Somebody to Kill (окончание)
18. Газета.
Штаб “Единой России”. Несколько человек в костюмах замерли перед монитором за спиной у Дмитрия. Один бьет его по плечу, второй звонит по сотовому.
- Отправляй.
Дмитрий щелкает мышкой.
В городе празднично, деревья желтые и красные, ходят люди в накидках агитаторов, таскают знамена. На площади идет очередной митинг губернатора, толпа вокруг все больше. Внезапно из толпы выдергивается мужичок, бросается на губернатора с ножом. Его тут же скручивают, валят на землю и сдают полицейским. Губернатор улыбается и чуть заметно облизывается.
В типографии маленького городка печатают тираж газеты. На первой полосе - фотография: крупный план искаженного лица губернатора. Вверху надпись: “За все отвечаю лично!” Внизу - более крупно - «ЛЕЖИ, СУКА!»
В типографии только двое. Один в комбинезоне, другой в куртке. Тот, который в куртке, передает первому деньги. Вдвоем они загружают тираж в “Газель”.
- Это пиздец, - говорит первый, когда погрузка закончена.
- Это жизнь, - отвечает второй.
Бойко бежит “Газель” по выщербленной дороге, подпрыгивая на выбоинах. Уже вечер. На въезде в город машину останавливает ГИБДД. После недолгого диалога водитель и полицейский расстаются, довольные друг другом. “Газель” въезжает в город. В переулке она останавливается, подходят люди, перегружают пачки газет в багажники легковых машин.
Одна из легковушек останавливается около многоквартирного дома, сидящий рядом с водителем крупный мужчина подходит к двери подъезда, достает связку электронных ключей, прикладывает “таблетку”, дверь послушно пикает, студенты с пачками газет заходят в подъезд и быстро рассовывают газеты по ящикам.
По лестнице сверху сбегают дюжие мужики и кладут студентов мордой в пол. Выдергивают газеты из ящиков. Один ящик по старинке заперт на висячий замок, достать газету не удается. Тогда к нему подносят горящую зажигалку.
Пылает весело. Потолок в подъезде начинает быстро покрываться копотью.
Студентов выталкивают на улицу, заталкивают в микроавтобус. Один из дюжих достает сотовый:
- На Красноармейской зачистили.
- Мне пару газет оставьте, остальное сжечь, - говорит голос в телефоне. - Что с остальными?
- Работаем.
. День тишины
Знакомый кабинет в Сером доме. Включен телевизор.
- Напоминаем, сегодня так называемый день тишины, когда запрещена любая политическая агитация. Возмутительный инцидент случился накануне, когда сотрудниками силовых структур была пресечена масштабная провокация против одного из кандидатов в губернаторы. Подметная газета без выходных данных распространялась по ящикам сторонниками другого кандидата. Обстоятельства провокации выясняются, но уже сегодня понятно, на чем строился расчет авторов - оклеветанный кандидат просто не успел бы ответить.
Наш эксперт Марк Белецкий прокомментировал ситуацию:
- К сожалению, не все способны удержаться в цивилизованных рамках предвыборной борьбы, видя, как желанная и такая уже близкая победа буквально ускользает из-под носа. Я могу только выразить сожаление, что люди, которым безразлично будущее нашей области, которые не ощущают себя здесь своими, способны на подобные...
- Ну и так далее, - хозяин кабинета выключает телевизор. - Что скажешь, Дима?
- Скажу, что я тебя не понимаю. Я вообще тебя не понимаю. Ты сам-то понимаешь, что творишь? Своими руками?
- А именно? Что, по-твоему, я творю? - Алексей внимательно смотрит на Латкина.
- Лучше ты сам скажи.
- Хорошо, я скажу, - продолжает скучным голосом, - была пресечена попытка незаконной агитации против одного из кандидатов, выразившейся в распространении порочащей честь и достоинство печатной продукции, где содержались утверждения о причастности действующего губернатора к убийству Алены Бессоновой. Распространители задержаны, в настоящее время дают показания. Скоро надеемся выйти на заказчиков. Ну а дальше уголовное преследование, суд, тюрьма. Такими вещами не шутят.
- Предположим, что ваш кандидат проиграет.
- Он не наш кандидат. У нас нет кандидатов. Это у вас они есть - кто заплатит, тот и кандидат.
- Какая же ты сука.
- Эмоции, Дмитрий Григорьевич, эмоции. Расскажите лучше, кто вас попросил написать этот текст, откуда брали информацию, откуда фото и видеоматериалы. Если мы сумеем договориться, гарантирую - в отношении вас никакого уголовного преследования не будет.
- В отношении нас?
- В отношении вас, Дмитрий Григорьевич.
- А я, честно говоря, вообще не понимаю, при чем тут я.
- То есть?
- Без «то есть». С чего вы, Алексей Батькович, взяли, что я имею отношение к выпуску этой газеты или чего там, комикса? Мои отпечатки пальцев на чемодане - где? Как ко мне относится газета, весь тираж которой уничтожен? Я в других газетах работаю обычно.
- Дмитрий Григорьевич, ну вы же понимаете, мы можем пойти и другим путем. Стилистическая экспертиза, показания свидетелей. Но тогда мне уже трудно будет облегчить вашу участь.
- А можете - так и идите. Другим путем. Подсказать куда? Пропуск подпишите, будьте добры.
Алексей ставит росчерк на белом бумажном квадратике. Латкин выхватывает пропуск из пальцев Бессонова. Останавливается в дверях:
- Не для протокола. Хуйло ты, Леша. Понял? Пока.
Камера задумчиво поднимается с непроницаемого лица Алексея на стену с портретом президента.
20. Ночь выборов
На ветру качается фонарь, освещающий физиономию Володина на плакате. Свет выхватывает часть слогана: УЩЕЕ ЗА НА
Идет дождь.
За окнами офиса гремит музыка. Somebody's gotta die, somebody's gotta die!
В офисе людно, пьяно, шумно. На столах бутылки коньяка, водки и виски, пластиковые стаканчики испачканы томатным соком. Мониторы сдвинуты. Бумаги разбросаны.
- Мы прошли по лезвию, ты понимаешь это? По лезвию, блядь! - технолог Павел обнимает райтера Никитина. - Пятьдесят два, сука, процента!
- Понимаю, Паша, - говорит грустный и трезвый Никитин.
- Вячеслав Володин уже поздравил с победой своего конкурента, действующего губернатора Олега Смолина, - холодно говорит ведущая с экрана плазмы, - правда, поздравление это пришлось принести заочно, поскольку, где сейчас губернатор, остается неизвестным.
- Я уважаю волю избирателей, - говорит осунувшийся Володин, - и поздравляю всех нас с победой того, кого жители региона сочли наиболее достойным. Со своей стороны, хочу сказать, что...
- Отсоси! - показывает фак экрану технолог Павел. - Со своей стороны!
В соседнем кабинете девочка-юрист, сидя на краю стола, хохочет над тем, что говорит ей собеседник из высокого кресла. Отсмеявшись, говорит:
- Вы знаете, а я вас сперва так боялась! Я с такими людьми не общалась никогда!
- Да перестань, - говорит Смолин. - Какими такими, я такой же, как и все. За то и любят.
Он поднимает ко рту стакан с коньяком, маскируя улыбку.
- Да конечно, рассказывайте!
- Нет, я серьезно. Но вы молодцы, ребята, - меняет он тему, - я видел, как вы работали. За деньги так не пашут. Душу надо вкладывать.
- Так интересно же!
- Интересно? Что?
- Столкновение характеров. Постоянный форс-мажор. Решения нужно принимать быстро и правильные. Драйв!
Смолин смотрит на нее с грустной улыбкой.
- У меня дочка твоего возраста. В Швейцарии сейчас. Я все думаю, может, зря ее с самого детства оградил от всего? У нее все хорошо, но...
- Что? - Женя вопросительно улыбается.
- Ну, нет в ней такой энергии, как в тебе. Жизни такой не чувствуется.
Он улыбается ей в ответ. Чуть виновато.
- Женя. Женя! - зовет девочку-юриста из коридора бледный Никитин.
- Ну что?
- Выйди на секунду, надо.
В коридоре он хватает Женю за руку и тащит к выходу.
- Никитин! - смеется Женя. - Ты что, ревнуешь?!
- Я тебя п-посажу, - говорит он, заикаясь. - Вон такси стоит, отвезет тебя.
Вытаскивает ее на улицу, сажает в такси.
- И телефон отключи! - кричит вслед отъезжающему такси. - Высп-пишься хоть...
Последнее смешное оправдание Женя выслушать не успевает.
В окно своей квартиры за отъезжающим такси смотрит Алексей. Немного подумав, набирает номер на сотовом:
- Бадри Автандилович, извините за поздний звонок, из Управления вас беспокоят. Старший лейтенант Бессонов. Я по поводу информационных материалов, которые посылал вам сегодня днем. Получили? Да. Да. Бессонов. Я хочу сказать... Одну минуту. Хочу добавить, что достоверность материалов может подтвердить сотрудник охраны губернатора. Максим. Фамилию сейчас не вспомню, если надо, утром уточню. Да. По этому телефону. Всего доброго.
20. Олег
Инаугурация. Я прохожу мимо полицейского поста, кивнув на ходу. Моментально вскочивший полицейский, с грохотом опускается на свой стул. Внизу, в холле перед конференц-залом, понемногу собираются приглашенные. Мужчин я знаю всех, их спутниц - через одну. На почти обнаженных грудях сверкают нитки драгоценностей, колют иглами бриллианты в ушах и на пальцах. Мужчины, как на подбор, пузаны с обветренными физиономиями и багровыми загривками, галстуки лежат на животах. Я, впрочем, и сам такой же. Я тяжело дышу, даже когда просто смотрю на них. А мне еще спускаться.
Один охранник впереди, двое сзади. На лестнице пролетом ниже толкотня - журналистов пропускают через рамку металлодетектора, заставляют открывать кофры и сумочки, придирчиво осматривают камеры, штативы. Меры безопасности приняты. Но я знаю, что сегодня все кончится.
В президиуме восседает Володин. Он не торопясь встает мне навстречу, протягивает руку, улыбается. Сверкают вспышки, щелкают затворы. Хочется пригнуться. Я иду к трибуне и вижу, как из боковой двери, там, где охрана, выходит незнакомый парень, и в руке у него определенно не фотоаппарат. Чувство небывалой легкости обдает меня, я распахиваю пиджак, чтобы ему было легче целиться, и с улыбкой делаю шаг навстречу. Аллилуйя!
Тонна ледяной воды бьет меня в голову, грудь и в плечи. Я сажусь на кровати, промокшей насквозь. Комната быстро наполняется людьми в кожаных куртках и спортивных штанах. Тяжело отдуваясь, в комнату входит Бадри. Усаживается в кресло. С ним какая-то девица в юбке мини. Примостилась на краешке кресла. Ноги белые, жирноватые.
- Ну, здравствуй, Олежек, - говорит Бадри. - Разговор у меня к тебе.
- Максим, - говорю я, пытаясь всплыть на поверхность, - в чем дело?
- Так разговор к вам, а не ко мне, - пожимает плечами Максим.
- А позвонить нельзя было? - спрашиваю я у Бадри недовольно.
- Нельзя было, - грустно отвечает он. - Серьезный разговор. Так что там с убийцей девочки? Скажешь мне?
- Нет пока новостей, Бадри. Что будет - тебе первому сообщу, ты знаешь. Это повод вламываться?
- Не хочешь говорить, - еще больше грустнеет Бадри. - Скрываешь от меня. Максим, может, ты расскажешь тогда?
- Да поздно я зашел, - говорит Максим. Слушаю его, как сквозь вату. - Она уже мертвая была.
- Что видел, говори.
- Что видел... Этот в одной рубашке был. Белой. Только жопа его жирная под рубашкой елозила. Оттащили, он невменяемый. “Она в порядке? Она в порядке?!” Сука такая, тварь, блядь! - Максим кидается на меня, но его успевают перехватить.
Я мертвею. Внутри как в компьютерной игре что-то отрывается и падает, падает вниз.
- Бадри...
- В моем доме, - тихо говорит Бадри. - В моем доме.
- Бадри! Не было этого! Я клянусь! Дочкой! Я не помню этого!
- Ты понимаешь, да, каких людей я подписал. Ты понимаешь, мы все сделали для тебя, да. А ты... не помнишь. Ой, как нехорошо... Лизонька, налей мне водички...
Девица снимается с кресла и идет на кухню. Головы братков поворачиваются за ней следом. Я опрокидываю ближайшего, бросаюсь к двери - из ярко освещенной комнаты в темный холл, там лестница, второй этаж, там пистолет.
И попадаю ногой в теплый сугроб. Лечу головой вперед. Резкая боль в глазах, слезы брызжут, как у клоуна, струями. Голова кружится. Меня поднимают, тащат обратно в комнату. Мимо трупа Магды.
А я и не вспомнил о ней.
- А ты не знаешь, Олег, - невозмутимо продолжает Бадри со стаканом воды в руках, - куда у меня администратор пропала на следующий день? Блондиночка такая ебливая, Светлана. Тоже не помнишь, наверное, да?
Я мотаю головой. Звезды в глазах.
- Не помнишь? Дома нет ее, не звонила никому. Я беспокоюсь за нее. Не беспокоиться мне?
- Бадри... я все исправлю... ну что мы, как дети...
- Как дети, говоришь. Ах ты, шакал. Шени дэда мутели шевеци. Пи-да-рас. Максим, мальчик, можно.
- Я перегорел, - говорит Максим, - можно я просто посмотрю.
- Можно, дорогой! Кузя, Рябой, берите барсука, ваш он теперь.
Двое берут меня как узел с грязным бельем и швыряют на пол. Я вижу, как у Бадри трепещут в ноздрях серые волосы. Он запускает руку под юбку Лизе. Две дегенеративные хари склоняются надо мной. Так близко, что я вижу обломки желтых клыков в их раззявленных ртах.
- Ну что, чушок, тебя нам отдали. Ты понял, да?
Лиза щелкает пультом от музыкального центра. Играет мое любимое - постепенно прибавляя голоса и звука - Some-body to lo-ove, some-body to LO-OVE, LO-OVE, LO-OVE!
За окнами проносится время, сгибая деревья, сбивая складками воду в бассейне, разрывая небо. Уже поздний вечер, почти ночь. Я почти ослеп, потерял голос - я не знал, что мужчина может так визжать - вижу какие-то багровые лохмотья. Подозреваю, что это мое лицо. Где-то за километр в белом кресле сидит белый Бадри, строгий, верный, справедливый, честный Бадри, неумолимый Бадри... Но нет, он милует меня. Он говорит своим псам - отойдите. Они расступаются. Музыка стихает. Свет в глазах у меня сгущается, завихряется спиралью, из вихря выглядывает смешная острая медная мордочка пули, невыносимо долго висит она у меня перед глазами, прежде чем войти с ласковым глубоким поцелуем в левый глаз, и вот взрывается моя голова, забрызгав кроссовки стоящим рядом, высунувшим языки псам Бадри.
21. Холодные закуски
Голые деревья, дождь. Цвета улицы - рыжий и черный. Даже плакаты “Единой России” завяли и слиняли до серого. В редакции идет планерка. На стене висит портрет президента. С тоской смотрит в окно журналист Латкин.
Девочка Женя плачет среди почти собранных чемоданов. По телевизору выступает и.о. губернатора Вячеслав Володин. Вид у Володина торжественный.
Павел Анатольевич в автосалоне почтительно внимает продавцу, демонстрирующему ему салон новой “Камри”.
Егор в баре “Фредди” попивает кофе. В центре зала расточает улыбки Лиза, на груди ее табличка с надписью “Администратор”.
В кабинете Серого дома раздается телефонный звонок. Старший лейтенант Бессонов берет трубку.
- Слушаю вас. Я, Бадри Автандилович. Узнал, конечно, узнал. Во сколько? Где? Буду, Бадри Автандилович. Вам спасибо, Бадри Автандилович.
В квартире Латкина звенит звонок. Он открывает. На пороге любимая. Он приваливается плечом к двери. Она что-то спрашивает. Он кивает. Она проходит мимо него в квартиру, бегло посмотрев на себя в зеркало и чуть крутанув головой.
В стремной съемной квартире на простыне леопардовой расцветки лежит с дебелой проституткой райтер Никитин.
- Слушай, Кристина! Кристина, блин. Какое имя смешное.
- Че? - проститутка переворачивается на спину.
- А правда, что у вас один кинотеатр на весь город?
- Ну, да. Мультиплекс должны были открыть в торговом центре, только его же заморозили. Фундамент поехал, кажется. Я слышала, это губернатора нашего был торговый центр, но записан на жену.
- То есть один кинотеатр?
- Ну, че пристал?
- И залы - Голубой и Розовый?
- Нет, там же ремонт был! Он вообще года три не работал. Потом “Единая Россия” отремонтировала. Там вообще все поменялось. И залы теперь по-другому называются. Вспомнила! Один теперь Вишневый, а другой Лазурный! Ну, че ты ржешь! Че ты постоянно ржешь надо мной! Ну хватит ржать, а?!
Конец.
Штаб “Единой России”. Несколько человек в костюмах замерли перед монитором за спиной у Дмитрия. Один бьет его по плечу, второй звонит по сотовому.
- Отправляй.
Дмитрий щелкает мышкой.
В городе празднично, деревья желтые и красные, ходят люди в накидках агитаторов, таскают знамена. На площади идет очередной митинг губернатора, толпа вокруг все больше. Внезапно из толпы выдергивается мужичок, бросается на губернатора с ножом. Его тут же скручивают, валят на землю и сдают полицейским. Губернатор улыбается и чуть заметно облизывается.
В типографии маленького городка печатают тираж газеты. На первой полосе - фотография: крупный план искаженного лица губернатора. Вверху надпись: “За все отвечаю лично!” Внизу - более крупно - «ЛЕЖИ, СУКА!»
В типографии только двое. Один в комбинезоне, другой в куртке. Тот, который в куртке, передает первому деньги. Вдвоем они загружают тираж в “Газель”.
- Это пиздец, - говорит первый, когда погрузка закончена.
- Это жизнь, - отвечает второй.
Бойко бежит “Газель” по выщербленной дороге, подпрыгивая на выбоинах. Уже вечер. На въезде в город машину останавливает ГИБДД. После недолгого диалога водитель и полицейский расстаются, довольные друг другом. “Газель” въезжает в город. В переулке она останавливается, подходят люди, перегружают пачки газет в багажники легковых машин.
Одна из легковушек останавливается около многоквартирного дома, сидящий рядом с водителем крупный мужчина подходит к двери подъезда, достает связку электронных ключей, прикладывает “таблетку”, дверь послушно пикает, студенты с пачками газет заходят в подъезд и быстро рассовывают газеты по ящикам.
По лестнице сверху сбегают дюжие мужики и кладут студентов мордой в пол. Выдергивают газеты из ящиков. Один ящик по старинке заперт на висячий замок, достать газету не удается. Тогда к нему подносят горящую зажигалку.
Пылает весело. Потолок в подъезде начинает быстро покрываться копотью.
Студентов выталкивают на улицу, заталкивают в микроавтобус. Один из дюжих достает сотовый:
- На Красноармейской зачистили.
- Мне пару газет оставьте, остальное сжечь, - говорит голос в телефоне. - Что с остальными?
- Работаем.
. День тишины
Знакомый кабинет в Сером доме. Включен телевизор.
- Напоминаем, сегодня так называемый день тишины, когда запрещена любая политическая агитация. Возмутительный инцидент случился накануне, когда сотрудниками силовых структур была пресечена масштабная провокация против одного из кандидатов в губернаторы. Подметная газета без выходных данных распространялась по ящикам сторонниками другого кандидата. Обстоятельства провокации выясняются, но уже сегодня понятно, на чем строился расчет авторов - оклеветанный кандидат просто не успел бы ответить.
Наш эксперт Марк Белецкий прокомментировал ситуацию:
- К сожалению, не все способны удержаться в цивилизованных рамках предвыборной борьбы, видя, как желанная и такая уже близкая победа буквально ускользает из-под носа. Я могу только выразить сожаление, что люди, которым безразлично будущее нашей области, которые не ощущают себя здесь своими, способны на подобные...
- Ну и так далее, - хозяин кабинета выключает телевизор. - Что скажешь, Дима?
- Скажу, что я тебя не понимаю. Я вообще тебя не понимаю. Ты сам-то понимаешь, что творишь? Своими руками?
- А именно? Что, по-твоему, я творю? - Алексей внимательно смотрит на Латкина.
- Лучше ты сам скажи.
- Хорошо, я скажу, - продолжает скучным голосом, - была пресечена попытка незаконной агитации против одного из кандидатов, выразившейся в распространении порочащей честь и достоинство печатной продукции, где содержались утверждения о причастности действующего губернатора к убийству Алены Бессоновой. Распространители задержаны, в настоящее время дают показания. Скоро надеемся выйти на заказчиков. Ну а дальше уголовное преследование, суд, тюрьма. Такими вещами не шутят.
- Предположим, что ваш кандидат проиграет.
- Он не наш кандидат. У нас нет кандидатов. Это у вас они есть - кто заплатит, тот и кандидат.
- Какая же ты сука.
- Эмоции, Дмитрий Григорьевич, эмоции. Расскажите лучше, кто вас попросил написать этот текст, откуда брали информацию, откуда фото и видеоматериалы. Если мы сумеем договориться, гарантирую - в отношении вас никакого уголовного преследования не будет.
- В отношении нас?
- В отношении вас, Дмитрий Григорьевич.
- А я, честно говоря, вообще не понимаю, при чем тут я.
- То есть?
- Без «то есть». С чего вы, Алексей Батькович, взяли, что я имею отношение к выпуску этой газеты или чего там, комикса? Мои отпечатки пальцев на чемодане - где? Как ко мне относится газета, весь тираж которой уничтожен? Я в других газетах работаю обычно.
- Дмитрий Григорьевич, ну вы же понимаете, мы можем пойти и другим путем. Стилистическая экспертиза, показания свидетелей. Но тогда мне уже трудно будет облегчить вашу участь.
- А можете - так и идите. Другим путем. Подсказать куда? Пропуск подпишите, будьте добры.
Алексей ставит росчерк на белом бумажном квадратике. Латкин выхватывает пропуск из пальцев Бессонова. Останавливается в дверях:
- Не для протокола. Хуйло ты, Леша. Понял? Пока.
Камера задумчиво поднимается с непроницаемого лица Алексея на стену с портретом президента.
20. Ночь выборов
На ветру качается фонарь, освещающий физиономию Володина на плакате. Свет выхватывает часть слогана: УЩЕЕ ЗА НА
Идет дождь.
За окнами офиса гремит музыка. Somebody's gotta die, somebody's gotta die!
В офисе людно, пьяно, шумно. На столах бутылки коньяка, водки и виски, пластиковые стаканчики испачканы томатным соком. Мониторы сдвинуты. Бумаги разбросаны.
- Мы прошли по лезвию, ты понимаешь это? По лезвию, блядь! - технолог Павел обнимает райтера Никитина. - Пятьдесят два, сука, процента!
- Понимаю, Паша, - говорит грустный и трезвый Никитин.
- Вячеслав Володин уже поздравил с победой своего конкурента, действующего губернатора Олега Смолина, - холодно говорит ведущая с экрана плазмы, - правда, поздравление это пришлось принести заочно, поскольку, где сейчас губернатор, остается неизвестным.
- Я уважаю волю избирателей, - говорит осунувшийся Володин, - и поздравляю всех нас с победой того, кого жители региона сочли наиболее достойным. Со своей стороны, хочу сказать, что...
- Отсоси! - показывает фак экрану технолог Павел. - Со своей стороны!
В соседнем кабинете девочка-юрист, сидя на краю стола, хохочет над тем, что говорит ей собеседник из высокого кресла. Отсмеявшись, говорит:
- Вы знаете, а я вас сперва так боялась! Я с такими людьми не общалась никогда!
- Да перестань, - говорит Смолин. - Какими такими, я такой же, как и все. За то и любят.
Он поднимает ко рту стакан с коньяком, маскируя улыбку.
- Да конечно, рассказывайте!
- Нет, я серьезно. Но вы молодцы, ребята, - меняет он тему, - я видел, как вы работали. За деньги так не пашут. Душу надо вкладывать.
- Так интересно же!
- Интересно? Что?
- Столкновение характеров. Постоянный форс-мажор. Решения нужно принимать быстро и правильные. Драйв!
Смолин смотрит на нее с грустной улыбкой.
- У меня дочка твоего возраста. В Швейцарии сейчас. Я все думаю, может, зря ее с самого детства оградил от всего? У нее все хорошо, но...
- Что? - Женя вопросительно улыбается.
- Ну, нет в ней такой энергии, как в тебе. Жизни такой не чувствуется.
Он улыбается ей в ответ. Чуть виновато.
- Женя. Женя! - зовет девочку-юриста из коридора бледный Никитин.
- Ну что?
- Выйди на секунду, надо.
В коридоре он хватает Женю за руку и тащит к выходу.
- Никитин! - смеется Женя. - Ты что, ревнуешь?!
- Я тебя п-посажу, - говорит он, заикаясь. - Вон такси стоит, отвезет тебя.
Вытаскивает ее на улицу, сажает в такси.
- И телефон отключи! - кричит вслед отъезжающему такси. - Высп-пишься хоть...
Последнее смешное оправдание Женя выслушать не успевает.
В окно своей квартиры за отъезжающим такси смотрит Алексей. Немного подумав, набирает номер на сотовом:
- Бадри Автандилович, извините за поздний звонок, из Управления вас беспокоят. Старший лейтенант Бессонов. Я по поводу информационных материалов, которые посылал вам сегодня днем. Получили? Да. Да. Бессонов. Я хочу сказать... Одну минуту. Хочу добавить, что достоверность материалов может подтвердить сотрудник охраны губернатора. Максим. Фамилию сейчас не вспомню, если надо, утром уточню. Да. По этому телефону. Всего доброго.
20. Олег
Инаугурация. Я прохожу мимо полицейского поста, кивнув на ходу. Моментально вскочивший полицейский, с грохотом опускается на свой стул. Внизу, в холле перед конференц-залом, понемногу собираются приглашенные. Мужчин я знаю всех, их спутниц - через одну. На почти обнаженных грудях сверкают нитки драгоценностей, колют иглами бриллианты в ушах и на пальцах. Мужчины, как на подбор, пузаны с обветренными физиономиями и багровыми загривками, галстуки лежат на животах. Я, впрочем, и сам такой же. Я тяжело дышу, даже когда просто смотрю на них. А мне еще спускаться.
Один охранник впереди, двое сзади. На лестнице пролетом ниже толкотня - журналистов пропускают через рамку металлодетектора, заставляют открывать кофры и сумочки, придирчиво осматривают камеры, штативы. Меры безопасности приняты. Но я знаю, что сегодня все кончится.
В президиуме восседает Володин. Он не торопясь встает мне навстречу, протягивает руку, улыбается. Сверкают вспышки, щелкают затворы. Хочется пригнуться. Я иду к трибуне и вижу, как из боковой двери, там, где охрана, выходит незнакомый парень, и в руке у него определенно не фотоаппарат. Чувство небывалой легкости обдает меня, я распахиваю пиджак, чтобы ему было легче целиться, и с улыбкой делаю шаг навстречу. Аллилуйя!
Тонна ледяной воды бьет меня в голову, грудь и в плечи. Я сажусь на кровати, промокшей насквозь. Комната быстро наполняется людьми в кожаных куртках и спортивных штанах. Тяжело отдуваясь, в комнату входит Бадри. Усаживается в кресло. С ним какая-то девица в юбке мини. Примостилась на краешке кресла. Ноги белые, жирноватые.
- Ну, здравствуй, Олежек, - говорит Бадри. - Разговор у меня к тебе.
- Максим, - говорю я, пытаясь всплыть на поверхность, - в чем дело?
- Так разговор к вам, а не ко мне, - пожимает плечами Максим.
- А позвонить нельзя было? - спрашиваю я у Бадри недовольно.
- Нельзя было, - грустно отвечает он. - Серьезный разговор. Так что там с убийцей девочки? Скажешь мне?
- Нет пока новостей, Бадри. Что будет - тебе первому сообщу, ты знаешь. Это повод вламываться?
- Не хочешь говорить, - еще больше грустнеет Бадри. - Скрываешь от меня. Максим, может, ты расскажешь тогда?
- Да поздно я зашел, - говорит Максим. Слушаю его, как сквозь вату. - Она уже мертвая была.
- Что видел, говори.
- Что видел... Этот в одной рубашке был. Белой. Только жопа его жирная под рубашкой елозила. Оттащили, он невменяемый. “Она в порядке? Она в порядке?!” Сука такая, тварь, блядь! - Максим кидается на меня, но его успевают перехватить.
Я мертвею. Внутри как в компьютерной игре что-то отрывается и падает, падает вниз.
- Бадри...
- В моем доме, - тихо говорит Бадри. - В моем доме.
- Бадри! Не было этого! Я клянусь! Дочкой! Я не помню этого!
- Ты понимаешь, да, каких людей я подписал. Ты понимаешь, мы все сделали для тебя, да. А ты... не помнишь. Ой, как нехорошо... Лизонька, налей мне водички...
Девица снимается с кресла и идет на кухню. Головы братков поворачиваются за ней следом. Я опрокидываю ближайшего, бросаюсь к двери - из ярко освещенной комнаты в темный холл, там лестница, второй этаж, там пистолет.
И попадаю ногой в теплый сугроб. Лечу головой вперед. Резкая боль в глазах, слезы брызжут, как у клоуна, струями. Голова кружится. Меня поднимают, тащат обратно в комнату. Мимо трупа Магды.
А я и не вспомнил о ней.
- А ты не знаешь, Олег, - невозмутимо продолжает Бадри со стаканом воды в руках, - куда у меня администратор пропала на следующий день? Блондиночка такая ебливая, Светлана. Тоже не помнишь, наверное, да?
Я мотаю головой. Звезды в глазах.
- Не помнишь? Дома нет ее, не звонила никому. Я беспокоюсь за нее. Не беспокоиться мне?
- Бадри... я все исправлю... ну что мы, как дети...
- Как дети, говоришь. Ах ты, шакал. Шени дэда мутели шевеци. Пи-да-рас. Максим, мальчик, можно.
- Я перегорел, - говорит Максим, - можно я просто посмотрю.
- Можно, дорогой! Кузя, Рябой, берите барсука, ваш он теперь.
Двое берут меня как узел с грязным бельем и швыряют на пол. Я вижу, как у Бадри трепещут в ноздрях серые волосы. Он запускает руку под юбку Лизе. Две дегенеративные хари склоняются надо мной. Так близко, что я вижу обломки желтых клыков в их раззявленных ртах.
- Ну что, чушок, тебя нам отдали. Ты понял, да?
Лиза щелкает пультом от музыкального центра. Играет мое любимое - постепенно прибавляя голоса и звука - Some-body to lo-ove, some-body to LO-OVE, LO-OVE, LO-OVE!
За окнами проносится время, сгибая деревья, сбивая складками воду в бассейне, разрывая небо. Уже поздний вечер, почти ночь. Я почти ослеп, потерял голос - я не знал, что мужчина может так визжать - вижу какие-то багровые лохмотья. Подозреваю, что это мое лицо. Где-то за километр в белом кресле сидит белый Бадри, строгий, верный, справедливый, честный Бадри, неумолимый Бадри... Но нет, он милует меня. Он говорит своим псам - отойдите. Они расступаются. Музыка стихает. Свет в глазах у меня сгущается, завихряется спиралью, из вихря выглядывает смешная острая медная мордочка пули, невыносимо долго висит она у меня перед глазами, прежде чем войти с ласковым глубоким поцелуем в левый глаз, и вот взрывается моя голова, забрызгав кроссовки стоящим рядом, высунувшим языки псам Бадри.
21. Холодные закуски
Голые деревья, дождь. Цвета улицы - рыжий и черный. Даже плакаты “Единой России” завяли и слиняли до серого. В редакции идет планерка. На стене висит портрет президента. С тоской смотрит в окно журналист Латкин.
Девочка Женя плачет среди почти собранных чемоданов. По телевизору выступает и.о. губернатора Вячеслав Володин. Вид у Володина торжественный.
Павел Анатольевич в автосалоне почтительно внимает продавцу, демонстрирующему ему салон новой “Камри”.
Егор в баре “Фредди” попивает кофе. В центре зала расточает улыбки Лиза, на груди ее табличка с надписью “Администратор”.
В кабинете Серого дома раздается телефонный звонок. Старший лейтенант Бессонов берет трубку.
- Слушаю вас. Я, Бадри Автандилович. Узнал, конечно, узнал. Во сколько? Где? Буду, Бадри Автандилович. Вам спасибо, Бадри Автандилович.
В квартире Латкина звенит звонок. Он открывает. На пороге любимая. Он приваливается плечом к двери. Она что-то спрашивает. Он кивает. Она проходит мимо него в квартиру, бегло посмотрев на себя в зеркало и чуть крутанув головой.
В стремной съемной квартире на простыне леопардовой расцветки лежит с дебелой проституткой райтер Никитин.
- Слушай, Кристина! Кристина, блин. Какое имя смешное.
- Че? - проститутка переворачивается на спину.
- А правда, что у вас один кинотеатр на весь город?
- Ну, да. Мультиплекс должны были открыть в торговом центре, только его же заморозили. Фундамент поехал, кажется. Я слышала, это губернатора нашего был торговый центр, но записан на жену.
- То есть один кинотеатр?
- Ну, че пристал?
- И залы - Голубой и Розовый?
- Нет, там же ремонт был! Он вообще года три не работал. Потом “Единая Россия” отремонтировала. Там вообще все поменялось. И залы теперь по-другому называются. Вспомнила! Один теперь Вишневый, а другой Лазурный! Ну, че ты ржешь! Че ты постоянно ржешь надо мной! Ну хватит ржать, а?!
Конец.