Подросток. И что с ним делать
Подросток - это внезапно удлинившийся ребенок.
У него исследовательский интерес ребенка, но сил и возможностей уже много больше из-за подросшего тела. Собственного опыта у него, как у ребенка, а сил, зачастую, как у взрослого. Он вдруг может очень многое. Может не послушаться родителей и просто пойти в другую сторону. Просто ногами. Просто потому, что ноги есть. Потому что ему там сейчас интереснее и важнее, чем с нами. Интереснее, чем тащить сумку из магазина. Или важнее, чем гулять с младшим братом. И к нему вдруг нужен специальный подход.
Часть родителей на этой стадии начинают злиться - это почему я должна считаться с мнением моего сына-подростка или дочери-подростка? Действительно, с какой стати? Не должна. Просто нет выбора. Он просто уже может не прийти домой до утра, если с его мнением не считаться и если с ним не договориться. Потому что подросток, выросший в заботливой семье, не боится. Пока не боится этой жизни, этого города и людей, не боится за свою жизнь, потому что еще не знает, как это «бояться за свою жизнь». Это не хорошо и не плохо. Вернее, это очень хорошо. Но это усложняет жизнь родителям.
У подростка, выросшего в заботливой семье нет страха, так как нет опыта больших каких-то бед и опасностей, в которых он бы остался один. А слова - они и есть слова. До этого же все было «хорошо и безопасно». Да, это «хорошо и безопасно» обеспечивали родители. Но он только знает, что было хорошо и безопасно, и ему не с чем сравнивать. Он еще не пробовал настоящей ответственности. И поэтому родителям придется с ним договариваться. И тут очень важно построить такие доверительные отношения, чтобы подросток поверил мне, родителю, «на слово». Просто поверил. То есть в наших отношениях должны быть случаи, когда я верила ему просто так, только потому, что он так сказал, и он мне верил бы только потому, что я так сказала.
И еще мне, как родителю, придется сказать, что это я хочу, чтобы он звонил и приходил вовремя, не потому что надо, и не потому, что «из-за тебя мать всю ночь не спит, дрянь, ты эдакая». Чувство вины привязывает, но опасной связью, больной, такой, от которой только плохо обеим сторонам.
И про то, что «мы живем в опасное время» тоже нагнетать не стоит. Не работает это.
Мне придется показать ему мою слабость перед его вдруг открывшимися аозможностями и силой. Это бывает очень трудный, а для многих родителей так и не принятый шаг. Потому что это у меня внутри уже есть опыт бед и трагедий, и этот мой опыт будет меня пугать и рисовать мне страшные картины. А у него внутри этого опыта нет, и хорошо, что нет. Но я должна помнить об этом. О том, что он еще не боится. Почти ничего. И что я могу обезопасить его от разных рисков только тогда, когда он доверяет мне, и когда он готов возвращаться вовремя и не ввязываться в опасные ситуации только потому, что я его попросила об этом.
И если я, как родитель, могу показать ему и мою силу и мою слабость, то и он может при мне быть слабым и просить моей помощи.
У него исследовательский интерес ребенка, но сил и возможностей уже много больше из-за подросшего тела. Собственного опыта у него, как у ребенка, а сил, зачастую, как у взрослого. Он вдруг может очень многое. Может не послушаться родителей и просто пойти в другую сторону. Просто ногами. Просто потому, что ноги есть. Потому что ему там сейчас интереснее и важнее, чем с нами. Интереснее, чем тащить сумку из магазина. Или важнее, чем гулять с младшим братом. И к нему вдруг нужен специальный подход.
Часть родителей на этой стадии начинают злиться - это почему я должна считаться с мнением моего сына-подростка или дочери-подростка? Действительно, с какой стати? Не должна. Просто нет выбора. Он просто уже может не прийти домой до утра, если с его мнением не считаться и если с ним не договориться. Потому что подросток, выросший в заботливой семье, не боится. Пока не боится этой жизни, этого города и людей, не боится за свою жизнь, потому что еще не знает, как это «бояться за свою жизнь». Это не хорошо и не плохо. Вернее, это очень хорошо. Но это усложняет жизнь родителям.
У подростка, выросшего в заботливой семье нет страха, так как нет опыта больших каких-то бед и опасностей, в которых он бы остался один. А слова - они и есть слова. До этого же все было «хорошо и безопасно». Да, это «хорошо и безопасно» обеспечивали родители. Но он только знает, что было хорошо и безопасно, и ему не с чем сравнивать. Он еще не пробовал настоящей ответственности. И поэтому родителям придется с ним договариваться. И тут очень важно построить такие доверительные отношения, чтобы подросток поверил мне, родителю, «на слово». Просто поверил. То есть в наших отношениях должны быть случаи, когда я верила ему просто так, только потому, что он так сказал, и он мне верил бы только потому, что я так сказала.
И еще мне, как родителю, придется сказать, что это я хочу, чтобы он звонил и приходил вовремя, не потому что надо, и не потому, что «из-за тебя мать всю ночь не спит, дрянь, ты эдакая». Чувство вины привязывает, но опасной связью, больной, такой, от которой только плохо обеим сторонам.
И про то, что «мы живем в опасное время» тоже нагнетать не стоит. Не работает это.
Мне придется показать ему мою слабость перед его вдруг открывшимися аозможностями и силой. Это бывает очень трудный, а для многих родителей так и не принятый шаг. Потому что это у меня внутри уже есть опыт бед и трагедий, и этот мой опыт будет меня пугать и рисовать мне страшные картины. А у него внутри этого опыта нет, и хорошо, что нет. Но я должна помнить об этом. О том, что он еще не боится. Почти ничего. И что я могу обезопасить его от разных рисков только тогда, когда он доверяет мне, и когда он готов возвращаться вовремя и не ввязываться в опасные ситуации только потому, что я его попросила об этом.
И если я, как родитель, могу показать ему и мою силу и мою слабость, то и он может при мне быть слабым и просить моей помощи.