Караччиоло и жена Потифара
Giovanni Battista Caracciolo, прозванный Battistello, родился во второй половине XVI века в Неаполе и в Неаполе же умер в 1635 году, сотворив немало зла и написав множество замечательных картин, многие из которых балансируют на грани гениальности.
Так вот, этот Караччиоло был незаконнорожденным и непризнанным отпрыском знатного аристократического рода Караччиоло. Первые уроки живописи он получил у неаполитанского маньериста Фабрицио Сантафеда, а Маттиа Прети был, в свою очередь, его учеником.
Караччиоло был, вероятно, знаком с Караваджо лично и стал основателем караваджинизма в Неаполе. Впрочем, сам основатель, как только освоил технику тенебросо, уклонился от канона, совместив тенденции Караваджо и Аннибале Карраччи, более мягкого живописца с изысканным подбором красок. Можно сказать, что в живопись барокко Караччиоло вломился вломился в качества очень позднего маньериста, ибо плевать хотел на натурализм, не пользовался оптическими приспособлениями для точной передачи композиции кадра, и деформировал фигуры на своих картинах так, как считал нужным.
Хозе «Ла Спаньолетто» Рибера, о котором я тоже рассказывал много всякого, приятельствовал с этим типом, более того, организовал с ним и ещё с одним негодяем, энергичным и талантливым халтурщиком Белизарио Коренцио, по происхождению греком, нечто вроде банды, крышевавший художественный рынок Неаполя. Поскольку Рибера пользовался покровительством герцога Осуна, вице-короля Неаполя, эта троица контролировала распределение заказов на росписи в бесчисленных церквях и монастырях и даже посредничала при покупке картин богатыми коллекционерами. Это был настоящий рэкет, и иногда дело заканчивалось совсем плохо. Если кто-то из художников пытался артачиться, на него могли напасть, подмешать песок в краски или за ночь смыть уже готовую фреску.
Например, Коренцио нанял «браво», то есть наёмного убийцу, чтобы тот прирезал милейшего Гвидо Рени, которого я не люблю, как живописца, но уважаю, как порядочного человека. Убийца ошибся во мраке ночи и прикончил слугу художника, а синьор Рени убежал. И, не откладывая дела в долгий ящик, тут же уехал из Неаполя. Таких случаев было масса. Аннибале Карраччо вызвал у Караччиоло восхищение и восторг, но это не помешало мерзавцу регулярно устраивать акты саботажа. В конце концов он заставил великого мастера отказаться от ряда заказов и бежать из города.
Доменико Цампьери, по прозвищу Доминикино, так легко не отделался. Он перехватил у Караччиоло заказ на роспись капеллы дель Тезоро в соборе Сан Дженнаро, и великий художник великому художнику не простил. Караччиоло, попытался отравить Доминикино. Говорят, в этом деле замешан ещё и Ланфранко, у которого с давних пор был зуб на Доменикино, который с лёгкостью выигрывал конкурсы, в которых Ланфранко принимал участие... Если что, то Ланфранко мне нравится больше меланхоличного Доменикино - у Ланфранко под внешней патетикой всегда скрыт сарказм, а я ценю острое чувство юмора... Но, в общем, Караччиоло и без дополнительного вмешательства мог бы свести счёты с болонским академиком Цампьери.
Однако в этом случае нашла коса на камень. У Доминикино, при всей его мягкости и печальной незлобливости, были связи в Ордене Сердца Христова. И иезуиты так просто не оставили покушение на жизнь художника, связанного с ними личными и деловыми связями. Было возбуждено следствие, Караччиоло был обвинён в попытке убийства, однако следствие и процесс вывернулись в политическое противостояние иезуитов и вице-короля, а в результате Караччиоло скончался в том же 1635 году, за несколько дней до смерти составив завещание. Упрямец Доминикино остался в Неаполе и всё же был отравлен в 1641 году. Его смерть вызвала ещё одно следствие, в результате которого Рибера был психологически травмирован (подробности мне неизвестны) и вскоре оттеснён от милостей двора вице-короля своим коллегой-соумышленником Коренцио.
Но это всё так, присказка. А на самом деле я хотел предложить вашему вниманию картину Караччиолы «Иосиф и жена Потифара», ныне находящуюся в Фонде Рау, в Швейцарии.
История Иосифа, бежавшего от приставаний жены своего хозяина, знатного египтянина Потифара, была одним из немногох библейских сюжетов, позволявших более-менее легально изображать обнажённые тела. Легко заметить, что Караччиоло этой возможностью не воспользовался. Мадам Потифар вполне одета_ и художник с фетишистской одержимостью выписывает складки рукавов её белоснежного белья. Иосиф тоже бежит от соблазнительницы отнюдь не голышом (как на многих других картинах с этим же сюжетом), а в прекрасном бархатном камзоле.
Упор в картине сделан на психологическую драму этих двоих, пожалуй, даже на одного персонажа - на юную женщину, которая, кстати, выглядит даже моложе Иосифа. Сам Иосиф, как таковой, демонстрирует отказ, но чем он мотивирован, не совсем ясно. Он гомосексуалист? Обычно художники барокко решали эту мизансцену именно как побег гомосексуалиста от не интересующей его женщины. В Неаполе за педерастию полагалась смертная казнь, однако это был центр тогдашего секс-туризма и гомосексуалисты всей Европы стекались в прекрасный город у подножия Везувия, дабы поразвлечься с итальянскими юношами - это знали все. Однако в лице Иосифа выражено не столько мизогиническое отвращение, сколько сожаление о вынужденном отказе от соблазна. Он неохотно вырывается из рук молодой женщины, пожалуй, даже девушки. Его поза выглядит так, что, будь девушка понастойчивей, никуда бы парень не делся.
А девушка, чьё лицо освещенно невидимым нам источником света, более понятна. Красивая, неумная, влюблённая, она набралась храбрости на совершение греха и теперь в растерянности - всё пошло не по плану. Неувренно она пытается придержать несостоявшегося любовника за плечо, а он ей шепчет: «Неположено, барыня...» «Барыня? Да какая я барыня?» Она ещё не привыкла к своему высокому статусу. Понятно, что такая жена Потифара выдаст Иосифа не со зла и даже не с досады, а в результате недоразумения. Симпатия художника явно на её стороне.
Так вот, этот Караччиоло был незаконнорожденным и непризнанным отпрыском знатного аристократического рода Караччиоло. Первые уроки живописи он получил у неаполитанского маньериста Фабрицио Сантафеда, а Маттиа Прети был, в свою очередь, его учеником.
Караччиоло был, вероятно, знаком с Караваджо лично и стал основателем караваджинизма в Неаполе. Впрочем, сам основатель, как только освоил технику тенебросо, уклонился от канона, совместив тенденции Караваджо и Аннибале Карраччи, более мягкого живописца с изысканным подбором красок. Можно сказать, что в живопись барокко Караччиоло вломился вломился в качества очень позднего маньериста, ибо плевать хотел на натурализм, не пользовался оптическими приспособлениями для точной передачи композиции кадра, и деформировал фигуры на своих картинах так, как считал нужным.
Хозе «Ла Спаньолетто» Рибера, о котором я тоже рассказывал много всякого, приятельствовал с этим типом, более того, организовал с ним и ещё с одним негодяем, энергичным и талантливым халтурщиком Белизарио Коренцио, по происхождению греком, нечто вроде банды, крышевавший художественный рынок Неаполя. Поскольку Рибера пользовался покровительством герцога Осуна, вице-короля Неаполя, эта троица контролировала распределение заказов на росписи в бесчисленных церквях и монастырях и даже посредничала при покупке картин богатыми коллекционерами. Это был настоящий рэкет, и иногда дело заканчивалось совсем плохо. Если кто-то из художников пытался артачиться, на него могли напасть, подмешать песок в краски или за ночь смыть уже готовую фреску.
Например, Коренцио нанял «браво», то есть наёмного убийцу, чтобы тот прирезал милейшего Гвидо Рени, которого я не люблю, как живописца, но уважаю, как порядочного человека. Убийца ошибся во мраке ночи и прикончил слугу художника, а синьор Рени убежал. И, не откладывая дела в долгий ящик, тут же уехал из Неаполя. Таких случаев было масса. Аннибале Карраччо вызвал у Караччиоло восхищение и восторг, но это не помешало мерзавцу регулярно устраивать акты саботажа. В конце концов он заставил великого мастера отказаться от ряда заказов и бежать из города.
Доменико Цампьери, по прозвищу Доминикино, так легко не отделался. Он перехватил у Караччиоло заказ на роспись капеллы дель Тезоро в соборе Сан Дженнаро, и великий художник великому художнику не простил. Караччиоло, попытался отравить Доминикино. Говорят, в этом деле замешан ещё и Ланфранко, у которого с давних пор был зуб на Доменикино, который с лёгкостью выигрывал конкурсы, в которых Ланфранко принимал участие... Если что, то Ланфранко мне нравится больше меланхоличного Доменикино - у Ланфранко под внешней патетикой всегда скрыт сарказм, а я ценю острое чувство юмора... Но, в общем, Караччиоло и без дополнительного вмешательства мог бы свести счёты с болонским академиком Цампьери.
Однако в этом случае нашла коса на камень. У Доминикино, при всей его мягкости и печальной незлобливости, были связи в Ордене Сердца Христова. И иезуиты так просто не оставили покушение на жизнь художника, связанного с ними личными и деловыми связями. Было возбуждено следствие, Караччиоло был обвинён в попытке убийства, однако следствие и процесс вывернулись в политическое противостояние иезуитов и вице-короля, а в результате Караччиоло скончался в том же 1635 году, за несколько дней до смерти составив завещание. Упрямец Доминикино остался в Неаполе и всё же был отравлен в 1641 году. Его смерть вызвала ещё одно следствие, в результате которого Рибера был психологически травмирован (подробности мне неизвестны) и вскоре оттеснён от милостей двора вице-короля своим коллегой-соумышленником Коренцио.
Но это всё так, присказка. А на самом деле я хотел предложить вашему вниманию картину Караччиолы «Иосиф и жена Потифара», ныне находящуюся в Фонде Рау, в Швейцарии.
История Иосифа, бежавшего от приставаний жены своего хозяина, знатного египтянина Потифара, была одним из немногох библейских сюжетов, позволявших более-менее легально изображать обнажённые тела. Легко заметить, что Караччиоло этой возможностью не воспользовался. Мадам Потифар вполне одета_ и художник с фетишистской одержимостью выписывает складки рукавов её белоснежного белья. Иосиф тоже бежит от соблазнительницы отнюдь не голышом (как на многих других картинах с этим же сюжетом), а в прекрасном бархатном камзоле.
Упор в картине сделан на психологическую драму этих двоих, пожалуй, даже на одного персонажа - на юную женщину, которая, кстати, выглядит даже моложе Иосифа. Сам Иосиф, как таковой, демонстрирует отказ, но чем он мотивирован, не совсем ясно. Он гомосексуалист? Обычно художники барокко решали эту мизансцену именно как побег гомосексуалиста от не интересующей его женщины. В Неаполе за педерастию полагалась смертная казнь, однако это был центр тогдашего секс-туризма и гомосексуалисты всей Европы стекались в прекрасный город у подножия Везувия, дабы поразвлечься с итальянскими юношами - это знали все. Однако в лице Иосифа выражено не столько мизогиническое отвращение, сколько сожаление о вынужденном отказе от соблазна. Он неохотно вырывается из рук молодой женщины, пожалуй, даже девушки. Его поза выглядит так, что, будь девушка понастойчивей, никуда бы парень не делся.
А девушка, чьё лицо освещенно невидимым нам источником света, более понятна. Красивая, неумная, влюблённая, она набралась храбрости на совершение греха и теперь в растерянности - всё пошло не по плану. Неувренно она пытается придержать несостоявшегося любовника за плечо, а он ей шепчет: «Неположено, барыня...» «Барыня? Да какая я барыня?» Она ещё не привыкла к своему высокому статусу. Понятно, что такая жена Потифара выдаст Иосифа не со зла и даже не с досады, а в результате недоразумения. Симпатия художника явно на её стороне.