Щоденник Ірини Хорошунової. Продовження.

[alonka]

9 июля 1941 г., среда.

Сегодня мы уезжаем. Ужасное чувство. Стыдно смотреть людям в глаза. Если спросят меня, зачем я уезжаю, я не смогу ответить. Леля не складывает вещи. Она считает, что ехать нам нельзя. Денег у нас нет. Нигде во всем Союзе ни одной знакомой души. Она говорит: "Ты хочешь потерять ребенка в дороге?" Татьяна и я хотим ехать.
Леля уволена с работы. Их товарищество перестало существовать. Итак, мы прощаемся с Киевом, хотя едем совсем почти без вещей. Как-то отъезд из города нельзя себе представить.
Заехали в старую квартиру Татьяны. У следующего дома молодые парни играют в карты, расплачиваясь огромными деньгами. У них вид вполне довольных, никак не затронутых войной базарных спекулянтов. Они и на войну не бегут, и из города не бегут.
Мимо без конца идут машины. Многие замаскированы ветками, вымазаны грязью. У моста пробка. Проверяют документы. Если слышно гудение самолетов вверху, все головы подымаются и ждут. Через мост вереницей машины, подводы, красноармейцы, люди с узлами. За мостом снова пробка. Там движение в обе стороны, все время тормозящееся.
К Киеву идут тяжелые орудия и танки. От города все и все, что угодно.
По краям дороги - скот. Это по приказу т. Сталина ничто не оставляется врагу. Гонят свиней, коров, отары овец. Свиньи толстые, тяжелые, бредут, пока не падают в яму. Из ямы движутся дальше. Попадаются туши уже издохшего скота.
Вдоль моста и дорог зенитки. Самолеты противника все время появляются над дорогой. Бьют зенитки. Самолеты летят высоко. И жуткое чувство ожидания бомбы в дороге, с которой нельзя ни свернуть, ни сдвинуться с места, написано на всех лицах. А от города вереницы уходящих с мешками на плечах людей.
Мы приехали в Осокорки к вечеру. Татьяна живет в хате недалеко от батареи. В селе тишина. Кричат лягушки, и крик их вязнет в знойном воздухе. Вокруг лоза и песок.
Шурка узнала нас. Она рассказала нам на собственном языке о своих главных интересах - "му-му" и "ко-ко". Хозяйка довольна, что Татьяна живет у нее. Степан приносит с батареи продукты.
Вечером были с Татьяной на батарее, Степану нельзя уходить. Он и бойцы только в брюках. Отбиваются от мошек и крутят патефон.

10 июля 1941 г., четверг.

Сегодня ветер, хотя небо ясное и облаков на нем нет. Ветер подымает песок и шумит травами и лозой в знойном воздухе. Вокруг, сколько глаз хватает, ровные песчаные низины. На них лоза и осока, да изредка яркими синими лентами мелкие лужи, оставленные Днепром после разлива. Больше ничего не растет на днепровских песках. На огородах только картошка и чахлые овощи.
Тишина. Нигде ни души. Плачет ребенок в хате, и словно вовсе нет никакой войны, а все это сон, тяжелый, и нужно только проснуться, чтобы он исчез. Увы, это только мечты на лоне природы, которые сейчас дики и смешны. Летят немецкие самолеты. Стреляют зенитки. Разрывы их снарядов долго держатся в густом от жары воздухе. Бабы хватают детей. Некоторые бегут в погреба. Пронесутся наши истребители, и снова наступит полная тишина. Ветер, лоза и песок сами по себе. А война сама собою. И никогда больше не вернется жизнь, которая была до войны.Ну вот мы приехали, чтобы уезжать. Но за пределами Киева это решение не выдерживает никакой критики. Почему уезжать? Ведь Киев бросить нельзя. Татьяна колеблется. Леля хочет вернуться. Я не хочу ни одной минуты оставаться вне Киева. Издали паника кажется еще более абсурдной. И, наконец, ведь все еще в Киеве. Одна единственная мысль: домой, в Киев!

11 июля 1941 г., пятница.

Мы снова в Киеве. Вчера вечером выяснилось, что машин, обещанных Степану для семей, не будет. Приехал его начальник и сказал, что ни о какой эвакуации жен из города не может быть и речи. Кажется, Татьяна (сестра Ирины Хорошуновой. - "ГОРДОН") тоже сразу решила возвращаться домой. А ночь ускорила наш отъезд.
Часов в 12 ночи начался налет на мосты. В прожекторах сверкали вражеские самолеты. Они бросали бомбы и строчили из пулеметов. Целые каскады блестящих, огненных пуль сыпались на мосты в село. Били все зенитки, и среди них батарея Степана. Хата тряслась так, что казалось, вот-вот развалится. В соседнюю хату попала бомба, убило хозяина. Шурка плакала, а Татьяна кричала: "Я пойду скажу Степану, чтобы он перестал стрелять!"
Не ожидала я, что Таня такая трусиха. Ведь она уже побывала на фронте, когда во время работы в Хабаровске на Дальнем Востоке она была в 1938 году мобилизована как телеграфистка во время инцидента на озере Хасан. Там ее лично благодарил за хорошую работу Блюхер, чем она очень гордится. Правда, никакой награды она не получила, так как было известно, что в декабре 1937 года была арестована и как в воду канула наша мама. Никаких следов ее мы не можем найти до сих пор. Но ведь военный опыт уже должен быть у нашей боевой подруги!
В ту ночь батарея Степана выбросила по самолетам противника двести с лишним снарядов. Один немецкий самолет загорелся и упал в Днепр.
А днем мы уехали, потому что теперь уже Татьяна кричала больше всех: "Скорее в Киев!" Итак, единственная и последняя возможность эвакуации исключается. Решили оставаться в Киеве, полагаясь на то, что будет со всеми, то и с нами. Я - в полной уверенности, что Киеву опасность захвата его врагами не грозит.
В Киеве как будто тише стало. По дорогам уже словно меньше идут. Никто не уехал. Нюся и консерваторцы в госпитале. Люба в унынии все еще ищет возможности уехать.

12 июля 1941 г., суббота

В библиотеке полный развал. Дирекции нет. Рассказывают сотрудники, что директор 10-го числа бегал по библиотеке с ключами в руках и ко всем обращался с одной и той же просьбой: "Будьте директором!" Но так как желающих быть директором не нашлось, он оставил ключи на столе в кабинете и уехал. Управление сейчас принял на себя завхоз Федоров.Потом снова была на эвакопункте. Он закрыт уже. Кассы в Ботаническом саду тоже закрыты. Звонила в ЦК Кухаренко. Мне сказали, что она уже уехала. Все возможности уехать исчерпаны. Работы нет.
Хожу по городу, стараясь найти возможность отъезда или какую-нибудь работу. Ни работы, ни денег.
На фронтах нет больше такого непрерывного движения противника. По сегодняшней газете - ничего существенного на фронтах не произошло. Налетов нет совсем. Изредка отдельные самолеты над железной дорогой и мостами.

13 июля 1941 г., воскресенье.

Ходили к Днепру Люба, Нюся и я. У Днепра на баржи и пароходы грузят и грузятся. Как и на вокзале, сидят, лежат в пыли и грязи кучи людей с мешками. Это беженцы и киевляне. На баржи грузятся музейные имущества. И здесь никакой возможности уехать. Деньги, тысячи, десятки тысяч рублей. Днепр была последняя Любина надежда. И здесь ничего. Мы сидим на балках у воды. У Любы на глазах слезы. Киев нелегко оставить. Но оставаться она все-таки боится. А нам уговаривать ее остаться - страшно. А вдруг случится что-нибудь. Не забываем книги Фейхтвангера о фашизме. Хотя я непреклонно верю, что Киев не отдадут.

14 июля 1941 г., понедельник.

В "Советской Украине" за 14-е число итоги трех недель войны. Молниеносный план Гитлера не удался.
В городе тише. Уезжающих меньше. Мы все не работаем. Настроение плохое, хотя не бомбят, и на фронтах особенных событий нет. Появилась надежда на отъезд для Любы.

16 июля 1941 г., среда.

В городе тихо. Уехали все паникеры, остался притихший народ. Многие перестали уже решать вопрос о том, ехать или не ехать, а просто решили ждать, что будет. У многих нет денег, чтобы ехать куда-либо, многие считают бессмысленным бросать насиженное гнездо и пускаться в тяжелый путь на полную неизвестность.
На улицах тихо, менее людно, город словно замер. Роют окопы на главных улицах. Уже вырыли глубокие рвы поперек Театральной улицы, Стрелецкой, Ворошилова, Лютеранской. Командуют копанием окопов красноармейцы. Роют их мобилизованные для этого женщины, которые работают еще в учреждениях. Бывают случаи, когда проходящих по улице останавливают и предлагают рыть.
Начинает ощущаться отсутствие работы, уже многие ищут возможность получить какую угодно работу. Учреждения все закрыты. У тех, кто остался, денег не больше чем на месяц. И то при условии, что город будет снабжаться продуктами не хуже, чем сейчас.
Сводки информбюро мало что говорят. Появилось новое Порховское направление. На Новоград-Волынском, Псковском, Смоленском, Бобруйском направлениях крупные бои.
Библиотеке предложили подать план эвакуации всех фондов. Кроме смеха, ничего другого не может вызвать подобное предложение. Нужно тысячу семьсот один вагон и двести тысяч ящиков. Оказывается, не так-то просто вывезти пять с половиной миллионов книг.
Оставшиеся члены охранной команды сидят у входа. Библиотека имеет весьма торжественный вид: из всех отделов снесли на лестницы вестибюля вниз все цветы, чтобы удобней было поливать. Много сотрудников библиотеки приходит проведать старое пристанище. Как раз те остались в городе, кто больше всего библиотеку любил. Настроение у публики спокойное, но пришибленное. Все радуются, когда видят кого-нибудь из сотрудников. Радует каждое знакомое лицо, каждый оставшийся в городе человек.
В консерватории упаковывают книги и ноты, частью для эвакуации, частью чтобы спрятать от пожара и от бомб. Таскают книги работники канцелярии и просто сотрудники, чтобы подработать немного денег. Всех беспокоит вопрос, что дальше делать. В госпитале в ближайшие дни работы нет. Думают о работе в лесном совхозе, но никто толком ничего не знает. Как будто нелепые разговоры об уничтожении роялей уже прекратились. Ни одного звука, кроме голосов носящих книги, не слышно в такой звонкой всегда консерватории. Играть и петь некому, да и до того ли.
Жара стоит нестерпимая. Ни одного облака в небе. Беспрестанно летают самолеты. Они спускаются очень низко или едва слышно гудят, взбираясь в самую синеву. На них уже перестали обращать внимание.

17 июля 1941 г.

Как ни странно, вторая ночь почти без бомбежки. Ночью немцы освещали город ракетами, где-то далеко стреляли, но мы все спали спокойно. Конечно, спят теперь очень немногие. Большинство спит и все слышит. Это особый вид сна наяву.
У всех впечатление, что положение стабилизируется. Ректор университета распорядился никого с работы не увольнять, ибо с 1 августа в университете начинается учебный год. Поэтому и я неожиданно оказалась на работе. Библиотекарем. Завтра иду на работу и буду разбирать карточки в алфавитном каталоге. Прямо парадокс какой-то. Кому, как не мне, первой полагалось быть безработной. А выходит - я работаю, когда остальные сидят дома. Правда, сейчас я библиотекарь, а не художник.О фронте никто ничего не знает. Бьются упорно на Смоленском, Псковском, Новоград-Волынском направлениях. В остальных местах фронта существенных изменений нет. Народ с нетерпением ждет помощи от Англии и Америки. Настроение то падает, то повышается. И все надеемся, что к первому августа должен быть перелом в войне.

Далі буде...