Экскурсия в прошлое
Не прошло и десяти лет, как я, наконец, оказалась - нет, добралась до Извары. Странно, как иногда сложно и долго организовываются на первый взгляд совсем не сложные вещи. Так давно возникло это желание, необходимость и возможность, а ничего не получалось. Будто заклятие какое-то. А тут вдруг все пошло, как по маслу. Ну, да Бог с ним.
Вот я уже наяву вижу усадьбу - такое торжественно красивое и очень необычное на снимках здание, и такое теплое, простое и уютное, когда стоишь возле него. Сколько раз я разглядывала его на фотографиях, сколько рассказывала о нем своей аудитории! А вижу впервые.
Мы обходим его кругом, как дацан, и уже на дорожке между деревьями я понимаю и остро ощущаю, что именно здесь маленький Николай Рерих, а позже уже студент, писал картины, письма, стихи, читал книги, гулял, занимался раскопками. Боже мой! Прямо здесь! Хотелось чувствовать, а не придумывать, поэтому пришлось успокоиться и войти в экскурсионное состояние. В музеях это не трудно. Обожаемые мною старые комоды, круглые столы, шкапы, умывальный столик, шкатулка для перчаток, нож-вилка для сыра, фотоаппарат из Лондона, парадный сюртук студента, бронзовая ящерка, миниатюрный сейф... Как это все щемит душу! Где я успела всего этого так набраться, что чувствую себя, как старушка в шляпке с вуалью, пришедшая на квартиру, где она жила пятьдесят лет назад?!
А какие там оказались редкие фотографии самих Рерихов и их американских сотрудников! Как во сне перед нами прошли лица официальные и дружеские, лица помощников и будущих предателей, строящийся небоскреб нью-йоркского Рериховского музея, Рузвельт, подписывающий Пакт Рериха и сам Рерих на смертном одре...
Черепки, бусы, гвозди, браслеты, кольцо со свастикой - предметы раскопок, в которых сошлись какие-то разные культуры. Рерих всегда чувствовал и находил необычное.
А в комнате Рериха, наверху, в мезонине, я погладила круглый стол из их дома в Петербурге, постояла, спокойно попытавшись представить, как он стоит за мольбертом, и вдруг отчетливо ощутила (или пусть даже придумала), как он стремительно вошел в комнату, прошел по ней, посмотрел в окно и вышел, легко сойдя покрутой лестнице. Это привело меня в тихий восторг больше, чем все, что я до сих пор чувствовала по отношению к Великому Мастеру. Он будто прошелся передо мной только затем, чтобы я поняла, что это тоже был человек, который гулял в саду, возвращался взять забытую книгу, которого звали обедать и помочь занести яблоки. И когда мы осторожно ковыляли по той крутой лестнице, по которой он только что легко спустился - я поняла: мы в гостях у Рериха.
В подборе материалов здесь было много Нью-Йорка, хотя не было Кэтрин Кэмпбелл, мало самих Рерихов и много прищурившихся предательских глаз. Чувствовалось, что за всем этим стоит недружественная рука, умело подчеркивавшая шокирующие намеки и напоминания, которым история и время уже дали свою оценку. Но все это было настолько живым, что невольно переносило туда, в 20-30е годы, где закладывались все причины нашего настоящего.
Но поверх всего этого была теплая реальность уютного поместья, где еще не было Елены Ивановны, но где креп, мужал и осознавал самого себя дух Великого Воина, где рождались первые картины, где зачиналась Великая Битва...
Обходя еще раз на прощанье вокруг дома, мы заметили премилую веранду, вспомнили, что на ней стоял Его мольберт, и на этих перилах Он гарцевал в костюме Ивана Царевича, о чем осталась память на фотографии там, в доме. И непременно захотелось приехать сюда еще раз. Понадобится ли для этого еще десять лет - не знаю. Думаю, что это произойдет значительно быстрее, потому что теперь мне столько не выдержать без этого места, без этой экскурсии в прошлое, которое оказывается было так близко...
Вот я уже наяву вижу усадьбу - такое торжественно красивое и очень необычное на снимках здание, и такое теплое, простое и уютное, когда стоишь возле него. Сколько раз я разглядывала его на фотографиях, сколько рассказывала о нем своей аудитории! А вижу впервые.
Мы обходим его кругом, как дацан, и уже на дорожке между деревьями я понимаю и остро ощущаю, что именно здесь маленький Николай Рерих, а позже уже студент, писал картины, письма, стихи, читал книги, гулял, занимался раскопками. Боже мой! Прямо здесь! Хотелось чувствовать, а не придумывать, поэтому пришлось успокоиться и войти в экскурсионное состояние. В музеях это не трудно. Обожаемые мною старые комоды, круглые столы, шкапы, умывальный столик, шкатулка для перчаток, нож-вилка для сыра, фотоаппарат из Лондона, парадный сюртук студента, бронзовая ящерка, миниатюрный сейф... Как это все щемит душу! Где я успела всего этого так набраться, что чувствую себя, как старушка в шляпке с вуалью, пришедшая на квартиру, где она жила пятьдесят лет назад?!
А какие там оказались редкие фотографии самих Рерихов и их американских сотрудников! Как во сне перед нами прошли лица официальные и дружеские, лица помощников и будущих предателей, строящийся небоскреб нью-йоркского Рериховского музея, Рузвельт, подписывающий Пакт Рериха и сам Рерих на смертном одре...
Черепки, бусы, гвозди, браслеты, кольцо со свастикой - предметы раскопок, в которых сошлись какие-то разные культуры. Рерих всегда чувствовал и находил необычное.
А в комнате Рериха, наверху, в мезонине, я погладила круглый стол из их дома в Петербурге, постояла, спокойно попытавшись представить, как он стоит за мольбертом, и вдруг отчетливо ощутила (или пусть даже придумала), как он стремительно вошел в комнату, прошел по ней, посмотрел в окно и вышел, легко сойдя покрутой лестнице. Это привело меня в тихий восторг больше, чем все, что я до сих пор чувствовала по отношению к Великому Мастеру. Он будто прошелся передо мной только затем, чтобы я поняла, что это тоже был человек, который гулял в саду, возвращался взять забытую книгу, которого звали обедать и помочь занести яблоки. И когда мы осторожно ковыляли по той крутой лестнице, по которой он только что легко спустился - я поняла: мы в гостях у Рериха.
В подборе материалов здесь было много Нью-Йорка, хотя не было Кэтрин Кэмпбелл, мало самих Рерихов и много прищурившихся предательских глаз. Чувствовалось, что за всем этим стоит недружественная рука, умело подчеркивавшая шокирующие намеки и напоминания, которым история и время уже дали свою оценку. Но все это было настолько живым, что невольно переносило туда, в 20-30е годы, где закладывались все причины нашего настоящего.
Но поверх всего этого была теплая реальность уютного поместья, где еще не было Елены Ивановны, но где креп, мужал и осознавал самого себя дух Великого Воина, где рождались первые картины, где зачиналась Великая Битва...
Обходя еще раз на прощанье вокруг дома, мы заметили премилую веранду, вспомнили, что на ней стоял Его мольберт, и на этих перилах Он гарцевал в костюме Ивана Царевича, о чем осталась память на фотографии там, в доме. И непременно захотелось приехать сюда еще раз. Понадобится ли для этого еще десять лет - не знаю. Думаю, что это произойдет значительно быстрее, потому что теперь мне столько не выдержать без этого места, без этой экскурсии в прошлое, которое оказывается было так близко...