Солженицын. Опыт прочтения в XXI веке. Писатель.
Изучение литературного наследия Александра Исаевича я начал с работы, которую до сих пор его сторонники превозносят до небес: "Один день Ивана Денисовича". Начинается эта небольшая повесть тяжело, но "прорвавшись" через первые страницы, читать становится гораздо легче. В целом произведение мне понравилось, в него можно погрузиться, почувствовать мир простого зэка, который, судя по тексту, состоит из желания поесть и поспать. Отвлекает от этого только тяжёлая работа и воспоминания. Не скажу, что меня эта повесть восхитила. Её безусловно нельзя сравнивать с "Тихим Доном", "Поднятой целиной" или "Живыми и мёртвыми", но она и не вызывает отторжения. Возможно в 60-е годы читатели видели в ней что-то ещё, но я не нашел здесь какого-то выдающегося явления в нашей литературе. Далее последовал рассказ "Матрёнин двор", который я ранее уже читал. В этот раз обратил внимание на искусственное сгущение автором красок окружающей действительности. Мир показан в серых и чёрных тонах, люди и быт отвратительны, и посреди всего этого живёт Матрёна, которая, по задумке автора, должна быть праведницей, но является скорее терпеливой и послушной женщиной, вынужденной терпеть, в том числе, и своего нового квартиранта.
Следующим в моём списке было первое крупное произведение автора - "Раковый корпус". Его действие происходит в больничной палате онкологического отделения Ташкентской больницы. Повествование идёт от лица больных раком. Далеко не сразу я понял, что прототипом самого Солженицына является Олег Костоглотов. Зато с самого начала стало ясно, что негативным героем является Русанов, снабжённый всеми необходимыми отрицательными характеристиками в духе худших традиций соцреализма: слабохарактерный карьерист, презирающий окружающих, сталинист, стукач, пробивающийся с помощью связей. Гораздо интереснее вышли характеры Дёмки - сироты, которому должны ампутировать ногу, и молодого учёного-геолога Вадима Зацырко, обречённого на смерть. На мой взгляд, сама задумка произведения была очень интересной. Встреча простых людей со смертью и перемены, происходящие в их внутреннем мире. Это действительно сюжет достойный пера великого писателя. Но лично мне не хватило полной завершённости. Понятно, что стержнем всего сюжета был Костоглотов, но зачем было вводить в книгу других героев, оставив их в результате в "подвешенном", незавершённом состоянии? Тем не менее, роман оставил у меня положительное впечатление. Особых покушений на советский строй 60-х годов я там не увидел. Ответа на вопрос «почему его запретили печатать» я в книге не нашёл.
После "Ракового корпуса" я прочитал пару небольших рассказов: "Случай на станции Кочетовка" и "Захар-Калита". Первый из них оставил меня в недоумении: что же на самом деле произошло? Уже позднее я встретил комментарий, что рассказ показывает, как обычные люди могут участвовать в зле. Но дело в том, что в самом рассказе на это есть только намёки. И если не подразумевать по умолчанию, что для Тверитинова всё закончилось плохо, то позднейшее беспокойство главного героя становится совершенно непонятным. Т.е. без прямых отсылок ко временам борьбы с "культом личности" Сталина и связанных с этим процессом стереотипами, рассказ остаётся не понятен. Что касается "Захара-Калиты", то он оставляет ещё большее недоумение. Больше похоже на какую-то студенческую заметку в духе "как я провёл лето".
Следующим на очереди было ещё одно крупное произведение автора "В круге первом". Оно также было запрещено в Советском Союзе и существовало в двух версиях. Я читал последний вариант романа, состоящий из 96 глав. Действие происходит в Марфинской шарашке в Москве, где заключённые ведут важную работу по созданию новейших устройств. А также спорят, ругаются, мирятся, заводят романы с вольными девушками, работающими там же. По сюжету романа видно, что он несколько раз менялся, исправлялся. В результате многие сюжетные линии героев оказались подвешенными в воздухе, а некоторые главы совершенно не вписанными в основное повествование. Убери их - и это никак не повлияет на действие. Здесь же я впервые столкнулся с авторским нелицеприятным методом очернения своих исторических героев. В частности, речь идёт об Абакумове и Сталине, которым посвящены две крупные, откровенно не вписанные в произведение главы. В повествовании от первого лица Солженицын рисует совершенно одномерную и плоскую картину личности. Мы видим очень плохих людей (людей ли?), наделённых максимальным количеством самых низменных и мерзких качеств, вплоть до внешней уродливости. Впрочем, эти главы я прочитал спокойно, в конце концов, какого реализма можно ожидать от книги с таким названием? Коль скоро автор решил нарисовать в своём произведении Ад, то кто должен им управлять? Конечно, сам Сатана и его черти. Именно с этой позиции и описаны исторические личности. Но впервые мне стало не по себе, когда я прочитал рассказ о жизни дворника Спиридона - "представителя народа", как он неоднократно рекомендуется автором читателю. Солженицын пытается придать этому герою положительный образ страдальца, несправедливо попавшего в жернова государственной машины. Но на меня он произвёл впечатление ровно противоположное. Особенно возмутила та часть рассказа, где Спиридон работает в Германии, угнанный туда фашистами вместе с семьёй. Мастер-немец бьёт его сына, за это отец схватил топор и замахнулся на представителя высшей расы. После этого Спиридону грозил расстрел, но гуманный немец не стал доносить, наоборот, он подошёл к нему и сказал, что понимает его, так как у самого только что сын погиб в России. А дальше идут такие слова: "После этого я на немцев не сердюся. Что хату сожгли и всё зло этот фатер снял. Ведь проникся же человек! - вот тебе и немец…". Судите сами, как вам такое примирение палача и жертвы. Заканчивает Спиридон свой сокровенный рассказ пожеланием, чтобы американцы сбросили на Россию атомную бомбу. После таких "людей от народа", которые думают только о себе и своей шкуре, по-холопски восхищаются фашистами за элементарный человеческий поступок, бегут от мобилизации и желают уничтожения своей Родине, у меня возникло огромное желание высказать автору несколько нецензурных слов.
Впрочем, даже опуская эпизод со Спиридоном, "В круге первом" мне совсем не понравился. Виной тому, как я уже писал выше, сюжет, который рассыпается прямо на глазах. Всё действие делится на шпионскую и шарашечную части, которые автор неудачно, на мой взгляд, пытается склеить. "Философские" диалоги не впечатляют. Возможно, в жизни они и были столь же невразумительными, но в книге можно было бы раскрыть мысли антагонистов Рубина и Сологдина глубже и объёмнее. А иначе зачем уделять им такое внимание? Эти и другие огрехи и небрежности в романе сильно испортили моё отношение к автору, но впереди были другие произведения, от которых я пока ожидал чего-то большего.
Далее в мои руки попались две работы Солженицына, выполненные в другом жанре, нежели то, что приходилось читать ранее. Поэма "Дороженька" и пьеса "Пир победителей". Можно ли дискредитировать писателя так, как он сделал это сам в этих "произведениях"? Именно так подумали советские власти в своё время и напечатали их закрытым тиражом для членов Союза писателей и высокой номенклатуры. Сам Солженицын позднее отрекался от этой литературы, ссылаясь на свою обозлённость и обиду в лагерные годы. Но в то же время не брезговал читать её своим единомышленникам, среди которых были представители самых высоких кругов советской гуманитарной интеллигенции, например, Ахматова и Чуковский. Те настоятельно отговаривали его предавать их гласности. Однако после перестройки и поэма, и пьеса были изданы в России с ведома писателя. В чем же "проблема" этих произведений? Во-первых, в очень плохих стихах, что видно даже самому неприхотливому читателю. Во-вторых, они посвящены военным преступлениям на территории Германии, которые автор либо совершал сам, либо наблюдал со стороны. Отвратительно даже не столько то, какими свиньями показывает Солженицын себя и своих сослуживцев, но и попытки представить дело так, что все остальные делали точно также. Присутствует здесь и прямое оправдание власовцев, т.е. предателей, воевавших на стороне фашистской Германии. Так, в пьесе "Пир победителей" предательницей является главная героиня, которую пытается склонить к близости НКВДшник. В результате прототип автора Нержин помогает девушке сбежать от насильника и того отвратительного действа, которое происходит в штабе его батареи. Далее дама отправляется к своему возлюбленному, который служит в "русской армии" - под ней подразумевается, конечно, Русская Освободительная Армия генерала Власова.
В результате прочтения этих опусов книжку я откладывал с чувством брезгливости. И дело тут не только в авторской позиции писателя, которая мне, мягко говоря, не близка, но и в том, что это просто плохие по своему стилю произведения. Они скучны и бесталанны, с кривыми рифмами и "пляшущими" размерами, о которые читатель постоянно запинается. Только упрямство заставило меня дочитать эти вирши до конца, благо это можно было сделать всего за 3-4 часа.
Публицист
Сложно сказать, когда точно произошла трансформация писателя-Солженицына в Солженицына-публициста. По всей видимости, это случилось ещё в Советском Союзе. Самые крупные и значительные работы автора, которым он сам придавал наиважнейшую роль, написаны именно в этом жанре. Начать обзор этой стороны творчества Александра Исаевича можно с "Архипелага ГУЛАГ". Сам я прочитал только первый том этого произведения, так как в первую очередь ставил себе цель понять, что оно собой представляет. В процессе чтения я понял, что для этого достаточно ознакомиться только с его частью.
Архипелаг ГУЛАГ
Что собой представляет "Архипелаг ГУЛАГ"? Сам автор писал, что это воспоминания 227 зэков (позднее число увеличилось до 257), которые послали ему письма сразу после выхода "Одного дня Ивана Денисовича". Конечно, многих из них он сам никогда не встречал и только в начале XXI века их имена были опубликованы в одном из изданий книги. Но на самом деле этими воспоминаниями дело не ограничилось. Существенную долю книги составляют обзорные статьи по темам, связанным с репрессиями. В частности, есть главы, посвященные "власовцам", открытым процессам над политическими противниками власти и т.п. Конечно, эти темы не могли быть полноценно раскрыты в простых письмах. Для их проработки должна была быть проведена серьёзная исследовательская работа, причём в открытых источниках добыть информацию было очень сложно. И эта деятельность велась, правда не самим Александром Исаевичем, а его консультантами, которые имели доступ, в том числе, и в закрытые архивы. Среди них, например, Вячеслав Иванов, который в 2005 году говорил так: "У меня смешанное чувство: много кусков написано разными людьми, в том числе мной. Я предложил несколько вставок в уже написанный текст. Он их принял. Например, о Флоренском. Солженицын сам пишет, что ему помогали 300 человек. С моей точки зрения, сейчас он не только может, но должен бы опубликовать список людей, написавших большую часть его главной книги". Думаю, в будущем будут открыты имена не только свидетелей, но и консультантов Александра Исаевича.
Впрочем, если вновь обратиться к самому тексту, то я бы дал ему крайне низкую оценку. Коль скоро автор должен был свести в одном труде свидетельства многих людей, дать справки от консультантов, то нужно было бы собрать всё это во что-то целостное. Но что же мы видим в результате? Текст крайне противоречив, одни тезисы опровергают другие. Любой внимательный читатель без труда обнаружит их. Вот, например, Солженицын описывает стукачей в советских лагерях как последних людей. Однако к стукачам в лагерях фашистских он таких требований не предъявляет - они лишь спасали свою жизнь. Или вот Александр Исаевич пишет, что в советских лагерях было хуже, чем в фашистских, но чуть позднее оказывается, что в тюрьмах Советского Союза выжить было можно, а вот в немецких - никак нельзя. В другом месте Солженицын пишет, что всех пленных советских граждан немедленно после освобождения отправляли в лагеря, а несколькими строками ниже рассказывает пример, как боец несколько раз освобождался из плена и вновь воевал на фронте, так дошёл до Берлина. Ещё один пример: в одной части книги автор рассказывает, будто любой бы сотрудничал с фашистами, учитывая тяжёлые условия, в которых существовали пленные, чуть дальше оказывается, что далеко не все шли на сделки с врагами, сам Солженицын описывает таких людей. И это только малая часть того, на что я обратил внимание.
Другие вопиющие противоречия, которые меня поразили, - это очевидные несоответствия судьбы самого Солженицына и той картины советских лагерей, что он рисует. Следователи пытают заключённых, но автора никто не пытал. Репрессированных сажают просто так, без суда и следствия, а дело автора расследуют несколько месяцев, при достаточном количестве доказательств вины. Каждому дают просто так 10 лет, а Солженицыну выделили только 8, причём по расстрельной статье. Одним дают срок за простой анекдот, а вот адресатов крамольных писем Солженицына никто не подумал даже вызвать на допрос.
Не брезгует автор и откровенной "клюквой". Например, рассказывает, как следовательница показывала своей жертве стриптиз или как министр собственноручно пытал заключённого. Есть в книге и такие пассажи: "Прошёл слух в 1918-20 годах, будто Петроградская ЧК и Одесская своих осуждённых не всех расстреливали, а некоторыми кормили (живьём) зверей городских зверинцев. Я не знаю, правда это или навет, и если были случаи, то сколько. Но я и не стал бы изыскивать доказательств: по обычаю голубых кантов я предложил бы им самим доказать нам, что это невозможно". На мой взгляд, все эти небылицы и лагерный фольклор наносят сильный удар в первую очередь по самим свидетелям. Так как катастрофически снижают уровень доверия ко всем остальным рассказам. Если автор не постеснялся вставить в книгу даже такие байки, то чего стоят все остальные свидетельства?
Если возвратиться к произведению в целом, то оно вновь оказывается плохо слепленным месивом, явственно несущим следы неоднократных переделок и изменений концепции. Назвать его художественным никак нельзя. Но нельзя его назвать и историческим трудом ввиду большого количества фактических ошибок, небылиц, информации без всяких ссылок, большого количества внутренних противоречий. И если уж речь идёт о предложении читать его в школе, то в каком классе делать это? По количеству описанных жестокостей, кровавых подробностей произведению, безусловно, должен быть присвоен рейтинг 18+. И это уже не говоря о том, что из этого труда ваше дитя, например, может узнать, что недотёпа Гитлер проиграл войну, потому что отказался использовать русских против Советского Союза, а иначе русская армия смела бы большевиков.
На мой взгляд, "Архипелаг ГУЛАГ" на сегодняшний день нуждается в серьёзном и беспристрастном научном комментарии, правда, это грозит увеличить его размер в несколько раз. Но ведь Солженицын сам на страницах книги призвал будущие поколения изучать репрессии, говорить о них правду. Стоит только удивляться, почему КГБ при всех своих возможностях не озаботилось простым и честным комментированием фактов, представленных в книге. Даже того, что уже сделали современные независимые исследователи, было бы вполне достаточно, чтобы мировое сообщество отнеслось к этой работе как к крайне недобросовестной.
Подытожив всё сказанное, я должен отметить, что книга "Архипелаг ГУЛАГ", на мой взгляд, никак не раскрывает Солженицына как писателя. Это публицистика с большими допущениями по части приведённых фактов и их интерпретаций. В ней много противоречий, из которых следует, что Александр Исаевич не потрудился с самого начала продумать концепцию и тезисы, отобрать нужные факты. Вместо этого он взял большое количество имеющихся материалов, кое-как слепил их между собой и вывалил на головы читателей. По всей видимости, ожидалось, что эмоции от ужасов описанного должны отключить не только рациональное мышление, но и здравый рассудок. Но не могло же это продолжаться вечно? В результате сама тема советских репрессий оказалась профанированной. Указывая на многочисленные ошибки и ложь в этой книге, любой может поставить под сомнение и те правдивые факты, которые в ней, безусловно, встречаются.
Лично я считаю тему советских репрессий действительно очень важной. На мой взгляд, для нашего общества необходимо подробно и бережно изучать её, допытываться до правды, ведь пострадали миллионы людей. Огромной потерей для нас стала крайняя политизация репрессий во времена Хрущёва и после него. Особенно дискредитировали эту тему труды, подобные "Архипелагу ГУЛАГ", превратив репрессии в предмет для мифов и спекуляций, направленных против исторической памяти нашего народа. Впрочем, сам Александр Исаевич прямо называл её бомбой, вот она и взорвалась в головах миллионов людей, разрушив при этом не только табу на обсуждение этой темы, но и серьёзное и ответственное к ней отношение.
«Красное колесо»
Солженицын в Вермонте
Одним из самых важных трудов всей своей жизни Солженицын считал работу над романом "Красное колесо". Задумка об эпопее, посвящённой Революции 1917 года, у него возникла очень рано, ещё до войны. Но реализовывать он её начал, вернувшись из лагерей. Конечно, с тех пор изменилась и концепция произведения. Если ранее Александр Исаевич хотел прославить величайшее деяние мировой истории, то теперь он хотел показать, как страну постигла страшная катастрофа. Для реализации своей задумки Солженицын использовал метод узлов, т.е. он выбирал ключевые месяцы, когда происходили самые важные события, определившие и направившие всю дальнейшую историю. Само произведение было задумано как художественное. Его первая часть "Август Четырнадцатого" была написана ещё в Советском Союзе. Остальные: "Октябрь Шестнадцатого", "Март Семнадцатого" и "Апрель Семнадцатого", а также многие дополнения создавались уже на Западе. Всего планировалось написать двадцать узлов, но этот труд оказался писателю не под силу. Даже написанное составило целых 10 томов.
Признаться, с самого начала я планировал прочитать весь этот гигантский объём. В конце концов, я люблю исторические романы. Но уже на стадии чтения "В круге первом" я стал сомневаться в своих возможностях. В результате пришлось остановиться на первых двух книгах "Августа Четырнадцатого". Причём чтобы полностью их осилить, мне пришлось задействовать всю свою силу воли. Дело в том, что Солженицын не смог спланировать весь труд заранее. Приходилось менять концепцию произведения не только в процессе работы, но и уже после издания её части. Так, "Август" со времени своего первого появления вырос почти в два раза. Работая над последующими частями "Красного колеса", автор возвращался к более ранним событиям, а так как места им в изначальной задумке уже не находилось, то он просто помещал новые главы в "Август", похоже не задумываясь, как это повлияет на конечный результат. В итоге на свет опять появилась сырая книга, написанная очень тяжёлым языком. Более или менее интересными являются только главы, где описан разгром армии Самсонова, всё остальное содержание "Августа" представляет собой откровенную тягомотину. Причём если первую часть ещё можно назвать художественной литературой, то вторую, кстати, никак не связанную с первой, по жанру можно представить как "творческую публицистику". Сначала происходит разгром армии Самсонова, вместе с завязками иных сюжетных линий, затем Солженицын рассказывает судьбу Столыпина и убившего его Богрова. После этого плавно происходит переход к описанию жизни Николая II от юности до Первой мировой войны. Безусловно, всё это разные произведения, по воле автора слепленные вместе в одну книгу.
После прочтения "Августа" у меня остался только вопрос "Зачем?". Зачем мне читать это дальше? Зачем всё это сделано так как сделано? А ведь я уже знал, что автор не закончил свою работу. Фактически "Красное колесо" - это главная неудача в жизни Александра Исаевича. Огромный труд, причем не только его, но и многочисленных консультантов остался не только незакончен, но и в странном, лоскутном состоянии. Задумка автора в ходе работы изменялась, колебалось его отношение к описываемой истории и даже подход к самому жанру изложения. Эпопеи так и не получилось. А ценность всего труда осталась сомнительной как в плане достоверности происходящего (всё-таки автор позиционировал себя как писатель и допускал художественные интерпретации), так и в плане художественной ценности.
Особенно раздражает в «Августе» приём, который Александр Исаевич превратил в свой конёк: рассказ о событиях от первого лица. Здесь тебе и Ленин, и Богров, и Столыпин, и Николай II. На самом деле самые крупные главы произведения посвящены именно таким рассказам. Они-то и читаются тяжелее всего. Складывается ощущение, что Солженицын даже не пытается показать своих героев настоящими живыми людьми. Мотивации диктуются личными политическими пристрастиями автора. Если Ленина он ненавидит, так тот и превращается в жалкого, корыстного развратника, которому доступны только самые примитивные помыслы. А если Столыпина Солженицын считает лучшим государственным деятелем, то рассказ о нём похож на повествование романтичной гимназистки о принце на белом коне. Александр Исаевич оказался неспособен подняться выше своих пристрастий, углубиться в характеры исторических личностей, показать всю сложность величественных и трагических процессов нашей истории. Вместо этого поверхностные одномерные рассуждения о том, что этот плохой, а этот - хороший. Всё таки для русского писателя в XX веке требования к уровню психологизма должны быть значительно выше, чем то, что демонстрирует Солженицын в "Красном колесе".
Мемуары
"Бодался телёнок с дубом" - первая книга мемуаров, посвящённая периоду с начала литературной деятельности писателя, до лишения его гражданства.
Ещё одна крупная часть литературного наследия Александра Исаевича - это его мемуары. Всего было написано две книги: "Бодался телёнок с дубом" и "Закатилось зёрнышко промеж двух жерновов". Первая посвящена борьбе писателя с властью в Советском Союзе, вторая - событиям, произошедшим после высылки на Запад. Впрочем, на мой взгляд, интересны они будут только тем, кто непосредственно интересуется биографией писателя. В литературном плане обе работы получились слабенькими, и это на самом деле удивительно, потому что событий в жизни Солженицына происходило много. Противостояние писателя и спецслужб - какой прекрасный сюжет для любого литератора! Но лауреат Нобелевской премии по литературе умудряется быть скучным и однообразным даже в описании тех событий, которые лично пережил.
Складывается впечатление, что автор в первую очередь использует мемуары как очередной этап борьбы с коммунизмом. А также для ответа на нападки как со стороны советских, так и западных авторов. Такой жанр как высмеивание ему откровенно не удаётся, а собственная мотивация часто вызывает вопросы и недоумения. Складывается ощущение, что автор не самостоятельно принимал многие решения. События изображены слишком пресно, образы в голове не складываются, погрузиться в повествование не удаётся, от скуки спасает только конспектирование отдельных фрагментов. Откровенно неприятно было читать описание поступков Твардовского в "Телёнке". Солженицын рисует его как беспробудного пьяницу и конъюнктурщика. А ведь это человек, которого сам Александр Исаевич называл своим литературным отцом. Ну что можно сказать? Вырастил Александр Трифонович отпрыска на свою голову!
Таким образом, из неохваченных мной произведений остались только статьи да крупная работа "Двести лет вместе", посвящённая русско-еврейским отношениям. К статьям я обращусь позднее, а "Двести лет" читать просто не стал. Во-первых, это снова публицистика, во-вторых, отношение автора к еврейскому вопросу мне было уже известно из других произведений. Решил на этом остановиться.
Итог
Если подытожить моё рассмотрение творчества Александра Исаевича, то можно выразить его одним словом - недоумение. Результат оказался даже хуже, чем я ожидал. Такое ощущение, что чем дальше Солженицын оказывался от "Нового мира", тем хуже в литературном плане были его произведения. Грешным делом даже подумал, что редакторы хорошо поработали над исправлением художественного стиля писателя. Сам Александр Исаевич писал, что ему активно помогала с текстами также Мира Геннадьевна Петрова, кандидат филологических наук, сотрудница ЦГАЛИ и ИМЛИ. По крайней мере, другими причинами объяснить снижение качества текстов Солженицына за границей я не могу.
Из особенностей художественного стиля писателя могу указать на богатое словообразование на страницах его книг. Настоящая беда для переводчиков. Однажды в руки Александра Исаевича попал "Толковый словарь живого великорусского языка" Даля, с тех пор он задался целью обновления русского литературного языка, правда, ничего из этой затеи не получилось. Тем не менее, сам автор активно использовал на страницах своих книг слова, давно вышедшие из употребления, даже в разговорной речи. Придумывал он и совершенно новые слова путём прибавления к известным корням необычных приставок или суффиксов. Вот характерный пример художественного языка Солженицына в первом абзаце "Августа 1914":
"Они выехали из станицы прозрачным зорным утром, когда при первом солнце весь Хребет, ярко белый и в синих углубинах, стоял доступно близкий, видный каждым своим изрезом, до того близкий, что человеку непривычному помнИлось бы докатить к нему за два часа".
Сразу скажу, что я совсем не сторонник таких реформ. Меня смущает даже излишнее использование "жаргонизмов" в специализированной литературе, не говоря уже об англицизмах, которыми "изрезана" современная обыденная речь. Всё должно быть к месту. Это же касается и устаревших русских слов. Они хороши и органичны в соответствующей прямой речи, но в русском литературном языке обилие архаизмов и откровенно выдуманных слов выглядит совершенно инородным явлением, отвлекающим от самого текста, мешающим его восприятию. Впрочем, это минус только с моей точки зрения. Возможно, кому-то нравится такая особенность. Правда, о подражателях Александра Исаевича Солженицына мне ничего не известно.
В конце концов, остался главный вопрос, на который я пытался ответить во время чтения всех перечисленных книг. Дело в том, что Солженицын заслужил самых высоких похвал от таких признанных мастеров слова как Корней Чуковский ("Не понимаю, о чём вам беспокоиться, когда вы уже поставили себя на второе место, после Толстого"), Анна Ахматова ("Пишите прозу, в ней вы неуязвимы"), Александр Твардовский("На что мне журнал, если я не смогу напечатать это"), Самуил Маршак ("После Щ нельзя будет писать плохую беллетристику"), а также Симонов, Федин, Ермилов и многие другие. А уж какими превосходными эпитетами награждала Александра Исаевича пресса: "пророк", "праведник", "светоносец", "совесть нации", "титан" и т.п. Им были очарованы даже те, кто позднее стали яростными критиками. Почему же я, дуболом такой, никак не могу разглядеть в текстах Солженицына ни гениальности, ни огромного таланта? Может быть, мой вкус был испорчен долгим чтением научной исторической литературы и переводными античными источниками? Пробовал переключаться на других писателей того времени: Войновича и Бушина. Да нет, интересно и увлекательно пишут, даже в совсем не художественных произведениях. Читал Сараскину, ни разу не писателя, но филолога. Прекрасная русская речь, читается приятно и интересно. Почему же со "вторым Толстым", "сравнимым разве что с Достоевским" мне никак не везёт?
Возможно, разгадка кроется в том, о чём писал Войнович, некогда посмевший в своём романе "Москва 2042" изобразить Александра Исаевича в юмористическом ключе. Интеллигенция накинулась на него словно на богохульника. Елена Цезаревна и Лидия Корнеевна Чуковские, дружившие ранее с Войновичем, прислали разгневанные письма, где обвиняли его в грязном и недостойном поступке по отношению к великому писателю Солженицыну. Даже обещали прекратить всякое общение после такого "удара в спину". Ещё одно интересное замечание самого Александра Исаевича я нашёл на страницах его "Телёнка". Оно касается оценки Чуковским его творчества. Приведу его полностью:
"В моем понуреньи, когда я со дня на день ждал ареста и с ним - конца всей моей работы, он убеждённо возражал мне: «Не понимаю, о чём вам беспокоиться, когда вы уже поставили себя на второе место, после Толстого». Вёл меня к отдалённому помосту на своём участке - и давал идею, как подкинуть туда и спрятать тайные рукописи. Он прочёл мои рассказы, напечатанные в «Новом мире», - и ничего больше никогда, хотя и говорил мне о «втором месте». «Раковый корпус» не дочитал - может быть, по мнительности, боясь болезней, но - «Круг»?.. чтобы мочь сказать, что не знал о крайности моих взглядов? чтобы не растревожиться этим политическим клокоченьем?"
Я не могу точно сказать, почему Корней Иванович отказывался читать повести "второго Толстого". Может быть, это действительно связано с его нежеланием тревожить свою жизнь "политическим клокочением". Хотя свою дачу политическому борцу для жизни и творчества он предоставил. А может быть, Солженицын был ему просто не интересен как писатель. Всё восхищение Александром Исаевичем было связано совсем не с литературной деятельностью последнего? На этот вопрос я попробую ответить в следующей части.
Продолжение следует...
Начало