И вот философ на распутье...
Не тот философ, что с дипломом, ученой степенью и кафедрой, а тот, для кого философия есть образ мышления и основа мировоззрения. Работал такой философ не покладая мозгов лет тридцать, например, и наработал такую палату ума, что она стала напоминать не то голову профессора Доуэля, не то квантовую нейросеть радиусом в полтора километра. И стала эта голова вытаскивать из пространства невероятные какие-то озарения и схемы, формулы и тезисы. Философу ничего не оставалось, как только записывать их на бумагу, непременно рукой, ручкой и на бумаге. Этому резвящемуся фракталами потоку смысловой радиации так понравилось просачиваться в сумрачный физический мир через бедную голову философа, что информация стала жить в ней какой-то своей жизнью, самоорганизуясь по темам и композициям. Философ одним глазом писал, вторым читал, а третьим всё пытался себя проверить на контактерство и психопатию. Но как ни проверяй, получалось, что это его собственная мысль подружилась с какой-то пространственной библиотекой и шпарит оттуда всякие догадки по весьма сложным вопросам космологии, физики пространства и времени, универсальным закономерностям строения мира и прочей квантовой синергетики.
Думаете, это смешно? Философу, который был таковым только в своем воображении и ни разу не был ученым, пришлось срочно изучать и встраивать в этот увлекательный диалог с Эфиром какие-то обрывки физики, биологии, нейрофизиологии и даже математики. Будучи по совместительству музыкантом и общественным деятелем, несчастный философ получил еще дополнительный поток откровений по природе музыки и закадровой истории, причем не только человечества, но и самой Вселенной...
Отвоевав себе утро практически каждого дня, эта веселая диссертация вконец измучила философа, который ума не мог приложить, что с ней делать. Несколько раз за семь лет он пытался поведать об этом миру, но какое бы слово он ни искал для объяснения и начала, и так и этак выходило или смешно, или подозрительно. Он даже спрашивал у собственной автономной мысли, не подскажет ли она, раз уж она так расхозяйничалась, зачем все это сквозит в его голове и куда его можно прилепить. Если сделать вид, что в ответах мысли не было ни малейшей иронии, то после ряда разумных советов выходило нечто вроде: тебе неймётся, ты и придумывай.
Однажды, дойдя в этом своем ежедневном космологическом радио до состояния решимости выйти из звездолета, философ начал писать сказки. Конечно, ему хотелось бы делиться своими необычными знаниями или предположениями с единомышленниками, в живой беседе или даже дискуссии. Но где же взять единомышленников, когда ты по утрам беседуешь с туманностями и ныряешь в звезды? Пожалуй, только разве в психушке их нашлось бы в достатке. А философу нужны были мечтатели! Потому он остановился на сказках. Пусть они будут космологическими. Сказка ложь, да в ней намёк.
Воодушевившись, философ открыл тезисы, чтобы выбрать несколько для первых сказок, и тут какая-то едкая мысль пронеслась в успокоившемся мозгу, снова взбаламутив его глубины. А кто будет читать эти твои сказки? Дети? Не поймут. Взрослые? А нужны ли взрослым истории о пространстве и времени, о звездах и гравитации, о свете, звуке, о Большом взрыве и бесконечности? Разве это поможет кому-нибудь устроить свою жизнь так, чтобы в ней был кусок хлеба, билет в отпуск и ежемесячный платеж по кредиту?
На этой мысли, застигшей философа врасплох и оставившей какое-то кислое послевкусие, радость закончилась. Голова снова тихо и мерно гудела, принимая гравитационные шифровки, а на душе было грустно и одиноко. Почему-то вспомнились тоненькие брошюрки Циолковского, которые он печатал сам на последние деньги, и подумалось, что читал он их, наверно, тоже сам. Ну, еще, может быть, Чижевский.
Вот! - это воскликнула мысль в расширенном нейронном пространстве сознания философа - тебе нужен Чижевский! У каждого Циолковского должен быть свой Чижевский! Начинай искать!
Философ тихо вздохнул и закрыл рабочую тетрадь, успев краем глаза выхватить то ли сочувствующий, то ли улыбающийся тезис:
«Будет ли мысли человека в космическом Пространстве холодно или жарко? Одиноко, спокойно или страшно? Непонятно, чуждо или восторженно? Как мы можем это понять, не сделав Космос нашим вторым домом? Мы всегда находимся там, где находится наша мысль».
