій суфизмъ.
Исламъ при всей своей зависимости отъ буквы корана почти съ самаго момента возникновенія сталъ претерпѣвать всевозможныя измѣненія. Самъ пророкъ, создавая религію, отмѣнялъ свои прежнія положенія установленіями позднѣйшими.
Дѣлая уступки упорно поддерживаемымъ заблужденіямъ вліятельныхъ и сильныхъ племенъ, онъ готовъ былъ вначалѣ своей дѣятельности допустить даже существованіе старыхъ языческихъ боговъ рядомъ съ Богомъ единымъ. Такъ, пророкъ, признал за божествами АлЛата, АльУзза и Мената значеніе посредниковъ между Богомъ и вѣрующими.
(Shprenger, "Das Leben und die Lehrer des Mohamad", Веrlіn, 1861 - 65, В. II, р. 56 - 59.
Манашовъ, "Очеркъ быта арабовъ въ эпоху Магомета", Казань, 1865, стр. 413 -114)
Позже он отказался отъ уступки арабскому язычеству. И въ дальнѣйшемъ проповѣдничествѣ по мѣрѣ возрастанія своего значенія и вліянія Магометъ отказывался отъ прежнихъ положеній, впадалъ въ непослѣдовательность и противорѣчія. При трехъ первыхъ калифахъ, на глазахъ которыхъ возникло новое ученіе, еще могло оно поддерживаться въ достаточной чистотѣ. Послѣдователями его за этотъ періодъ были почти исключительно арабы, религіозное чувство которыхъ не старалось проникать въ глубину обновленнаго ученія, а довольствовалось преподанными пророкомъ правилами и наставленіями, благо выполненіемъ ихъ достигалось съ одной стороны преимущество общественнаго положенія, а съ другой обезпечивалась и въ жизни загробной легко достающаяся и заманчивая награда. Но какъ только въ исповѣданіе воинственнаго ученія стали вовлекаться народности съ установившимися издавна религіозными системами, со своимъ историческимъ прошлымъ, со своими національными особенностями, несовершенство ислама тотчасъ же сказалось въ видѣ наступившаго въ немъ разлада религіозной мысли.
Будучи самъ скроенъ изъ лохмотьевъ различныхъ вѣроученій, какъ-то: крайняго іудейства, маздеизма, сабеизма, а частью и христіанства, исламъ при своемъ бурномъ разливѣ по лицу земли легко уступалъ въ наиболѣе глубокихъ запросахъ вѣры міровоззрѣніямъ старыхъ религіозныхъ системъ.
И это приспособленіе его къ различнымъ, издавна установившимся религіознымъ представленіямъ народовъ, съ которыми ему привелось входить въ соприкосновеніе, проходитъ по исторіи ислама рѣзкой чертой отъ самаго начала до нашихъ дней.
Такъ основная идея его, противопоставляющая безграничное божіе величіе человѣческой слабости и зависимости въ столкновеніи съ пантеистическими воззрѣніями народовъ востока, должна была претерпѣть значительное измѣненіе.
Но и помимо этого вынужденнаго приспособленія, въ самыхъ нѣдрахъ ислама уже съ первыхъ временъ его возникновенія замѣчается уклоненіе отъ основной идеи со стороны наиболѣе религіозно настроенной части его исповѣдниковъ. Преобладающею чертою сектантскаго движенія въ исламѣ являлось стремленіе создать себѣ иного бога, нежели тотъ, который предлагается кораномъ. Богъ, надѣленный человѣческими атрибутами и въ тоже время столь далекій отъ человѣка, не удовлетворялъ религіозную душу. Душа искала Бога, обнимающаго собою весь міръ, представляющаго собою абсолютное бытіе и жизнь, бога, который могъ-бы понять ее и къ которому она, душа, могла бы въ своей потребности примиренія пойти на встрѣчу съ довѣріемъ и безъ боязни. Кромѣ этого исканія являлась потребность въ разрѣшеніи многихъ вопросовъ чрезвычайной важности, отвѣтовъ на которые исламъ не давалъ. Вопросы: о мірѣ, о душѣ человѣка, о его происхожденіи и смерти, о назначеніи въ мірѣ оставались открытыми. Умъ не хотѣлъ мириться съ поставленными ему предѣлами, и, не обладая методомъ точнаго знанія, куда-бы могъ направить свои силы, уступилъ мѣсто чувству. Сферу сознанія залила широкая струя безсознательнаго, создавъ въ ней обширную область мистицизма.
________________ Мистицизм и ислам __________________
Мистицизмъ проникъ въ исламъ сперва въ формѣ почитанія святыхъ и обоготворенія пророка, слѣдовательно, въ нисшей своей формѣ. Несмотря на то, что всѣ условія для развитія мистическихъ представленій находились на сторонѣ персовъ, внесшихъ въ религію Магомеда свои старыя понятія парсизма и дѣйствительно развившихъ въ скоромъ времени тончайшее ученіе мистическаго характера, первыя проявленія мистицизма въ формѣ грубаго почитанія святыхь и вѣры въ темныя силы ада замѣчаются у ортодоксаловъ ислама - суннитовъ. Сунна послѣ пророка быстро замкнулась въ сухое безсодержательное исполненіе обрядовъ, ушла въ почитаніе буквы, затуманилась обоготвореніемъ не только автора корана, но и самой книги и такое состояніе религіи безъ луча свѣта, безъ всякой раціоналистической критики расплодило суевѣріе, къ которому арабы и безъ того были склонны, ихъ языческое міросозерцаніе полное предразсудковъ, окрасилось только въ цвѣтъ откровенной, религіи, въ сущности оставшись прежнимъ.
Сухое, слишкомъ положительное ученіе Магомеда мало давало пищи умамъ истинно религіознымъ. Послѣдніе, не довольствовались тѣми несложными требованіями, какія предъявлялъ пророкъ вѣрующимъ, но искали подвижничества. Такимъ образомъ еще въ I в. гиджры возникаетъ аскетическое ученіе Хасана Басрскаго, который видѣлъ возможность постиженія истины вѣры только путемъ умерщвленія плоти. Позднѣйшіе послѣдователи Хасана изъ Басры пытались внести раціоналистическую критику въ кораническое ученіе: неясныя мѣста его подвергались поясненіямъ, противорѣчія примирялись, ошибки и заблужденія пророка указывались и устранялись: критическое отношеніе къ корану скоро пошло и дальше. Въ сознаніе лучшихъ умовъ стала постепенно проникать идея добра ради добра, тогда какъ Магомедъ указывалъ на необходимостъ творить добро за ту награду, которая ожидаетъ праведника въ раю, чѣмъ придалъ своему ученію характеръ слишкомъ грубаго, слишкомъ реальнаго расчета. Понятіе о богѣ постепенно развивалось, представленіе о божествѣнном совершенствовалось.
Приданные пророкомъ божеству аттрибуты пришлось отринуть, создать представленіе о Богѣ, какъ высшей міровой Волѣ, создавшей правда міръ, но удовольствовавшейся ролью безсознательнаго промысла и предоставившей матеріи дѣйствовать сообразно ея собственнымъ законамъ. Далѣе въ представленіяхъ о божествѣ матеріалистическое направленіе проявляется еще рѣзче. Божество, по Тумамѣ, есть ничто иное, какъ творческая сила природы. Вселенная не составляетъ арены дѣятельности божественной воли, а проявленіе самого божества и также она вѣчна, какъ - божество, потому что является тою же божественною сущностью.
Ученіе о предопредѣленіи, въ коранѣ лишь слабо намѣченное и недостаточно выясненное, въ позднѣйшемъ развитіи философіи ислама служило предметомъ изслѣдованій въ самыхъ противоположныхъ направленіяхъ. Идея о свободѣ воли въ исторіи философіи мусульманской религіи мелькала неоднократно: впервые она выразилась по вопросу о судьбѣ, ожидающей правовѣрныхъ за тяжкіе грѣхи. Моралисты-богословы готовы были приравнивать тяжкихъ грѣшниковъ къ невѣрнымъ, находя, что они должны терпѣть тѣже наказанія, какъ и послѣдніе. Но правовѣрному мусульманину хотѣлось добиться райскаго блаженства болѣе легкимъ путемъ и онъ предпочелъ искать прибѣжища въ волѣ божіей, а самъ обезпечилъ себѣ будущее блаженство формальнымъ выполненіемъ обрядовъ, указанныхъ священной книгой. Нравственная сторона поведенія не составляетъ главнаго условія и навязываемая нѣкоторыми учителями свобода воли, налагавшая отвѣтственность за дѣянія, пришлась не по вкусу мусульманину, предпочитавшему смотрѣть на свои поступки, какъ на заранѣе присужденные къ совершенію и не подлежащіе оцѣнкѣ въ день судный. Тѣмъ не менѣе, ученіе о свободѣ воли достигло въ устахъ нѣкоторыхъ учителей значительнаго развитія.
Такъ, Васыль ибнъ Ата, основатель мутазилитизма, училъ, что догматъ предопредѣленія нужно понимать съ ограниченіемъ: поступки человѣка, составляющіе частный случай его жизни, находятся во власти божіей, но его мысли, нравственный обликъ, кодексъ его морали составляютъ личное достояніе человѣка, которым онъ можетъ въ зависимости отъ своего отношенія къ этому достоянію заслужить оцѣнку въ будущей жизни.
Ель Газзали также допускаетъ свободу воли, но лишь въ предѣлахъ ея приложенія къ житейскимъ дѣламъ. Всѣ подобнаго рода уклоненія отъ первоначальной вѣры по размѣрамъ своимъ не имѣли слишкомъ важнаго значенія и укрывались въ аудиторіяхъ нѣкоторыхъ ученыхъ и ораторовъ. Лишь ничтожная горсть учениковъ усваивая взгляды учителей передавала въ свою очередь ученіе своимъ послѣдователямъ.
________________ Ислам и персы __________________
Съ распространеніемъ мусульманства на Персію, въ исламѣ обнаруживается уже явная наклонность къ раздвоенію.
Прежде всего, Персія до ислама пережила, какъ въ историческомъ, такъ и въ религіозномъ отношеніи, весьма сложную, совершенно законченную систему. Правда, исламъ засталъ персидское государство уже въ полномъ упадкѣ. Какъ въ политическомъ, такъ и въ религіозномъ отношеніи государство дошло до состоянія естественнаго разложенія. Ученіе Заратуштры или парсизмъ увядалъ, породивъ подъ вліяніемъ Греціи и позже Византіи скептицизмъ и безвѣріе. Страна очутилась въ состояніи нравственнаго и религіознаго шатанія. Исламъ былъ навязанъ силою. Природная религіозность народныхъ массъ нашла себѣ пищу въ новой религіи, но принявъ ее, видоизмѣнила основныя положенія ея, окрасивъ собственными стойкими, вѣками складывавшимися понятіями. Высшіе классы, благодаря умственному превосходству и развитію въ сравненіи съ завоевателями, сумѣли сохранить не только свое привиллегированное положеніе, но внесли и въ новую религію немало національныхъ чертъ.
Національная вражда и презрительное отношеніе къ варварамъ завоевателямъ легли въ основаніе шіизма, старые народные идеалы строго монархическаго государства, возводившіе деспотовъ на степень божествъ, пріуроченные къ новымъ условіямъ, создали культъ Али и внесли въ исламъ то мистико-пантеистическое направленіе, которое расцвѣло въ Персіи еще ранѣе на почвѣ одряхлѣвшаго маздаизма. Сунна, какъ отраженіе народнаго уклада, чуждаго персидскому духу, не встрѣтила въ большинствѣ персовъ сочувствія, почему и была замѣнена шіизмомъ. Національный духъ Ирана создалъ такимъ образомъ въ шіизмѣ форму протеста противъ своеволія побѣдителей-семитовъ и это болѣзненное выраженіе оскорбленнаго чувства иранцевъ породило многовѣковую борьбу на почвѣ второстепеннаго повидимому вопроса объ обладаніи властью, унаслѣдованною отъ пророка. Но династическій вопросъ являлся лишь внѣшнимъ выраженіемъ борьбы, главная же причина ея лежала глубже. Государственные идеалы иранскихъ народовъ съ ихъ монархическимъ культомъ встрѣтились лицомъ къ лицу съ вольнолюбивыми инстинктами независимыхъ арабовъ. Изощренный въ рѣшеніи тончайшихъ вопросовъ теософіи умъ персовъ столкнулся съ безхитростнымъ религіознымъ энтузіамомъ араба. Борьба такихъ противоположныхъ началъ была неизбѣжна, и первоначальный наивный исламъ долженъ былъ въ процессѣ ассимиляціи его персомъ совершенно преобразиться. Отнынѣ среди исповѣдниковъ ислама зарождается совершенно исключительная религіозно-политическая атмосфера.
___________________________________
ЧАСТЬ 3. К ЧАСТИ 4: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2553837.html