Небо в подарок
Каждый раз, когда я поднимаю взгляд к небу, невольно удивляюсь ему. Оно слишком живое для этого сада камней, слишком нечеловеческое для места до отказа набитого только людьми. Его не должно здесь быть - не нами выстроенного, не нами управляемого, не нами придуманного. Бетонный купол - вычерченный, просчитанный, с толстыми армированными стенами, ощутимый, плотный, рукотворный, вот что должны мы видеть, поднимая взгляд вверх.
Но каждый раз, вопреки, перед глазами расстилается чудо, полное бесконечного обещания, неугасающей надежды, непрерываемым зовом. Когда я грущу, когда сетую на жизнь, то всегда смотрю только прямо - на лица людей, на проезжающие мимо машины, на окна домов. Потому что кажется, что несомненно только отсюда, из недр города может родиться этот пачкающий сердце уголь, которым я разжигаю свое искусственное горе. Только мир, выстроенный нашими руками может породить все беды и страдания, встречающиеся на пути. Небо не может быть причастно к этому преступлению, оно слишком чистое невинное, оно бы никогда не очернило себя угольной пылью чужих мук, ибо просто в природе своей неспособно на подобное.
И когда я устаю нести бремя, добровольно бессмысленно взваливаемое на себя саму, когда вдруг меня в очередной раз настигает прозрение - за счастьем не нужно бежать по шоссе, уворачиваясь от встречных машин, ведь оно и так давно рядом, уже для меня, ждет, я поднимаю взор и смотрю в небеса.
И вдруг вся горечь отступает, чернота невеселых мыслей растворяется в хлынувшем потоке синевы. Он смывает весь мусор, все камни, захламившие сердце. И оно становится таким легким, таким воздушным, что хочется схватиться руками за какую-нибудь опору, иначе улетишь вверх. И улыбка сама собой проступает из тех уголков души, что самые прекрасные, самые светлые, самые чистые. И уже не стерпеть и не спрятать ее - больше нет для этого ни стен, ни дверей. И невозможно не смотреть в небо, не впитывать его, не принимать в себя. Я с трудом сдерживаю смех, и лишь из опасения бить сметенной машиной не останавливаюсь прямо посреди дороги, чтобы вот так, замерев, вдруг начать расплываться синей краской и стать с небом одним целым.
А небо, наконец, дождавшись, услышанное, увиденное радостно, приветливо обнимает меня, погружая в себя. Окунает в теплое море счастья, баюкает на мягких волнах обещания сбыться всем мечтам. И я, постепенно утопая в нем, слышу в шелесте проплывающих облаков не только обещание - все будет, но и позабытую правду - все есть.
Отвлекаемая шумом городской жизни, я изредка мельком окидываю взглядом идущих серьезных людей, потоки угрюмых, уставших спешить, машин, твердый в трещинах асфальт. И теперь уже этот город, тяжелый, неповоротливый, грузный, созданный из стен, дверей, ограничений и границ кажется неправильным, вопиюще неуместным под безбрежным морем небес. И слепота людей удивляет и возмущает. Хочется броситься наперерез идущим, схватить за руку, остановить, закричать.
Куда вы смотрите, что вы ищите? Остановитесь уже, наконец! Посмотрите вверх, там плещется целое море счастья, готовое напоить вас, готовое омыть вас, растворив всю грязь, избавив от усталости, исцелив раны. Стойте, перестаньте бежать, неужели вы не видите, не чувствуете над своей головой небо? В нем уже есть все то, что вы так давно жаждете.
Но я молчу, не пытаюсь. От того, что кажется, будто мало кто услышал бы меня, а те кто услышал бы, не остановился, а те кто остановился бы, не поднял глаза, а те кто поднял глаза, не увидел бы небо. Не увидел не от того, что нет его, а от того, что не верит в него. И перед взором их только бетонный купол с торчащими из прочного тела стальными стержнями арматуры. Путь для них закрыт, море заперто дамбой, поток счастья перекрыт, и лишь его тоненькая струйка спасает от жажды редких счастливчиков. И для них просто нет иного выхода, кроме как бежать и бежать вперед, в попытке обойти весь круг основания купола и все-таки найти в нем брешь, которой не существует.
И тогда я со страхом, с чувством неотвратимое неизбежности представлю ту жизнь, что будет у меня, когда и я перестану верить в небо, когда и я забуду его, и буду брести и брести по земле, глядя только на рисунки трещин в асфальте. Ведь, в конце конов, и мой прерванный бег всегда продолжается, а взгляд опускается в город, вновь увязая в бетонном болоте, и сердце вскоре опять закупоривается мусором сожалений и жалоб на мир до следующей генеральной уборки души синими небесами.
Но каждый раз, вопреки, перед глазами расстилается чудо, полное бесконечного обещания, неугасающей надежды, непрерываемым зовом. Когда я грущу, когда сетую на жизнь, то всегда смотрю только прямо - на лица людей, на проезжающие мимо машины, на окна домов. Потому что кажется, что несомненно только отсюда, из недр города может родиться этот пачкающий сердце уголь, которым я разжигаю свое искусственное горе. Только мир, выстроенный нашими руками может породить все беды и страдания, встречающиеся на пути. Небо не может быть причастно к этому преступлению, оно слишком чистое невинное, оно бы никогда не очернило себя угольной пылью чужих мук, ибо просто в природе своей неспособно на подобное.
И когда я устаю нести бремя, добровольно бессмысленно взваливаемое на себя саму, когда вдруг меня в очередной раз настигает прозрение - за счастьем не нужно бежать по шоссе, уворачиваясь от встречных машин, ведь оно и так давно рядом, уже для меня, ждет, я поднимаю взор и смотрю в небеса.
И вдруг вся горечь отступает, чернота невеселых мыслей растворяется в хлынувшем потоке синевы. Он смывает весь мусор, все камни, захламившие сердце. И оно становится таким легким, таким воздушным, что хочется схватиться руками за какую-нибудь опору, иначе улетишь вверх. И улыбка сама собой проступает из тех уголков души, что самые прекрасные, самые светлые, самые чистые. И уже не стерпеть и не спрятать ее - больше нет для этого ни стен, ни дверей. И невозможно не смотреть в небо, не впитывать его, не принимать в себя. Я с трудом сдерживаю смех, и лишь из опасения бить сметенной машиной не останавливаюсь прямо посреди дороги, чтобы вот так, замерев, вдруг начать расплываться синей краской и стать с небом одним целым.
А небо, наконец, дождавшись, услышанное, увиденное радостно, приветливо обнимает меня, погружая в себя. Окунает в теплое море счастья, баюкает на мягких волнах обещания сбыться всем мечтам. И я, постепенно утопая в нем, слышу в шелесте проплывающих облаков не только обещание - все будет, но и позабытую правду - все есть.
Отвлекаемая шумом городской жизни, я изредка мельком окидываю взглядом идущих серьезных людей, потоки угрюмых, уставших спешить, машин, твердый в трещинах асфальт. И теперь уже этот город, тяжелый, неповоротливый, грузный, созданный из стен, дверей, ограничений и границ кажется неправильным, вопиюще неуместным под безбрежным морем небес. И слепота людей удивляет и возмущает. Хочется броситься наперерез идущим, схватить за руку, остановить, закричать.
Куда вы смотрите, что вы ищите? Остановитесь уже, наконец! Посмотрите вверх, там плещется целое море счастья, готовое напоить вас, готовое омыть вас, растворив всю грязь, избавив от усталости, исцелив раны. Стойте, перестаньте бежать, неужели вы не видите, не чувствуете над своей головой небо? В нем уже есть все то, что вы так давно жаждете.
Но я молчу, не пытаюсь. От того, что кажется, будто мало кто услышал бы меня, а те кто услышал бы, не остановился, а те кто остановился бы, не поднял глаза, а те кто поднял глаза, не увидел бы небо. Не увидел не от того, что нет его, а от того, что не верит в него. И перед взором их только бетонный купол с торчащими из прочного тела стальными стержнями арматуры. Путь для них закрыт, море заперто дамбой, поток счастья перекрыт, и лишь его тоненькая струйка спасает от жажды редких счастливчиков. И для них просто нет иного выхода, кроме как бежать и бежать вперед, в попытке обойти весь круг основания купола и все-таки найти в нем брешь, которой не существует.
И тогда я со страхом, с чувством неотвратимое неизбежности представлю ту жизнь, что будет у меня, когда и я перестану верить в небо, когда и я забуду его, и буду брести и брести по земле, глядя только на рисунки трещин в асфальте. Ведь, в конце конов, и мой прерванный бег всегда продолжается, а взгляд опускается в город, вновь увязая в бетонном болоте, и сердце вскоре опять закупоривается мусором сожалений и жалоб на мир до следующей генеральной уборки души синими небесами.