Вошшдь и мучитель советского народа подох вовремя, 4-я секция ГУМа и "тараканьи бега"
в дополнение к сталинские конверты для номенклатуры https://jlm-taurus.livejournal.com/51436.html
...Зарплата - 300 рублей. Я сказал, что при моих докторских 500 плюс полставки на Физтехе 250 плюс квартальные премии до 30-40% у меня выходит под тысячу.
На это мне Ильин, буквально заржав, сказал, что я не умею считать деньги: за 60 рублей "кремлевский паек" по ценам чуть ли не 1924 года способен обеспечить семью и всех ближних родственников продуктами на месяц, а в Четвертой секции ГУМа (за номер секции не ручаюсь) можно на рубли покупать по ценам валютного магазина любые вещи. С учетом дешевой квартиры, машины и санатория все это подкатывалось к двум с половиной тысячам рублей!...
борьба за власть и "рыгалии", должно быть очень, изнурительна. Сколько членкоров, многие годы участвовавшие в "тараканьих бегах" в Академии, добивались наконец вожделенного звания академика и буквально в тот же год умирали - не выносит человеческий организм такой Пирровой победы!...
Оригинал взят у jlm_taurus в Ушаков Игорь Алексеевич.Профессор МФТИ и МЭИ. Специалист по надежности2
Моему поколению, по крайней мере, мне и моим школьным друзьям, повезло, что мы не родились буквально тремя-четырьмя годам раньше: мы бы жестоко поплатились за наши выходящие иногда за рамки здравого социального смысла поступки. (А может, мы сами тогда были бы совершенно другими?..) Об одном из таких поступков (и одновременно политических проступков) я и хочу рассказать.
Школьные наши учителя, как я уже писал, не только учили нас каким-то школьным предметам. Они учили нас добру, справедливости, честности. Многое потом жизнь "подкорректировала", как правило, в худшую сторону...
Тем не менее, только что кончив школу, мы были еще далеки от выработавшегося позже "политического конформизма", если под ним понимать смесь гражданской трусости со своекорыстием, обусловленными появлением семьи и работы.
В школе я был фанатиком стенгазетного издательского дела. В классе у нас выходила практически регулярно раз в неделю стенгазета с названием "Голос класса" (чувствуете крамольное упущение слова "рабочего" в стандартном лозунге?), и нерегулярно, но тоже часто выходившее юмористическое приложение "Крокодилица". Заметки в газету ребята писали охотно, "четырехполосная" газета (каждая колонка длиной в полторы тетрадочных листа) была всегда заполнена, а мой "редакционный портфель" ломился от материалов.
В параллельном классе аналогичную же газету, тоже почти два раза в месяц выпускал Лева Шугуров, отличный художник и по совместительству большой хохмач.
Пишу я про все это только для того,чтобы дать общую картину. И вот кончили мы школу, я попал в МАИ, Лева - в МВТУ. И вот от большого ума, приправленного политическим идиотизмом, мы вдвоем и присоединившийся к нам Юра Ачкасов, который поступил в Академию Жуковского, затеяли "акцию справедливости".
Мы сообща написали статью "300 рублей и 30 тысяч рублей", в которой сравнивали зарплату уборщицы с зарплатой Президента Академии Наук и говорили о социальной несправедливости в самом социально справедливом государстве на Земле. Разве может один получать в 100 раз больше другого?
Я отпечатал на своей портативной пишущей машинке, которую отец подарил мне к окончанию школы, три экземпляра этой статьи, и мы приготовились к синхронной публикации ее в курсовых стенгазетах, которыми каждый из нас заправлял в своем ВУЗе. Шел 1952 год, самое время охоты на политических и сионистских ведьм... Только что отгремел процесс над "врачами-убийцами"... Одним словом, обстановочка была подогрета, пахло жареным. Мы и не понимали всей опасности момента. У нас, как тогда говорилось - девушки, закройте глаза и откройте их сразу же строчкой ниже! - "детство в жопе заиграло".
Но Бог есть! (Хоть я и утверждаю, что его нет.) Он нас спас, неразумных, и вот как. Газеты выпускали по праздникам, ближайший было Седьмое ноября, мы уже "Внимание!.. На старт!..", а вот "Марш!" не получилось: слушателя Академии Юру Ачкасова послали на дежурство. Коллективное выступление сорвалось, а "одиночные залпы" мы считали нецелесообразными. Отложили на новогодний выпуск.
На Новый Год огорченный Лева Шугуров сообщил нам, что в партбюро его предупредили, что в новогодней газете - только юмор... Отложили до 8 Марта: уж на женский-то день мы покажем ИМ, как обижать уборщиц!
Произошло все, как в плохом американском боевике, когда дезактивируют террористическое взрывное устройство: "... пять... четыре.. три... два... У-ф-ф-ф! Успел! Обезвредил адскую машину!". Третье марта... Четвертое марта... Пятое марта! И мы распрощались с "вождем и мучителем советского народа"! За три дня до выпуска "антисоветской настенной бомбы"!
Потом мы осознали, что то, что мы затеяли, подпадало под статью 58 "г" с простеньким приговором "10 лет трудовых лагерей без права переписки". Говорили, что на самом деле это был энкаведешный псевдоним расстрела...А ведь проживи корифеюшка всех времен и народов еще недельки две-три, нас могла бы спасти, в лучшем случае, только реабилитация 1956 года, хотя все равно жизни наши были бы покорежены основательно и возможно навсегда, если бы мы и выжили...
...Как я нарушал научную этику. Как я уже писал, привелось мне поработать над проектом создания Информационно-вычислительного центра ЦК КПСС. Заведующим этим центром был Лев Николаевич Ильин, человек на номенклатурного работника совершенно не тянувший, поскольку не всегда умел вовремя помолчать и вовремя поддакнуть. Одним словом, хороший он был мужик.
После полугода ежедневной и достаточно напряженной совместной работы, он предложил мне пойти к нему в замы. Его аргументы были материального характера: "сливочная" квартира в Рабочем поселке, который в простонародье называли "Царское село", госмашина по вызову в любое время дня и ночи, ежегодное санаторное обеспечение всем членам семьи... Зарплата - 300 рублей. Я сказал, что при моих докторских 500 плюс полставки на Физтехе 250 плюс квартальные премии до 30-40% у меня выходит под тысячу.
На это мне Ильин, буквально заржав, сказал, что я не умею считать деньги: за 60 рублей "кремлевский паек" по ценам чуть ли не 1924 года способен обеспечить семью и всех ближних родственников продуктами на месяц, а в Четвертой секции ГУМа (за номер секции не ручаюсь) можно на рубли покупать по ценам валютного магазина любые вещи. С учетом дешевой квартиры, машины и санатория все это подкатывалось к двум с половиной тысячам рублей!...
Но меня пугала номенклатурная должность: высоко сядешь - низко падать. Нажим был сильный, но я сказал Ильину, что мне надо посоветоваться с моим директором, Владимиром Сергеевичем Семенихиным, который был Главным конструктором системы. Семенихин сказал: "Не для тебя эта работа. Молчать ты не умеешь. Галстук носить не любишь. Придется и друзей пересмотреть. Среди твоих друзей много евреев? Да? Так забудь о них. Но главное - ты там не удержишься из-за своего характера: не умеешь ты не говорить правду".
Как не послушать совета, который почти совпадает с твоим собственным мнением? Я отказался, ссылаясь на Семенихина, а поскольку Ильин сам был ставленником Семенихина, вопрос был исчерпан.
В правоте Семенихина я скоро убедился, к счастью, не на своей шкуре. Ильин собирался в отпуск на Златы Пясцы, мы с ним сидели в его кабинете и обсуждали план работы на время его отсутствия. Звонок. Вызывает Ильина Секретарь ЦК Андрей Павлович Кириленко. Минут через 20 Ильин возвращается, раскалившийся и пышущий негодованием, и в запале говорит: "Му-@#$-ак этот Кириленко! Ни черта не понимает, а лезет со своими дурацкими требованиями!"
Я молча показываю на потолок, мол, враг подслушивает, на что Ильин, сгоряча, выпаливает: "Ну, и хрен с ними, пусть слушают!" Назавтра он отбывал с женой и дочкой в Болгарию...
Вернулся он уже не в ЦК: его пропуск аннулировали, а его самого направили в Отдел кадров Минрадиопрома, где тот же Семенихин оказал ему протекцию и не дал пасть слишком низко с цековских высот. Но Ильин впал в прострацию и слег с тяжелейшим гипертоническим кризом. Надо было выручать человека, парень он был хороший.
Я предложил: - Лев Николаевич, начинайте писать кандидатскую, я вам помогу. - Да куда мне! Я уж писать разучился - только и умею, так это утверждающую подпись ставить!
Тем не менее, я поделился своей идеей с Семенихиным, он ее одобрил и разрешил мне целую рабочую неделю посвятить помощи Ильину. Начиная с понедельника, каждый день тот приезжал ко мне домой к 8:30 утра и мы начинали с ним работу. Быстро составили общий план, потом он начал писать. Проходило это так: я рассказывал ему решение задачи, объяснял всю необходимую математику, после чего он сам писал текст, который я за ним читал и делал замечания и поправки. К вечеру набиралось материала страниц на 15-20 машинописного текста. Тема была по бывшей практической работе Ильина в качестве заведующего Информационно-вычислительного Центра, в целом "с философской точки зрения" он материалом владел. Но, как вы понимаете, одно дело понимать, а другое изложить. Так что мой редакторский опыт пригодился.
Через неделю скелет диссертации был вчерне готов. Я по-честному "не приложил руки" к прямому написанию материала, хотя понимаю, что без моей помощи работа никогда не была бы написана. Давление у Ильина вошло в норму, цвет лица из пунцового снова стал розоватый, какой и положено иметь здоровому партийно-государственному номенклатурному работнику, хотя бы и бывшему.
Вскоре успешно прошла его защита на Ученом совете в НИИ АА. Одним из оппонентов был аж вице-президент Украинской АН академик Виктор Михайлович Глушков. После защиты, как и положено, был банкет, но для очень узкого круга лиц: семья Ильина, Семенихин, Глушков, я да еще какой-то друг именинника из "мух-ЦеКатух". Проходило все на квартире у Ильиных, в "Царском селе".
Честно говоря, у меня никогда не болела совесть по поводу чрезмерной помощи в написании диссертации Ильину. Возможно, потому, что помощь эта была абсолютно бескорыстной.. К тому же я получил удовлетворение оттого, что помог хорошему человеку, в самом прямом смысле, выжить в тяжелой жизненной ситуации, да попросту говоря, спас человека.
...Тетрис Все наверняка знают игру "Тетрис" - эти веселые разноцветные угловатые фигурки падающие, словно сказочный снег на экране компьютера. Многие знают, что сотворил эту игру Алексей Пажитнов, русский программист. Но мало кто знает - тут настало время и мне побахвалиться своей причастностью - что Алексей работал у меня в отделе в Вычислительном Центре Академии Наук СССР. Собственно, кроме этого, я никакого отношения к "тетрису" не имею. Ну, а Алексей - это еще один интересный человек из моей жизненной коллекции.
Я, в действительности, совсем не причем. Просто получилось так, что, когда я переходил из НИИ, принадлежащего Минпромсвязи, в Академию наук, мне дали около 20 хорошо оплачиваемых ставок, которые я не смог до конца использовать сам. Тогда я открыл у себя в отделе лабораторию, заведующим которой был назначен Юра Евтушенко...
Работа в добрые застойные времена в академических научных институтах была, что называется, "не бей лежачего". Не зря острословы иронизировали "Кто такой ученый? Это человек, удовлетворяющий свою любознательность за государственный счет". В каждой шутке есть доля шутки, но не более: грех кидать камни в советскую науку. Да платили нам мало, да и условия работы были не блестящие, но человек не может жить, не творя, не создавая. И советская наука создала очень и очень много! А бездельники и иждивенцы - всегда были и всегда будут...
Работал Алексей в секторе у Юры Евтушенко. Пардон, у Юрия Гавриловича - ведь это было 30 лет назад, а сейчас Евтушенко - директор Вычислительного центра имени академика Дородницына и давно уже академик. А в то время на весь мой отдел "Исследования операций" было отведено две 20-25 метровых комнаты на разных этажах. Если учесть, что в каждой лаборатории было человек по 15, то можно понять, что работали в основном дома. К тому же на каждую лабораторию было всего два-три терминала, подсоединенных к ЭВМ БЭСМ-6, поэтому и работа на них велась, как на хорошем машиностроительном заводе - иногда в две, а то и в три смены. Но необходимым машинным временем никто не был обделен.
И вдруг... Все терминалы стали нарасхват! Выстраивались буквально очереди. Оказалось, что Алексей Пажитнов придумал удивительно увлекательную игру, которую назвал "Тетрис". Началась настоящая "тетрисомания". Сознаюсь, что однажды я даже пожурил Алексея: "И без того никто не работает, а теперь еще и мешать стали тем, кто работает - к экрану не пробиться!"
Спустя какое-то время по ВЦ проносится новость: пажитновский "Тетрис" Внешторг продал какой-то американской компании за огромные деньги. Естественно, самому Пажитнову пообещали что-то около двух или трех тысяч долларов плюс персональный компьютер. По тем временам это была громаднейшая сумма.
Время шло. Ни компьютер Алексею не подарили, ни обещанных денег не выдали. Прошло достаточно времени. Алексей поехал работать по приглашению в Микрософт, где успешно трудится и поныне, надеюсь, вспоминая с улыбкой какие-то несчастные две тысячи долларов...
Но перед отъездом он сделал маленькую шуточку: он оставил доверенность на получение денег администрацией ВЦ, попросив разделить все деньги поровну между сотрудниками, которые проработали в ВЦ не менее десяти лет. Я это уже не застал, но рассказывали, что "шкуру" аккуратненько делили, хотя убить "медведя" так и не удалось!
...Первые шаги нашего знаменитого диссидента ...на моей базовой кафедре Физтеха в НИИ Автоматической Аппаратуры появился среди студентов Анатолий Щаранский. Он никакими особенными способностями не выделялся - это было трудно на Физтехе, где все, как минимум, стараются показать себя какой-то экстраординарной личностью. Он был, как все, иногда у него проскакивал отношение некоторого отчуждения от остальных, которое было похоже даже на некоторую гордыню. Только позже я понял, в чем дело: Толя был уже мужчиной с четкими целями в жизни, а остальные все еще оставались детьми-переростками. Я это говорю не с целью кого-то обидеть - я и сам был таким даже далеко за тридцать.
Вскоре я узнал, что Толя собирается эмигрировать в Израиль, а кафедра моя была в "дремучем" почтовом ящике. Разговор с Толей был краток: узнав сферу его интересов я связался заведующим параллельной физтеховской кафедры Станиславом Васильевичем Емельяновым, ныне известным российским академиком, который тогда был замом директора Института Проблем Управления АН СССР и договорился о возможном переводе Щаранского к ним в открытый институт. Все это было чрезвычайно сложно, Толя долго обивал пороги приемных и канцелярий Физтеха. Я говорил о нем с Олегом Михайловичем Белоцерковским, ректором МФТИ, с которым у нас были достаточно теплые отношения. В результате все благополучно завершилось с воистину соломоновым решением: Щаранский оставался студентом моей кафедры, откомандированным на время преддипломной практики и на диплом на кафедру в ИПУ. Думаю, что решающим в этом процессе было отношение к проблеме академика Белоцерковского, которого всегда отличала широта взглядов.
Щаранский сделал интересную дипломную работу. Он влился в команду, делавшую шахматную программу "Каисса", которая стала впоследствии "чемпионом мира среди роботов". Щаранский был автором подпрограммы "Ладейный эндшпиль". Защита проходила на открытой территории в помещении парткома. Прошла она блестяще, хотя в дальнейшем это мало помогло ее автору. Вскоре он был арестован и осужден, кажется, на 10 лет строгого режима за "шпионаж в пользу иностранных разведок".
Нужно отдать должное его товарищам, многие из которых остались на моей кафедре в аспирантуре - они писали какие-то петиции и возмущались процессом над Натаном Щаранским (он к тому времени сменил имя Анатолий на Натана).
И было, чему возмущаться. "Шпионаж" состоял в том, что Щаранский, был активистом группы при Московской синагоге, которая помогала оформлять документы на выезд в Израиль. Составляя списки желающих, Натан по какому-то глупому недосмотру или по безмыслию вносил в списки рабочие телефоны кандидатов на отъезд, а некоторые из них работали в секретных организациях. Этого оказалось достаточно для недремлющего ока с горячим сердцем и холодными ногами...
Дальнейшая судьба Натана Щаранского всем хорошо известна: общественное давление (в основном зарубежное) вынудило Советское правительство отпустить Щаранского после семи (!) лет содержания в лагерях в обмен на какого-то своего настоящего советского шпиона, Натан уехал в Израиль и стал видным общественным и государственным деятелем. Так - в целом успешно - закончился затянувшийся "ладейный эндшпиль" Щаранского против советской репрессивной машины.
...Ученым можешь ты не быть, но доктором наук - обязан Работал в Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК) начальником отдела кандидат наук Югозападцев. Ему очень хотелось получить докторскую степень, но для этого нужно было написать какую-никакую диссертацию. А некоторым людям тоже очень хотелось получить докторскую степень, при этом они могли навалять кое-какую диссертацию. Но ведь не всякие диссертации проходили через ВАК: пошлют, к примеру, "черному оппоненту", а он возьми да и "заруби" работу!
Созрела схема: некто по фамилии Оборзевич помогает Югозападцеву написать секретную диссертацию, Югозападцев помогает председателю одного ракетного учебного училища защитить докторскую по совокупности, потом Югозападцев и Оборзевич защищают свои докторские диссертации в том самом совете - и все довольны! А уж пропустить шито-крыто без черного оппонента диссертацию через ВАК для начальника отдела, извините, "как два байта отослать", как говорят программисты.
Меня Югозападцев открыто не любил и навесил мне ярлык сиониста за то, что я часто поддерживал "еврейские диссертации".
Небольшое отступление. Антисемитом в ВАКе было быть почти почетно. Так, другой ВАКовский начальник отдела, назовем его условно Облупанов, зарубил прекрасную диссертацию моего аспиранта Жени. Можете себе представить, чтобы на кандидатской защите была представлена работа с более чем 20 публикациями в академических журналах, которая была бы зарублена Экспертным советом ВАКа? Но Женя был Евгений Израилевич, чего было тов. Залупанову - извините, Облупанову - достаточно, чтобы диссертацию зарубить! А ведь защита проходила на Физтеховском Ученом совете под председательством академика Никиты Николаевича Моисеева, а в совете еще состояло три-четыре академика...
Так что я горжусь до сих пор, что в этом антисемитском гнезде я прослыл сионистом. (Хотя самого сионизма, как и прочего экстремизма и шовинизма, не приемлю абсолютно.) Отмечу, что за то, что я иногда рубил плохие диссертации соискателей-евреев, в других кругах меня называли антисемитом. Понятное дело - всем не угодишь!
Но перейдем к непосредственной теме рассказа. Однажды утром мне звонок. - Товарищ Ушаков? - Да. - С вами говорят из Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС.
- ??? - Не могли бы вы приехать сегодня к нам в 10 утра? - А зачем? - Об этом мы сообщим вам на месте. - Ну, я не привык к таким вещам. Скажите зачем.
- У нас есть несколько вопросов, связанных с товарищем Югозападцевым. Вы нам нужны как научный эксперт. - Но по поводу этого человека я говорить вообще не желаю!
- Товарищ Ушаков, вы ведь член партии. Мы можем позвонить в ваш партком или же в райком партии, вам все равно придется выполнить нашу просьбу. Зачем вам нарываться на неприятности?
- Но почему именно я выбран вами в качестве эксперта? Есть еще с десяток даже более подходящих специалистов. - Потому что мы не смогли найти больше никого, кто не был бы повязан Югозападцевым тем или иным образом...
Одним словом, к десяти часам, позвонив предварительно на работу и сообщив, что "я задерживаюсь", я-таки был в КПК. Пришел в кабинет к тихому мышеобразному чиновнику, который был предельно вежлив и даже угостил меня цековским чаем с лимоном и непременными сушками. - Вы нам нужны как эксперт по теории надежности.
Он взял какую-то книгу, открыл ее, прижал к столу рукой титульный лист и попросил меня полистать книгу: "Можете ли вы сказать, кто автор сего труда? Мне не понадобилось и двух-трех минут, чтобы, бегло пролистав книгу, сказать, что это книга Оборзевича.- Вы почти правы, сказал он, снимая с книги ладонь. И тут я увидел, что книга эта - Югозападцева! - Нет, я ничего не понимаю...
- Вот и мы сначала ничего не понимали. Более того, в предисловии Югозападцев выражает благодарность Оборзевичу за помощь в работе над книгой. Получается, что под обычный плагиат это не подпадает - это какое-то воровство с разрешения обкрадываемого! Мы хотели бы попросить вас проверить насколько текст Югозападцева совпадает с текстом уже опубликованных книг Оборзевича. Он позвонил куда-то и попросил принести книги Оборзевича. Пока несли книги, мы попивали чай, и уж не знаю почему, чиновник разоткровенничался и рассказал мне тако-о-о-го!
Оказывается, что Югозападцев брал огромные взятки и не только в советских тугриках, но и "борзыми щенками". Так, один "остепенившийся" командир Московского военного округа, отрядил роту строителей и стройматериалы для постройки его дачи. Какой-то важный чиновник Моссовета устроил ему шикарную квартиру. Одним словом, похоже было, что из КПК Югозападцев, потеряв партбилет, загремит по уголовному делу. Но в "материальных делах" было замешано много "неприкасаемых", набрать факты было можно, но никто их не предъявил бы, "куда надо". А вот с книгой - другое дело. Здесь, если текстуальные совпадения с книгами Оборзевича слишком большие, возникает вопрос, имел ли право Югозападцев на гонорар за книгу, даже если текст, не плагиат, а "подарок" Оборзевича.
- Нас информировали, - сказал капэкашник, - что в книге Югозападцева есть буквально страничные куски полностью совпадающие с книгами Оборзевича.
Принесли, наконец две книги Оборзевича. Сопоставление книг было элементарным: переписаны буквально были куски иногда действительно, целыми страницами. Мне дали красный (а какой же еще?) фломастер и я отмечал на полях чертой совпадающие куски в книге Югозападцева и в книгах Оборзевича. На книге Югозападцева я проставлял номера соответствующих страниц из двух книг Оборзевича. После моих пометок можно было подумать, что на полях книги Югозападцева кто-то подавил полчища насосавшихся кровушки клопов...
Потом было шумное дело (но не настолько шумное, насколько могло бы быть, попадись рыбка помельче). Чем все кончилось? А тем, чем и должно бы: доброхоты из в прошлом "облагодетельствованных" Югозападцевым чиновников вернули его в ВАК, он защитил-таки докторскую, был повышен в воинском звании (был он военным), партийный выговор с него был быстренько снят... Пойманная щука была брошена в реку...Вот вам и Комитет партийного контроля!
...Легенды про Елену Сергеевну Вентцель я слышал давно, я ведь учился с ее сыновьями в одной школе, правда, они оба были в младших классах. Но я хочу написать о том, о чем я знаю сам, не понаслышке.
Впервые я увидел Елену Сергеевну, когда она читала популярную лекцию по теории вероятностей в Академии Жуковского, где она была профессором. Лекция эта была для "широких кругов" офицерства и кое-каких штатских, включая меня. Со звонком в аудиторию, имевшую форму амфитеатра, входит относительно молодая женщина - подтянутая, живая, с блеском черных (пожалуй, темно-карих) глаз. Раздается чей-то звонкий голос: "Товарищи офицеры!" и все вскакивают, приветствуя Вентцель.
Она оглядывает зал и вопрошает: - Нет ли среди вас генералов? Зал, похихикивая, отвечает, что нет. "Тогда я начну лекцию с небольшого примера.
После учебного бомбометания по мосту, начальник испытаний докладывает генералу:- Товарищ генерал! По результатам испытаний вероятность попадания в мост равна 0.9.
- А ты не можешь попроще, без этой вероятности? - Товарищ генерал! 90 процентов бомб попало в мост. - Да ты что бомбы бросал или проценты? Никак от тебя вразумительного ответа не добьешься! - Товарищ генерал! Из каждых десяти бомб девять попадают в цель, а десятая - нет. - Так зачем же вы, болваны, десятую-то бомбу бросаете?" Зал так и лег. После этого пошла нормальная лекция. При своем прекрасном литературном языке (а она была и профессиональным писателем), Елена Сергеевна умудрялась многие сложные вещи преподносить нестандартно, а часто и с юмором.
Следующий эпизод рассказал мне Георгий Васильевич Дружинин, которого я хорошо и давно знал - он был "крестным отцом" моей первой опубликованной в 1960 году статьи.
Елена Сергеевна Вентцель под псевдонимом Ирины Грековой (ну, конечно же, "и-грекова"!) опубликовала несколько очень интересных произведений, в том числе, повесть "На испытаниях". Как говорили, прототипом героя этого романа генерала Сиверса был ее муж - Дмитрий Александрович Вентцель, тоже профессор Академии Жуковского. Роман реалистично описывал жизнь людей, проводивших испытания техники на военных полигонах. (Могу лично подтвердить, что реалистично!)
Но именно это возмутило Главное Политуправление Минобороны, поскольку задело за живое. Оттуда было написано письмо в Союз советских писателей с требованием исключить Вентцель из оного. "Оный" на это ответил, грубо говоря, что не ваше это собачье дело, кого мы принимаем в наш союз. А уж вы разбирайтесь сами в своем ведомстве со своими делами, а к нам не лезьте.
Разъяренный генералитет потребовал тогда от Академии Жуковского уволить Вентцель с кафедры Теории вероятностей, где она работала вольнонаемным профессором. Просто так взять да и уволить даже гражданского и беспартийного профессора нельзя. Поэтому собрали Ученый совет для внеплановой переаттестации профессора Елены Сергеевны Вентцель, чтобы потом "честным голосованием" отмести чужеродный элемент из рядов славной когорты бывших "сталинских соколов".
Состоялся Ученый совет. С гневными обличительными речами выступили секретарь партбюро факультета, начальник факультета, начальник кафедры... Все они призывали "прокатить" "товарищЬ" Вентцель при голосовании ее на должность профессора кафедры. Перешли к голосованию: все "за" Вентцель и НИ ОДНОГО против!
Вдрызг разобидевшееся высшее начальство спустило собак на "обличителей", которые и сами тоже проголосовали "за"! Каждый получил по "строгачу" за так называемую "неискренность перед партией".
А Елена Сергеевна на следующий же день подала заявление "по собственному желанию", дабы не усугублять ситуации на кафедре. Ее тут же с распростертыми объятьями, почтя за честь, принял Георгий Васильевич Дружинин, бывший тогда деканом и заведующим кафедрой в МИИТе. (Кстати сам Георгий Васильевич был выпускником Академии им. Жуковского.)
...Когда я перешел в ВЦ Академии наук, то на первом же институтском семинаре академик Никита Николаевич Моисеев представил меня перед моим выступлением: - Прошу любить и жаловать - это мой преемник!
Худшего для меня сделать было нельзя - ведь в ВЦ была длиннющая обойма претендентов на почетное местечко. На меня начали коситься, как на карьериста и выскочку. Одним словом, оказался я в стане врагов. Потребовалось немало времени, чтобы окружавшие меня поверили, что мне никакое замдиректорство и на фиг не нужно. После этого оказалось, что у меня в ВЦ много друзей!
Кстати, борьба за власть и "рыгалии", должно быть очень, изнурительна. Сколько членкоров, многие годы участвовавшие в "тараканьих бегах" в Академии, добивались наконец вожделенного звания академика и буквально в тот же год умирали - не выносит человеческий организм такой Пирровой победы! Мне хватило ума "побегать" всего раза три-четыре и то за членкорством. Персональных поддержек у меня было достаточно от самых ярких светил - академиков Отделения механики и процессов управления, с которыми я был достаточно хорошо знаком: А.И. Берг, А.А. Воронов, С.В. Емельянов, Б.Н. Петров, В.С. Семенихин, В. А. Трапезников... Были и очень весомые голоса от "соседей" из Отделения математики - от академиков В.М. Глушкова, А.А. Дородницына, Н.Н. Моисеева, Ю.В. Прохорова, Г.Г. Черного. (По крайней мере, каждый из них мне поддержку лично обещал...) Но, как говорится, все по отдельности - "за", а все вместе - "против". Уже после я понял, что на выборах в АН были игрища почище, чем на президентских выборах в США!
* * *
Как же я рад, что миновала меня чаша Господня! А то ведь если крест даден, то "наши цели ясны, наши задачи определены - на Голгофу, товарищи!"
...Трояк по марксизму Нет, это не обо мне, это о моем аспиранте Николае Николове, который был Секретарем ЦК комсомола Болгарии. Был он моим аспирантом на кафедре "Системотехника" в МЭИ, заведующим которой я был в течение года. Аспирантов болгарских у меня было три человека: Николай Николов, Борислав Кирилов (это не ошибка - по-болгарски пишется с одним "л") и Иван Иванов. Последних двое успешно защитились, а вот Николов, видимо, не оправился после того, что произошло с ним на кандидатском экзамене по Основам марксизма-ленинизма.
Звонит он мне домой после этого экзамена, голос дрожит, непонятно что говорит, переходя с русского на болгарский и обратно. Я ему говорю: "Садись на такси, приезжай ко мне домой. Поговорим".
Приехал Николай, на нем лица нет. Я провожу его в свой кабинет (да, вот такой я был "жирный": мы трехкомнатную разделили на пять клетушек - двое детей, как ни говори, - и одна из них была моим кабинетом). Естественно, принес я бутылку водки из холодильника и кой-какой закусон. Говорю ему, выпей - полегчает. А он хоть и славянин, а какой-то немного малохольный по части питья. Выпили одну-вторую, разговорился.
Оказывается на экзамене по марксизму он не согласился с экзаменатором, привел ему цитаты из "классиков" и вообще показал себя слишком образованным и независимым. За строптивость получил трояк... Я его успокоил, сказав, что попытаюсь все уладить. Он мне на это сказал, что его уже предупредили, что пересдавать марксизм сразу же нельзя. "Как же я вернусь на работу?.. Секретарь ЦК с тройкой по марксизму..."
Я ему объяснил, что в России иногда то, что нельзя, - можно, если очень захотеть. Помните из Литгазетских "Рогов и копыт": Если нельзя, но очень хочется, то можно. Особенно это зависит от того, кому хочется. А у меня был такой человек, которому надо было немного захотеть, и все было бы можно - ректор МЭИ Валентин Александрович Григорьев.
Не помню уж, как вышло, но после первой же официальной встречи, когда он знакомился со мной как с новым заведующим кафедрой, между нами наладились удивительные отношения. Был он до своего ректорства заместителем заведующего Отделом науки ЦК. Может, соскучился по обыкновенным человеческим отношениям, просидев много лет в аппарате? А может, за какую провинность послали "в низы"? Не берусь судить. Но он меня приглашал даже к себе в гости в "Царское село", что вообще промеж аппаратчиков не принято, и мы даже хорошо с ним выпивали: однажды выпили бутылку коньяка на двоих и он даже вызвал такси, чтобы я не болтался в транспорте в поддатом состоянии.
Так вот пошел я к Григорьеву на прием и рассказал про Николова. Дело, конечно, было улажено: первого экзамена будто бы и не было. А при пересдаче Николов поразил экзаменаторов знанием первоисточников и здравостью суждений. За то, за что его в первый раз наказали, за то же на этот раз похвалили! Он и действительно знал много из марксистской "классики" буквально наизусть. Впрочем, чему удивляться? Ведь нормальные священники тоже знают массу глав из Библии наизусть.
Николов, получив пятерку, уехал домой спокойно, но, видимо, вкус к "мирской науке" у него пропал - диссертацию он забросил. Потом я его встречал только как комсомольского функционера, когда он - в бытность мою заместителем председателя Совета молодых специалистов Москвы - пригласил меня в Софию почетным гостем ЦК Болгарского комсомола...
...Неравенства в марксизме Это было еще в далекие достославные сталинские времена (чур меня! чур меня!): поступил я в институт осенью 1952. Время было, как тогда говорили, "то еще": вовсю продолжала бушевать охота за анти-сталинскими ведьмами.
Теперь, спустя полсотни лет, могу чистосердечно сознаться, что оглядываясь назад, я замечаю много всякого юношеского эпатажа в своем поведении: ну как же - из мужской школы мальчик попадает в "смешанное" общество! И тут у павлина (или глухаря?) невольно веером распускается хвост...
Дело было на семинаре по "Основам марксизма-ленинизма". Вела его этакая карикатурная худая, как щепка пожилая женщина. (Такими обычно бывают эсерки в советских фильмах про революцию - экзальтированная, убежденная и непременно с семитской внешностью ... А как же иначе?)
И тут во время ее объяснения нам, неразумным, все величие великого всепобеждающего учения, я возьми да и спроси:
- Матрена Растудыковна (настоящее имя не помню), а что больше, марксизм или ленинизм?
- Вопрос не совсем верно поставлен. -- Она что-то бормотала про диалектику, про единство и противоположности, но потом завершила: - Если ответить коротко, то конечно ленинизм больше!
Тут я пробормотал довольно громко: - Ага... Значит марксизм минус ленинизм величина отрицательная...Слышавшие меня прыснули, а марксистка-ленинистка, слава Богу, ничего не поняв, продолжала изливать на нас свое великое учение. Был конец 1952-го... До смерти "отца родного" оставалось еще полгода... Все же я очень везучий! Иногда я удивляюсь, как мне удалось выжить с моим языком?
...Благонадежность электронной аппаратуры Как я уже писал, я был одним из первых сотрудников в первом отделе надежности нашего родного военно-промышленного комплекса. В мои обязанности входили проектные расчеты надежности, сбор и статистическая обработка результатов испытаний и написание технических отчетов об этом.
Однажды я написал один из таких отчетов. А писать надо было в таком специальном персональном секретном блокноте, у которого каждый листочек был пронумерован и имел гриф "сов. секретно", а потом исписанные листочки в секретном машбюро отрывали в для перепечатки рукописного текста, а в блокноте на корешке каждого листочка ставили роспись.
Получаю я перепечатанный текс моего отчета и, как всегда, не читая, несу его Главному инженеру. Оставляю отчет у секретарши через сопутствовавшего сотрудника первого отдела.
Через несколько часов звонок от секретарши с просьбой явиться пред светлыя очи. Я - молодой специалист, и к самому Главному! - Ты что, все шуткуешь?
(Обращение на ты - обычный "производственный" язык номенклатуры, сдабриваемый иногда матерными междометиями.) - По-моему, я все правильно сделал...
Он бросает на стол передо мной мой отчет, исчерканный красным карандашом. Я смотрю и вижу: во всем тексте вместо слова "надежность" напечатано "благонадежность"!
- Полагается после машбюро текст считывать! Мало ли, какую они чушь напечатают?
Тут он сменил гнев на милость и пояснил мне, уже смеясь, суть произошедшего. Оказывается, начальник Первого отдела, в чьем ведении находилось машбюро, считал себя почти ученым и частенько вносил свою корректуру в тексты. А поскольку он был отставной кэгебешник, то естественно, слово "благонадежность" для него звучало куда как убедительнее, чем слово "надежность".
Этот эпизод стал известен многим. Потом начальник отдела, в котором я работал, всякий раз, вызывая меня, говорил: "Игорь, надо бы срочно подготовить отчет о благонадежности такой-то системы!"
Часть Первая - Ушаков Игорь Алексеевич.Профессор МФТИ и МЭИ. Специалист по надежности
https://jlm-taurus.livejournal.com/179655.html
...Зарплата - 300 рублей. Я сказал, что при моих докторских 500 плюс полставки на Физтехе 250 плюс квартальные премии до 30-40% у меня выходит под тысячу.
На это мне Ильин, буквально заржав, сказал, что я не умею считать деньги: за 60 рублей "кремлевский паек" по ценам чуть ли не 1924 года способен обеспечить семью и всех ближних родственников продуктами на месяц, а в Четвертой секции ГУМа (за номер секции не ручаюсь) можно на рубли покупать по ценам валютного магазина любые вещи. С учетом дешевой квартиры, машины и санатория все это подкатывалось к двум с половиной тысячам рублей!...
борьба за власть и "рыгалии", должно быть очень, изнурительна. Сколько членкоров, многие годы участвовавшие в "тараканьих бегах" в Академии, добивались наконец вожделенного звания академика и буквально в тот же год умирали - не выносит человеческий организм такой Пирровой победы!...
Оригинал взят у jlm_taurus в Ушаков Игорь Алексеевич.Профессор МФТИ и МЭИ. Специалист по надежности2
Моему поколению, по крайней мере, мне и моим школьным друзьям, повезло, что мы не родились буквально тремя-четырьмя годам раньше: мы бы жестоко поплатились за наши выходящие иногда за рамки здравого социального смысла поступки. (А может, мы сами тогда были бы совершенно другими?..) Об одном из таких поступков (и одновременно политических проступков) я и хочу рассказать.
Школьные наши учителя, как я уже писал, не только учили нас каким-то школьным предметам. Они учили нас добру, справедливости, честности. Многое потом жизнь "подкорректировала", как правило, в худшую сторону...
Тем не менее, только что кончив школу, мы были еще далеки от выработавшегося позже "политического конформизма", если под ним понимать смесь гражданской трусости со своекорыстием, обусловленными появлением семьи и работы.
В школе я был фанатиком стенгазетного издательского дела. В классе у нас выходила практически регулярно раз в неделю стенгазета с названием "Голос класса" (чувствуете крамольное упущение слова "рабочего" в стандартном лозунге?), и нерегулярно, но тоже часто выходившее юмористическое приложение "Крокодилица". Заметки в газету ребята писали охотно, "четырехполосная" газета (каждая колонка длиной в полторы тетрадочных листа) была всегда заполнена, а мой "редакционный портфель" ломился от материалов.
В параллельном классе аналогичную же газету, тоже почти два раза в месяц выпускал Лева Шугуров, отличный художник и по совместительству большой хохмач.
Пишу я про все это только для того,чтобы дать общую картину. И вот кончили мы школу, я попал в МАИ, Лева - в МВТУ. И вот от большого ума, приправленного политическим идиотизмом, мы вдвоем и присоединившийся к нам Юра Ачкасов, который поступил в Академию Жуковского, затеяли "акцию справедливости".
Мы сообща написали статью "300 рублей и 30 тысяч рублей", в которой сравнивали зарплату уборщицы с зарплатой Президента Академии Наук и говорили о социальной несправедливости в самом социально справедливом государстве на Земле. Разве может один получать в 100 раз больше другого?
Я отпечатал на своей портативной пишущей машинке, которую отец подарил мне к окончанию школы, три экземпляра этой статьи, и мы приготовились к синхронной публикации ее в курсовых стенгазетах, которыми каждый из нас заправлял в своем ВУЗе. Шел 1952 год, самое время охоты на политических и сионистских ведьм... Только что отгремел процесс над "врачами-убийцами"... Одним словом, обстановочка была подогрета, пахло жареным. Мы и не понимали всей опасности момента. У нас, как тогда говорилось - девушки, закройте глаза и откройте их сразу же строчкой ниже! - "детство в жопе заиграло".
Но Бог есть! (Хоть я и утверждаю, что его нет.) Он нас спас, неразумных, и вот как. Газеты выпускали по праздникам, ближайший было Седьмое ноября, мы уже "Внимание!.. На старт!..", а вот "Марш!" не получилось: слушателя Академии Юру Ачкасова послали на дежурство. Коллективное выступление сорвалось, а "одиночные залпы" мы считали нецелесообразными. Отложили на новогодний выпуск.
На Новый Год огорченный Лева Шугуров сообщил нам, что в партбюро его предупредили, что в новогодней газете - только юмор... Отложили до 8 Марта: уж на женский-то день мы покажем ИМ, как обижать уборщиц!
Произошло все, как в плохом американском боевике, когда дезактивируют террористическое взрывное устройство: "... пять... четыре.. три... два... У-ф-ф-ф! Успел! Обезвредил адскую машину!". Третье марта... Четвертое марта... Пятое марта! И мы распрощались с "вождем и мучителем советского народа"! За три дня до выпуска "антисоветской настенной бомбы"!
Потом мы осознали, что то, что мы затеяли, подпадало под статью 58 "г" с простеньким приговором "10 лет трудовых лагерей без права переписки". Говорили, что на самом деле это был энкаведешный псевдоним расстрела...А ведь проживи корифеюшка всех времен и народов еще недельки две-три, нас могла бы спасти, в лучшем случае, только реабилитация 1956 года, хотя все равно жизни наши были бы покорежены основательно и возможно навсегда, если бы мы и выжили...
...Как я нарушал научную этику. Как я уже писал, привелось мне поработать над проектом создания Информационно-вычислительного центра ЦК КПСС. Заведующим этим центром был Лев Николаевич Ильин, человек на номенклатурного работника совершенно не тянувший, поскольку не всегда умел вовремя помолчать и вовремя поддакнуть. Одним словом, хороший он был мужик.
После полугода ежедневной и достаточно напряженной совместной работы, он предложил мне пойти к нему в замы. Его аргументы были материального характера: "сливочная" квартира в Рабочем поселке, который в простонародье называли "Царское село", госмашина по вызову в любое время дня и ночи, ежегодное санаторное обеспечение всем членам семьи... Зарплата - 300 рублей. Я сказал, что при моих докторских 500 плюс полставки на Физтехе 250 плюс квартальные премии до 30-40% у меня выходит под тысячу.
На это мне Ильин, буквально заржав, сказал, что я не умею считать деньги: за 60 рублей "кремлевский паек" по ценам чуть ли не 1924 года способен обеспечить семью и всех ближних родственников продуктами на месяц, а в Четвертой секции ГУМа (за номер секции не ручаюсь) можно на рубли покупать по ценам валютного магазина любые вещи. С учетом дешевой квартиры, машины и санатория все это подкатывалось к двум с половиной тысячам рублей!...
Но меня пугала номенклатурная должность: высоко сядешь - низко падать. Нажим был сильный, но я сказал Ильину, что мне надо посоветоваться с моим директором, Владимиром Сергеевичем Семенихиным, который был Главным конструктором системы. Семенихин сказал: "Не для тебя эта работа. Молчать ты не умеешь. Галстук носить не любишь. Придется и друзей пересмотреть. Среди твоих друзей много евреев? Да? Так забудь о них. Но главное - ты там не удержишься из-за своего характера: не умеешь ты не говорить правду".
Как не послушать совета, который почти совпадает с твоим собственным мнением? Я отказался, ссылаясь на Семенихина, а поскольку Ильин сам был ставленником Семенихина, вопрос был исчерпан.
В правоте Семенихина я скоро убедился, к счастью, не на своей шкуре. Ильин собирался в отпуск на Златы Пясцы, мы с ним сидели в его кабинете и обсуждали план работы на время его отсутствия. Звонок. Вызывает Ильина Секретарь ЦК Андрей Павлович Кириленко. Минут через 20 Ильин возвращается, раскалившийся и пышущий негодованием, и в запале говорит: "Му-@#$-ак этот Кириленко! Ни черта не понимает, а лезет со своими дурацкими требованиями!"
Я молча показываю на потолок, мол, враг подслушивает, на что Ильин, сгоряча, выпаливает: "Ну, и хрен с ними, пусть слушают!" Назавтра он отбывал с женой и дочкой в Болгарию...
Вернулся он уже не в ЦК: его пропуск аннулировали, а его самого направили в Отдел кадров Минрадиопрома, где тот же Семенихин оказал ему протекцию и не дал пасть слишком низко с цековских высот. Но Ильин впал в прострацию и слег с тяжелейшим гипертоническим кризом. Надо было выручать человека, парень он был хороший.
Я предложил: - Лев Николаевич, начинайте писать кандидатскую, я вам помогу. - Да куда мне! Я уж писать разучился - только и умею, так это утверждающую подпись ставить!
Тем не менее, я поделился своей идеей с Семенихиным, он ее одобрил и разрешил мне целую рабочую неделю посвятить помощи Ильину. Начиная с понедельника, каждый день тот приезжал ко мне домой к 8:30 утра и мы начинали с ним работу. Быстро составили общий план, потом он начал писать. Проходило это так: я рассказывал ему решение задачи, объяснял всю необходимую математику, после чего он сам писал текст, который я за ним читал и делал замечания и поправки. К вечеру набиралось материала страниц на 15-20 машинописного текста. Тема была по бывшей практической работе Ильина в качестве заведующего Информационно-вычислительного Центра, в целом "с философской точки зрения" он материалом владел. Но, как вы понимаете, одно дело понимать, а другое изложить. Так что мой редакторский опыт пригодился.
Через неделю скелет диссертации был вчерне готов. Я по-честному "не приложил руки" к прямому написанию материала, хотя понимаю, что без моей помощи работа никогда не была бы написана. Давление у Ильина вошло в норму, цвет лица из пунцового снова стал розоватый, какой и положено иметь здоровому партийно-государственному номенклатурному работнику, хотя бы и бывшему.
Вскоре успешно прошла его защита на Ученом совете в НИИ АА. Одним из оппонентов был аж вице-президент Украинской АН академик Виктор Михайлович Глушков. После защиты, как и положено, был банкет, но для очень узкого круга лиц: семья Ильина, Семенихин, Глушков, я да еще какой-то друг именинника из "мух-ЦеКатух". Проходило все на квартире у Ильиных, в "Царском селе".
Честно говоря, у меня никогда не болела совесть по поводу чрезмерной помощи в написании диссертации Ильину. Возможно, потому, что помощь эта была абсолютно бескорыстной.. К тому же я получил удовлетворение оттого, что помог хорошему человеку, в самом прямом смысле, выжить в тяжелой жизненной ситуации, да попросту говоря, спас человека.
...Тетрис Все наверняка знают игру "Тетрис" - эти веселые разноцветные угловатые фигурки падающие, словно сказочный снег на экране компьютера. Многие знают, что сотворил эту игру Алексей Пажитнов, русский программист. Но мало кто знает - тут настало время и мне побахвалиться своей причастностью - что Алексей работал у меня в отделе в Вычислительном Центре Академии Наук СССР. Собственно, кроме этого, я никакого отношения к "тетрису" не имею. Ну, а Алексей - это еще один интересный человек из моей жизненной коллекции.
Я, в действительности, совсем не причем. Просто получилось так, что, когда я переходил из НИИ, принадлежащего Минпромсвязи, в Академию наук, мне дали около 20 хорошо оплачиваемых ставок, которые я не смог до конца использовать сам. Тогда я открыл у себя в отделе лабораторию, заведующим которой был назначен Юра Евтушенко...
Работа в добрые застойные времена в академических научных институтах была, что называется, "не бей лежачего". Не зря острословы иронизировали "Кто такой ученый? Это человек, удовлетворяющий свою любознательность за государственный счет". В каждой шутке есть доля шутки, но не более: грех кидать камни в советскую науку. Да платили нам мало, да и условия работы были не блестящие, но человек не может жить, не творя, не создавая. И советская наука создала очень и очень много! А бездельники и иждивенцы - всегда были и всегда будут...
Работал Алексей в секторе у Юры Евтушенко. Пардон, у Юрия Гавриловича - ведь это было 30 лет назад, а сейчас Евтушенко - директор Вычислительного центра имени академика Дородницына и давно уже академик. А в то время на весь мой отдел "Исследования операций" было отведено две 20-25 метровых комнаты на разных этажах. Если учесть, что в каждой лаборатории было человек по 15, то можно понять, что работали в основном дома. К тому же на каждую лабораторию было всего два-три терминала, подсоединенных к ЭВМ БЭСМ-6, поэтому и работа на них велась, как на хорошем машиностроительном заводе - иногда в две, а то и в три смены. Но необходимым машинным временем никто не был обделен.
И вдруг... Все терминалы стали нарасхват! Выстраивались буквально очереди. Оказалось, что Алексей Пажитнов придумал удивительно увлекательную игру, которую назвал "Тетрис". Началась настоящая "тетрисомания". Сознаюсь, что однажды я даже пожурил Алексея: "И без того никто не работает, а теперь еще и мешать стали тем, кто работает - к экрану не пробиться!"
Спустя какое-то время по ВЦ проносится новость: пажитновский "Тетрис" Внешторг продал какой-то американской компании за огромные деньги. Естественно, самому Пажитнову пообещали что-то около двух или трех тысяч долларов плюс персональный компьютер. По тем временам это была громаднейшая сумма.
Время шло. Ни компьютер Алексею не подарили, ни обещанных денег не выдали. Прошло достаточно времени. Алексей поехал работать по приглашению в Микрософт, где успешно трудится и поныне, надеюсь, вспоминая с улыбкой какие-то несчастные две тысячи долларов...
Но перед отъездом он сделал маленькую шуточку: он оставил доверенность на получение денег администрацией ВЦ, попросив разделить все деньги поровну между сотрудниками, которые проработали в ВЦ не менее десяти лет. Я это уже не застал, но рассказывали, что "шкуру" аккуратненько делили, хотя убить "медведя" так и не удалось!
...Первые шаги нашего знаменитого диссидента ...на моей базовой кафедре Физтеха в НИИ Автоматической Аппаратуры появился среди студентов Анатолий Щаранский. Он никакими особенными способностями не выделялся - это было трудно на Физтехе, где все, как минимум, стараются показать себя какой-то экстраординарной личностью. Он был, как все, иногда у него проскакивал отношение некоторого отчуждения от остальных, которое было похоже даже на некоторую гордыню. Только позже я понял, в чем дело: Толя был уже мужчиной с четкими целями в жизни, а остальные все еще оставались детьми-переростками. Я это говорю не с целью кого-то обидеть - я и сам был таким даже далеко за тридцать.
Вскоре я узнал, что Толя собирается эмигрировать в Израиль, а кафедра моя была в "дремучем" почтовом ящике. Разговор с Толей был краток: узнав сферу его интересов я связался заведующим параллельной физтеховской кафедры Станиславом Васильевичем Емельяновым, ныне известным российским академиком, который тогда был замом директора Института Проблем Управления АН СССР и договорился о возможном переводе Щаранского к ним в открытый институт. Все это было чрезвычайно сложно, Толя долго обивал пороги приемных и канцелярий Физтеха. Я говорил о нем с Олегом Михайловичем Белоцерковским, ректором МФТИ, с которым у нас были достаточно теплые отношения. В результате все благополучно завершилось с воистину соломоновым решением: Щаранский оставался студентом моей кафедры, откомандированным на время преддипломной практики и на диплом на кафедру в ИПУ. Думаю, что решающим в этом процессе было отношение к проблеме академика Белоцерковского, которого всегда отличала широта взглядов.
Щаранский сделал интересную дипломную работу. Он влился в команду, делавшую шахматную программу "Каисса", которая стала впоследствии "чемпионом мира среди роботов". Щаранский был автором подпрограммы "Ладейный эндшпиль". Защита проходила на открытой территории в помещении парткома. Прошла она блестяще, хотя в дальнейшем это мало помогло ее автору. Вскоре он был арестован и осужден, кажется, на 10 лет строгого режима за "шпионаж в пользу иностранных разведок".
Нужно отдать должное его товарищам, многие из которых остались на моей кафедре в аспирантуре - они писали какие-то петиции и возмущались процессом над Натаном Щаранским (он к тому времени сменил имя Анатолий на Натана).
И было, чему возмущаться. "Шпионаж" состоял в том, что Щаранский, был активистом группы при Московской синагоге, которая помогала оформлять документы на выезд в Израиль. Составляя списки желающих, Натан по какому-то глупому недосмотру или по безмыслию вносил в списки рабочие телефоны кандидатов на отъезд, а некоторые из них работали в секретных организациях. Этого оказалось достаточно для недремлющего ока с горячим сердцем и холодными ногами...
Дальнейшая судьба Натана Щаранского всем хорошо известна: общественное давление (в основном зарубежное) вынудило Советское правительство отпустить Щаранского после семи (!) лет содержания в лагерях в обмен на какого-то своего настоящего советского шпиона, Натан уехал в Израиль и стал видным общественным и государственным деятелем. Так - в целом успешно - закончился затянувшийся "ладейный эндшпиль" Щаранского против советской репрессивной машины.
...Ученым можешь ты не быть, но доктором наук - обязан Работал в Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК) начальником отдела кандидат наук Югозападцев. Ему очень хотелось получить докторскую степень, но для этого нужно было написать какую-никакую диссертацию. А некоторым людям тоже очень хотелось получить докторскую степень, при этом они могли навалять кое-какую диссертацию. Но ведь не всякие диссертации проходили через ВАК: пошлют, к примеру, "черному оппоненту", а он возьми да и "заруби" работу!
Созрела схема: некто по фамилии Оборзевич помогает Югозападцеву написать секретную диссертацию, Югозападцев помогает председателю одного ракетного учебного училища защитить докторскую по совокупности, потом Югозападцев и Оборзевич защищают свои докторские диссертации в том самом совете - и все довольны! А уж пропустить шито-крыто без черного оппонента диссертацию через ВАК для начальника отдела, извините, "как два байта отослать", как говорят программисты.
Меня Югозападцев открыто не любил и навесил мне ярлык сиониста за то, что я часто поддерживал "еврейские диссертации".
Небольшое отступление. Антисемитом в ВАКе было быть почти почетно. Так, другой ВАКовский начальник отдела, назовем его условно Облупанов, зарубил прекрасную диссертацию моего аспиранта Жени. Можете себе представить, чтобы на кандидатской защите была представлена работа с более чем 20 публикациями в академических журналах, которая была бы зарублена Экспертным советом ВАКа? Но Женя был Евгений Израилевич, чего было тов. Залупанову - извините, Облупанову - достаточно, чтобы диссертацию зарубить! А ведь защита проходила на Физтеховском Ученом совете под председательством академика Никиты Николаевича Моисеева, а в совете еще состояло три-четыре академика...
Так что я горжусь до сих пор, что в этом антисемитском гнезде я прослыл сионистом. (Хотя самого сионизма, как и прочего экстремизма и шовинизма, не приемлю абсолютно.) Отмечу, что за то, что я иногда рубил плохие диссертации соискателей-евреев, в других кругах меня называли антисемитом. Понятное дело - всем не угодишь!
Но перейдем к непосредственной теме рассказа. Однажды утром мне звонок. - Товарищ Ушаков? - Да. - С вами говорят из Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС.
- ??? - Не могли бы вы приехать сегодня к нам в 10 утра? - А зачем? - Об этом мы сообщим вам на месте. - Ну, я не привык к таким вещам. Скажите зачем.
- У нас есть несколько вопросов, связанных с товарищем Югозападцевым. Вы нам нужны как научный эксперт. - Но по поводу этого человека я говорить вообще не желаю!
- Товарищ Ушаков, вы ведь член партии. Мы можем позвонить в ваш партком или же в райком партии, вам все равно придется выполнить нашу просьбу. Зачем вам нарываться на неприятности?
- Но почему именно я выбран вами в качестве эксперта? Есть еще с десяток даже более подходящих специалистов. - Потому что мы не смогли найти больше никого, кто не был бы повязан Югозападцевым тем или иным образом...
Одним словом, к десяти часам, позвонив предварительно на работу и сообщив, что "я задерживаюсь", я-таки был в КПК. Пришел в кабинет к тихому мышеобразному чиновнику, который был предельно вежлив и даже угостил меня цековским чаем с лимоном и непременными сушками. - Вы нам нужны как эксперт по теории надежности.
Он взял какую-то книгу, открыл ее, прижал к столу рукой титульный лист и попросил меня полистать книгу: "Можете ли вы сказать, кто автор сего труда? Мне не понадобилось и двух-трех минут, чтобы, бегло пролистав книгу, сказать, что это книга Оборзевича.- Вы почти правы, сказал он, снимая с книги ладонь. И тут я увидел, что книга эта - Югозападцева! - Нет, я ничего не понимаю...
- Вот и мы сначала ничего не понимали. Более того, в предисловии Югозападцев выражает благодарность Оборзевичу за помощь в работе над книгой. Получается, что под обычный плагиат это не подпадает - это какое-то воровство с разрешения обкрадываемого! Мы хотели бы попросить вас проверить насколько текст Югозападцева совпадает с текстом уже опубликованных книг Оборзевича. Он позвонил куда-то и попросил принести книги Оборзевича. Пока несли книги, мы попивали чай, и уж не знаю почему, чиновник разоткровенничался и рассказал мне тако-о-о-го!
Оказывается, что Югозападцев брал огромные взятки и не только в советских тугриках, но и "борзыми щенками". Так, один "остепенившийся" командир Московского военного округа, отрядил роту строителей и стройматериалы для постройки его дачи. Какой-то важный чиновник Моссовета устроил ему шикарную квартиру. Одним словом, похоже было, что из КПК Югозападцев, потеряв партбилет, загремит по уголовному делу. Но в "материальных делах" было замешано много "неприкасаемых", набрать факты было можно, но никто их не предъявил бы, "куда надо". А вот с книгой - другое дело. Здесь, если текстуальные совпадения с книгами Оборзевича слишком большие, возникает вопрос, имел ли право Югозападцев на гонорар за книгу, даже если текст, не плагиат, а "подарок" Оборзевича.
- Нас информировали, - сказал капэкашник, - что в книге Югозападцева есть буквально страничные куски полностью совпадающие с книгами Оборзевича.
Принесли, наконец две книги Оборзевича. Сопоставление книг было элементарным: переписаны буквально были куски иногда действительно, целыми страницами. Мне дали красный (а какой же еще?) фломастер и я отмечал на полях чертой совпадающие куски в книге Югозападцева и в книгах Оборзевича. На книге Югозападцева я проставлял номера соответствующих страниц из двух книг Оборзевича. После моих пометок можно было подумать, что на полях книги Югозападцева кто-то подавил полчища насосавшихся кровушки клопов...
Потом было шумное дело (но не настолько шумное, насколько могло бы быть, попадись рыбка помельче). Чем все кончилось? А тем, чем и должно бы: доброхоты из в прошлом "облагодетельствованных" Югозападцевым чиновников вернули его в ВАК, он защитил-таки докторскую, был повышен в воинском звании (был он военным), партийный выговор с него был быстренько снят... Пойманная щука была брошена в реку...Вот вам и Комитет партийного контроля!
...Легенды про Елену Сергеевну Вентцель я слышал давно, я ведь учился с ее сыновьями в одной школе, правда, они оба были в младших классах. Но я хочу написать о том, о чем я знаю сам, не понаслышке.
Впервые я увидел Елену Сергеевну, когда она читала популярную лекцию по теории вероятностей в Академии Жуковского, где она была профессором. Лекция эта была для "широких кругов" офицерства и кое-каких штатских, включая меня. Со звонком в аудиторию, имевшую форму амфитеатра, входит относительно молодая женщина - подтянутая, живая, с блеском черных (пожалуй, темно-карих) глаз. Раздается чей-то звонкий голос: "Товарищи офицеры!" и все вскакивают, приветствуя Вентцель.
Она оглядывает зал и вопрошает: - Нет ли среди вас генералов? Зал, похихикивая, отвечает, что нет. "Тогда я начну лекцию с небольшого примера.
После учебного бомбометания по мосту, начальник испытаний докладывает генералу:- Товарищ генерал! По результатам испытаний вероятность попадания в мост равна 0.9.
- А ты не можешь попроще, без этой вероятности? - Товарищ генерал! 90 процентов бомб попало в мост. - Да ты что бомбы бросал или проценты? Никак от тебя вразумительного ответа не добьешься! - Товарищ генерал! Из каждых десяти бомб девять попадают в цель, а десятая - нет. - Так зачем же вы, болваны, десятую-то бомбу бросаете?" Зал так и лег. После этого пошла нормальная лекция. При своем прекрасном литературном языке (а она была и профессиональным писателем), Елена Сергеевна умудрялась многие сложные вещи преподносить нестандартно, а часто и с юмором.
Следующий эпизод рассказал мне Георгий Васильевич Дружинин, которого я хорошо и давно знал - он был "крестным отцом" моей первой опубликованной в 1960 году статьи.
Елена Сергеевна Вентцель под псевдонимом Ирины Грековой (ну, конечно же, "и-грекова"!) опубликовала несколько очень интересных произведений, в том числе, повесть "На испытаниях". Как говорили, прототипом героя этого романа генерала Сиверса был ее муж - Дмитрий Александрович Вентцель, тоже профессор Академии Жуковского. Роман реалистично описывал жизнь людей, проводивших испытания техники на военных полигонах. (Могу лично подтвердить, что реалистично!)
Но именно это возмутило Главное Политуправление Минобороны, поскольку задело за живое. Оттуда было написано письмо в Союз советских писателей с требованием исключить Вентцель из оного. "Оный" на это ответил, грубо говоря, что не ваше это собачье дело, кого мы принимаем в наш союз. А уж вы разбирайтесь сами в своем ведомстве со своими делами, а к нам не лезьте.
Разъяренный генералитет потребовал тогда от Академии Жуковского уволить Вентцель с кафедры Теории вероятностей, где она работала вольнонаемным профессором. Просто так взять да и уволить даже гражданского и беспартийного профессора нельзя. Поэтому собрали Ученый совет для внеплановой переаттестации профессора Елены Сергеевны Вентцель, чтобы потом "честным голосованием" отмести чужеродный элемент из рядов славной когорты бывших "сталинских соколов".
Состоялся Ученый совет. С гневными обличительными речами выступили секретарь партбюро факультета, начальник факультета, начальник кафедры... Все они призывали "прокатить" "товарищЬ" Вентцель при голосовании ее на должность профессора кафедры. Перешли к голосованию: все "за" Вентцель и НИ ОДНОГО против!
Вдрызг разобидевшееся высшее начальство спустило собак на "обличителей", которые и сами тоже проголосовали "за"! Каждый получил по "строгачу" за так называемую "неискренность перед партией".
А Елена Сергеевна на следующий же день подала заявление "по собственному желанию", дабы не усугублять ситуации на кафедре. Ее тут же с распростертыми объятьями, почтя за честь, принял Георгий Васильевич Дружинин, бывший тогда деканом и заведующим кафедрой в МИИТе. (Кстати сам Георгий Васильевич был выпускником Академии им. Жуковского.)
...Когда я перешел в ВЦ Академии наук, то на первом же институтском семинаре академик Никита Николаевич Моисеев представил меня перед моим выступлением: - Прошу любить и жаловать - это мой преемник!
Худшего для меня сделать было нельзя - ведь в ВЦ была длиннющая обойма претендентов на почетное местечко. На меня начали коситься, как на карьериста и выскочку. Одним словом, оказался я в стане врагов. Потребовалось немало времени, чтобы окружавшие меня поверили, что мне никакое замдиректорство и на фиг не нужно. После этого оказалось, что у меня в ВЦ много друзей!
Кстати, борьба за власть и "рыгалии", должно быть очень, изнурительна. Сколько членкоров, многие годы участвовавшие в "тараканьих бегах" в Академии, добивались наконец вожделенного звания академика и буквально в тот же год умирали - не выносит человеческий организм такой Пирровой победы! Мне хватило ума "побегать" всего раза три-четыре и то за членкорством. Персональных поддержек у меня было достаточно от самых ярких светил - академиков Отделения механики и процессов управления, с которыми я был достаточно хорошо знаком: А.И. Берг, А.А. Воронов, С.В. Емельянов, Б.Н. Петров, В.С. Семенихин, В. А. Трапезников... Были и очень весомые голоса от "соседей" из Отделения математики - от академиков В.М. Глушкова, А.А. Дородницына, Н.Н. Моисеева, Ю.В. Прохорова, Г.Г. Черного. (По крайней мере, каждый из них мне поддержку лично обещал...) Но, как говорится, все по отдельности - "за", а все вместе - "против". Уже после я понял, что на выборах в АН были игрища почище, чем на президентских выборах в США!
* * *
Как же я рад, что миновала меня чаша Господня! А то ведь если крест даден, то "наши цели ясны, наши задачи определены - на Голгофу, товарищи!"
...Трояк по марксизму Нет, это не обо мне, это о моем аспиранте Николае Николове, который был Секретарем ЦК комсомола Болгарии. Был он моим аспирантом на кафедре "Системотехника" в МЭИ, заведующим которой я был в течение года. Аспирантов болгарских у меня было три человека: Николай Николов, Борислав Кирилов (это не ошибка - по-болгарски пишется с одним "л") и Иван Иванов. Последних двое успешно защитились, а вот Николов, видимо, не оправился после того, что произошло с ним на кандидатском экзамене по Основам марксизма-ленинизма.
Звонит он мне домой после этого экзамена, голос дрожит, непонятно что говорит, переходя с русского на болгарский и обратно. Я ему говорю: "Садись на такси, приезжай ко мне домой. Поговорим".
Приехал Николай, на нем лица нет. Я провожу его в свой кабинет (да, вот такой я был "жирный": мы трехкомнатную разделили на пять клетушек - двое детей, как ни говори, - и одна из них была моим кабинетом). Естественно, принес я бутылку водки из холодильника и кой-какой закусон. Говорю ему, выпей - полегчает. А он хоть и славянин, а какой-то немного малохольный по части питья. Выпили одну-вторую, разговорился.
Оказывается на экзамене по марксизму он не согласился с экзаменатором, привел ему цитаты из "классиков" и вообще показал себя слишком образованным и независимым. За строптивость получил трояк... Я его успокоил, сказав, что попытаюсь все уладить. Он мне на это сказал, что его уже предупредили, что пересдавать марксизм сразу же нельзя. "Как же я вернусь на работу?.. Секретарь ЦК с тройкой по марксизму..."
Я ему объяснил, что в России иногда то, что нельзя, - можно, если очень захотеть. Помните из Литгазетских "Рогов и копыт": Если нельзя, но очень хочется, то можно. Особенно это зависит от того, кому хочется. А у меня был такой человек, которому надо было немного захотеть, и все было бы можно - ректор МЭИ Валентин Александрович Григорьев.
Не помню уж, как вышло, но после первой же официальной встречи, когда он знакомился со мной как с новым заведующим кафедрой, между нами наладились удивительные отношения. Был он до своего ректорства заместителем заведующего Отделом науки ЦК. Может, соскучился по обыкновенным человеческим отношениям, просидев много лет в аппарате? А может, за какую провинность послали "в низы"? Не берусь судить. Но он меня приглашал даже к себе в гости в "Царское село", что вообще промеж аппаратчиков не принято, и мы даже хорошо с ним выпивали: однажды выпили бутылку коньяка на двоих и он даже вызвал такси, чтобы я не болтался в транспорте в поддатом состоянии.
Так вот пошел я к Григорьеву на прием и рассказал про Николова. Дело, конечно, было улажено: первого экзамена будто бы и не было. А при пересдаче Николов поразил экзаменаторов знанием первоисточников и здравостью суждений. За то, за что его в первый раз наказали, за то же на этот раз похвалили! Он и действительно знал много из марксистской "классики" буквально наизусть. Впрочем, чему удивляться? Ведь нормальные священники тоже знают массу глав из Библии наизусть.
Николов, получив пятерку, уехал домой спокойно, но, видимо, вкус к "мирской науке" у него пропал - диссертацию он забросил. Потом я его встречал только как комсомольского функционера, когда он - в бытность мою заместителем председателя Совета молодых специалистов Москвы - пригласил меня в Софию почетным гостем ЦК Болгарского комсомола...
...Неравенства в марксизме Это было еще в далекие достославные сталинские времена (чур меня! чур меня!): поступил я в институт осенью 1952. Время было, как тогда говорили, "то еще": вовсю продолжала бушевать охота за анти-сталинскими ведьмами.
Теперь, спустя полсотни лет, могу чистосердечно сознаться, что оглядываясь назад, я замечаю много всякого юношеского эпатажа в своем поведении: ну как же - из мужской школы мальчик попадает в "смешанное" общество! И тут у павлина (или глухаря?) невольно веером распускается хвост...
Дело было на семинаре по "Основам марксизма-ленинизма". Вела его этакая карикатурная худая, как щепка пожилая женщина. (Такими обычно бывают эсерки в советских фильмах про революцию - экзальтированная, убежденная и непременно с семитской внешностью ... А как же иначе?)
И тут во время ее объяснения нам, неразумным, все величие великого всепобеждающего учения, я возьми да и спроси:
- Матрена Растудыковна (настоящее имя не помню), а что больше, марксизм или ленинизм?
- Вопрос не совсем верно поставлен. -- Она что-то бормотала про диалектику, про единство и противоположности, но потом завершила: - Если ответить коротко, то конечно ленинизм больше!
Тут я пробормотал довольно громко: - Ага... Значит марксизм минус ленинизм величина отрицательная...Слышавшие меня прыснули, а марксистка-ленинистка, слава Богу, ничего не поняв, продолжала изливать на нас свое великое учение. Был конец 1952-го... До смерти "отца родного" оставалось еще полгода... Все же я очень везучий! Иногда я удивляюсь, как мне удалось выжить с моим языком?
...Благонадежность электронной аппаратуры Как я уже писал, я был одним из первых сотрудников в первом отделе надежности нашего родного военно-промышленного комплекса. В мои обязанности входили проектные расчеты надежности, сбор и статистическая обработка результатов испытаний и написание технических отчетов об этом.
Однажды я написал один из таких отчетов. А писать надо было в таком специальном персональном секретном блокноте, у которого каждый листочек был пронумерован и имел гриф "сов. секретно", а потом исписанные листочки в секретном машбюро отрывали в для перепечатки рукописного текста, а в блокноте на корешке каждого листочка ставили роспись.
Получаю я перепечатанный текс моего отчета и, как всегда, не читая, несу его Главному инженеру. Оставляю отчет у секретарши через сопутствовавшего сотрудника первого отдела.
Через несколько часов звонок от секретарши с просьбой явиться пред светлыя очи. Я - молодой специалист, и к самому Главному! - Ты что, все шуткуешь?
(Обращение на ты - обычный "производственный" язык номенклатуры, сдабриваемый иногда матерными междометиями.) - По-моему, я все правильно сделал...
Он бросает на стол передо мной мой отчет, исчерканный красным карандашом. Я смотрю и вижу: во всем тексте вместо слова "надежность" напечатано "благонадежность"!
- Полагается после машбюро текст считывать! Мало ли, какую они чушь напечатают?
Тут он сменил гнев на милость и пояснил мне, уже смеясь, суть произошедшего. Оказывается, начальник Первого отдела, в чьем ведении находилось машбюро, считал себя почти ученым и частенько вносил свою корректуру в тексты. А поскольку он был отставной кэгебешник, то естественно, слово "благонадежность" для него звучало куда как убедительнее, чем слово "надежность".
Этот эпизод стал известен многим. Потом начальник отдела, в котором я работал, всякий раз, вызывая меня, говорил: "Игорь, надо бы срочно подготовить отчет о благонадежности такой-то системы!"
Часть Первая - Ушаков Игорь Алексеевич.Профессор МФТИ и МЭИ. Специалист по надежности
https://jlm-taurus.livejournal.com/179655.html