Источник его вдохновения.
У каждого писателя есть свои источники вдохновения. Это и люди, и Музы, и ситуации, и книги, и профессия, и интеллектуальные и душевные интересы. Все вроде бы понятно, но как часто мы слышим о том, что поймать это состояние и описать его невозможно. Что-то происходит в глубине сознания, что-то возникает и не дает покоя, просится к людям, убеждает в необходимости облечь его в слово, звук, цвет. Редкий человек не поддается и не хватается за бумагу, хотя и немногие доходят до настоящего рождения своего питомца.
Любой творческий человек представляется нам сродни Творцу. Он творит свой мир по образу и подобию своему. Он единственный его хозяин, и нет таких мыслей и идей, которые человек не мог бы вложить в свое произведение. Этот мир может быть населен жуткими и кровожадными чудовищами, а может сиять красотой и величием. И на Земле обязательно найдется человек, которому этот мир покажется интересным и нужным.
Но есть такие произведения, которые не просто нравятся, а изменяют читающих, а иногда и вообще мир вокруг. Почему? Что за сила вложена в них? Как она действует?
Можем ли мы узнать, каковы были источники вдохновения Ивана Антоновича Ефремова?
Многие из них известны и широко изучаются и обсуждаются (например - здесь). О каких-то мы можем только догадываться или предполагать. Но ничто не может воспрепятствовать нам помечтать, представить себе, как он мог дойти до такой степени точности в своих прозрениях. Вот ведь уже, казалось бы, все фетиши и подмены нашего прошлого развенчаны, заклеймены, выведены на чистую воду, а Ефремов снова и снова возвращается в наше сознание и находит там новый отклик, генерирует новые процессы постижения реальности, дает импульс новым мечтам и устремлениям! Значит, он смог, создавая свои произведения в такое несвободное и подцензурное время, остаться свободным в своем воображении. Или, все-таки, у него были необычные смыслообразующие источники информации, которым он доверял? Попробуем предположить, что были. Причем, как человек многогранный, научно мыслящий и пытливый, Ефремов должен был отбрасывать все, что, на его взгляд, содержало более умозрительной, нежели объективной информации. На этом факте строится наше предположение, что Ефремов совершенно неслучайно творил в такое весьма ограниченное на всех уровнях постижения мира время. Здесь, на наш взгляд, кроется определенная задача, которую надлежало решить Ефремову, не прибегая к помощи Великого, но в чем-то облегчающего путь исследователя социально-исторического пути человечества, Незримого Пространства скрытых причин. Но это тема отдельной статьи. А сейчас вернемся к предполагаемым источникам его вдохновения. И поможет нам в этом сам Иван Антонович.
В своей статье «На пути к роману «Туманность Андромеды» Ефремов прекрасно описал процесс подготовки и написания романа. И вот именно здесь есть несколько моментов, которые мы рассмотрим с точки зрения темы нашего размышления (Все нижеследующие цитаты без указания источника будут взяты из статьи о написании «ТуА»).
«В литературу приходят по-разному. Поэтов, как мне кажется, увлекает прежде всего сила и образность самого слова, его изобразительная, музыкальная сторона. Драматурга и прозаика, вероятно, приводит к литературе стремление запечатлеть психологический, душевный облик человека, интересные характеры, сложные жизненные конфликты, подмеченные в действительности...
Меня же привела в литературу совсем иная “внутренняя пружина”. Я пришел сюда от науки - научных проблем, гипотез, которые волновали меня. Существует понятие “интуиция ученого”. Вы - ученый. Вас волнует какая-то проблема, о которой вы постоянно думаете. Наконец, вы находите разгадку, объяснение тому, что вас занимало. Но ведь надо еще найти аргументы, факты, чтобы все это обосновать. И тогда вы идете от вершины к исходной точке - обратным путем. Но бывает и так, что для доказательства недостает фактов, и вы не можете четко обозначить весь путь, весь ход вашей мысли. В таком случае остается только отложить свою гипотезу “в долгий ящик” в надежде, что когда-нибудь будут найдены, наконец, недостающие факты.
Именно сознание в такие моменты своего бессилия как ученого и натолкнуло меня на мысль, что писатель-фантаст обладает здесь целым рядом преимуществ. Если фантаста озарила какая-то идея, он может написать рассказ или роман, представив самую дерзкую гипотезу как существующую реальность. Желание как-то обосновать и утвердить дорогую для меня мысль и явилось “внутренней пружиной”, которая привела меня к литературному творчеству...»
Итак, здесь мы обратим внимание на ключевые для нас слова: интуиция ученого, недостает фактов, остается отложить гипотезу, писатель-фантаст обладает рядом преимуществ и, наконец, желание утвердить дорогую для меня мысль. Ефремов как бы придумывает то, что не может доказать. Кто из нас не испытывал при чтении его рассказов шокирующее чувство правдоподобия описанного и невозможности поверить в то, что это вымысел. И многие предположения его находили позже фактическое подтверждение в находках геологов, археологов, палеонтологов. Но ведь не может же быть найден на самом деле Меч Гессера или Ноев ковчег на Арарате! Почему же тогда ты совершенно отчетливо понимал, что при всей невероятности ты читаешь факты, просто еще не открытые или неосознанные человечеством, а не фантастические, пусть даже очень талантливые, но все же вымыслы? Ладно рядовой, романтически настроенный и восторженный читатель. От него можно снисходительно отмахнуться (хотя статистика таких реакций должна быть в пользу рассмотрения данного факта). Но как же быть с А. Толстым?
«Я вовсе не хочу сказать, что обладаю каким-то сверхъестественным даром “предвидения”. Просто мне хочется отчетливее пояснить, что именно своеобразная поэзия науки, романтика смелого научного поиска, дерзания руководили мной в моих первых литературных опытах. Должен признаться, что, написав эти рассказы, я вначале и не помышлял всерьез о литературной профессии. Но случилось так, что “рассказы о необыкновенном” прочитал А. Толстой (это было за несколько недель до его смерти, когда писатель уже лежал в больнице). Рассказы Толстому понравились. Особенно, помнится, при встрече со мной он одобрительно отозвался о той “правдоподобности необычайного”, которую он почувствовал в них. Встреча с автором “Аэлиты” и “Петра Первого”, писателем, которого я так любил и который серьезно оценил мои первые опыты, поддерживала меня в дальнейшей работе. Я стал и дальше пробовать свои силы в этом трудном, но увлекательном жанре - научной фантастике».
Человек, искушенный в искусстве спора, легко развенчает наши восторги и найдет логическое объяснение многим предвидениям Ефремова в области его интересов: профессиональных, энциклопедических и просто человеческих. Более того, мы рискуем получить обвинение в приписывании Ефремову несуществующих методов создания и изложения материала, как это сделано, например, в одном весьма некорректном докладе Олега Двуреченского на IX Ефремовских чтениях в Вырице (2006 год).
Цитата из вышеупомянутого доклада:
«...Два этих пункта требуют признать, что язык, на котором говорил в своих книгах И.А. Ефремов, не был языком прямого открытого исследователя, художника и честного гражданина; что перед нами язык иносказательный и, что все его книги, образы и мысли требуют иносказания, расшифровки спрятанных символов...В своей работе мы попытаемся доказать только на одном примере, что этот подход глубоко порочит имя мужественного исследователя, который на ряду с другими мыслителями советской культуры, понимая все минусы и плюсы советской страны, писал и говорил о том, о чем он писал и говорил без иносказания, без тайного смысла».
Вот так. И нам придется ограничиться достойной оценкой литературного таланта автора и признанием отсутствия в его произведениях объективной информации (то есть, полученной из объективной реальности, а не из субъективного пространства сознания), а значит, соответственно, и отсутствия необходимости и самого существования необычных источников его вдохновения. Но мы рискнем поискать то, что, во всяком случае, нелегко будет списать на талант и то, что поможет хотя бы оставить данный вопрос открытым. Мы постараемся помнить, что говорил о своем методе сам Ефремов: не сверхъестественный дар предвидения, но поэзия науки, романтика смелого научного опыта и дерзания. Но допустим, что он не все перечислил...
О знаменитых «премудрых» тетрадях Ивана Антоновича известно всем. По материалам в них можно достаточно точно понять творческий принцип писателя. Но было множество различных приемов работы, не связанных с накопленным материалом. Снова обратимся к Ивану Антоновичу:
«...Но прежде, чем на бумагу лягут первые слова, первые строчки, я должен до мельчайших подробностей зрительно представить себе ту картину, ту сцену, которую собираюсь описывать. Перед моими глазами как бы должна “ожить” воображаемая кинолента. Только когда на этой киноленте я увижу, словно воочию, все эпизоды будущей книги в определенной последовательности - кадр за кадром, - я могу запечатлеть их на бумаге...»
«...Однажды я почти воочию “увидел” вдруг мертвый, покинутый людьми звездолет, эту маленькую земную песчинку, на чужой далекой планете Тьмы, перед глазами проплыли зловещие силуэты медуз, на миг, как бы выхваченная из мрака, взметнулась крестообразная тень того Нечто, которое чуть было не погубило отважную астролетчицу Низу Крит...»
«...Все эпизоды, связанные с пребыванием астронавтов на планете Тьмы, я видел настолько отчетливо, что по временам не успевал записывать...»
«...Зато “связки”, то есть переходы между отдельными фрагментами, или, как говорят кинематографисты, “монтажными кусками”, давались мне с колоссальным трудом...так как здесь приходилось “отрываться” от воображаемого кинофильма...»
Да простит мне уважаемый читатель столь вольную компиляцию. (Статья Ефремова, конечно, заслуживает полного прочтения). Пусть это будет наша своеобразная «игра в бисер». Итак, давайте запомним этот метод просмотра внутреннего кинофильма. Он нам пригодится чуть позже. А вот еще необходимая для нас цитата:
«...Когда же я писал “Туманность Андромеды”, приходилось, что называется, ставить себя на другие рельсы. Я работал над романом, находясь “в строгой изоляции”: жил один на даче под Москвой, почти ни с кем в это время не встречался и писал изо дня в день, писал не переставая. Единственное, чем я давал себе какую-то “разрядку”, своеобразно стимулируя себя, были наблюдения за звездным небом. Вечерами и по ночам я любил разглядывать звезды в сильный бинокль, разыскивал на небосклоне Туманность Андромеды, а после снова принимался за работу... Для создания подобного романа мне нужна была не только предварительная подготовка в смысле накопления конкретных сведений, не только строгая продуманность всех “частностей”, мелочей, но и какая-то психофизическая настроенность, временное “отключение” от повседневности для чисто технического осуществления замысла.
Так и остался у меня в памяти период работы над “Туманностью Андромеды” как время полного уединения, тишины, время, когда передо мной был только письменный стол и звездное небо, как бы придвинувшееся, приблизившееся ко мне.
В такой обстановке мне лучше удавалось находить достоверные, емкие детали иллюзорной действительности. А эти детали помогали создать ощущение правдоподобия, реальности грядущего..»
Здесь я прошу обратить внимание на ключевые слова: своеобразно стимулируя себя... наблюдениями за звездным небом; психофизическая настроенность; небо, как бы приблизившееся ко мне; помогали мне создать ощущение реальности грядущего.
Итак, попробуем предположить, что «внутренний кинофильм» и наблюдение за звездным небом - это не просто поэтическая метафора и воздействие на художественное воображение, а дополнительные методы добывания и обработки информации, которыми Иван Антонович пользовался более интуитивно, нежели осознанно. Вернее, он не подводил под это научные обоснования, а просто использовал. Нужно ли нам искать в этом какие-то особые приемы и новые таинственные инструменты работы мысли? Этот, скорее этический, вопрос еще не раз будет нами рассматриваться, поэтому пока оставим его без нашего ответа, так как в данной теме мы можем согласиться с тем, что это просто наш исследовательский интерес.
Здесь мы с вами можем соотнести эти методы (назовем это так) с двумя обширными темами многих научных и метанаучных поисков: во-первых, воздействие зрительной (в данном случае) информации на сознание и поведение человека (психофизическая настроенность по Ефремову), а также мышление и память как процессы с обратной связью (внутренний кинофильм), которую гениально предположил, объяснил и использовал Никола Тесла (мы адресуем читателя к предисловию к сборнику статей Н. Теслы, а также к его статье «Резюме о работе мозга...» и нашей статье « Магнитные свойства мысли»); и во-вторых, собственно магнитные свойства мысли (как бы приблизившееся небо) и теорию познания реальности через образы (находить достоверные детали иллюзорной действительности), наиболее уверенно заявленной А.Л. Чижевским (его работа «Основное начало мироздания: система Космоса» и снова наша статья « Магнитные свойства мысли»).
Первая тема подробно рассматривается в связи с введенным В.И. Вернадским в научный оборот вненаучным (религиозным, художественным, интуитивным) методом познания. Здесь можно указать на небывалую до последнего времени возможность научно обосновать великие открытия, видения, предсказания, не списывая их на гениальность или аномалию мышления, и не забирая эту возможность постижения мира у будущего человечества. Приведем наиболее яркие примеры использования осознанно или интуитивно данного метода в истории человечества: практически все Пророки, Святые, предсказатели; ученые Менделеев, Циолковский, Тесла; художники Босх, Чюрленис, Рерих, Потапов; композиторы Бетховен, Вагнер, Скрябин; писатели Ефремов, Крапивин. Этот ряд можно продолжать бесконечно и в соответствии с интересами.
По поводу второй темы сложнее будет говорить с подобной уверенностью, так как ее изучение пока в большей степени относится к метанаучной области, но она уже взята к рассмотрению рядом смелых и непредвзятых ученых, что необыкновенно радует и приближает возможность введения данного метода в жизнь неравнодушных и чутких людей. Пока назовем ее установлением магнитной мысленной связи с далеким объектом, хотя мы рискуем при таком определении выглядеть контактерами.
В соответствии с причино-следственной связью, на первое место мы поставим магнит мысли, как способ улавливания информации. А на второе место - «кинофильм», как способ его восприятия сознанием. И уже на третьем месте будет непосредственно работа самого сознания по оформлению полученного и зарегистрированного материала. Нужно отметить, что здесь писателем во всей полноте использовались все три источника восприятия информации: внешний, стимулирующий воображение - созерцание звездного неба, внутренний виртуальный (объективный) - соприкосновение мыслью с Дальними Мирами, и внутренний субъективный - весь накопленный автором материал, от которого, как и от художественного таланта Ивана Антоновича Ефремова, зависела и последующая форма и, собственно, творческая судьба будущего произведения.
Красиво было бы завершить данное эссе рядом цитат, подтверждающих наше предположение. Цитат, в которых содержалось бы нечто, выходящее за рамки писательской интуиции, художественного предвидения и энциклопедической эрудиции автора. Я нахожусь в поиске и осмыслении такого материала. А пока, я хочу обратиться с просьбой к тем, кто считает возможной изложенную здесь версию, попробовать привести свои примеры необычного и странного в произведениях И.А. Ефремова. Можно не побояться сделать самые невероятные предположения. В рамках этого журнала я постараюсь обеспечить вам защиту:) А заодно я, возможно, почувствую не только поддержку в целом, но и сигналы от оригинальных единомышленников в пространстве постижения Мира Ефремова. Мне представляется немаловажным продолжение формирования в наших сознаниях того варианта будущего, который предложил этот мощный мыслитель.