Про неуважительное отношение к антителам и капли на дне
В давно минувших девяностых забыв про бутылку молока, мы рисковали через пару дней обнаружить в ней творог.Сегодня я заметила, что белёсая водичка приобрела сладковато-кислый привкус, оставшись при этом такой же жиденькой и тем лишив меня вечернего какао. А мне очень хочется какао, горячего, с зефирками, да не судьба: молоко играет в Павлика Морозова. Что ж, буду послушно пить чай, много его, с мёдом, с лимоном и с имбирём, чтобы поскорее вылечиться. Мне ведь нельзя болеть, я человек занятой, и до того стыдно мне было сегодня, на третий рабочий день, отпрашиваться из-за температуры, что даже не опишешь. Не клеится у меня с лабораторией, ой не клеится.
В пустом аквариуме лежит мёртвая муха. Давно лежит, как, впрочем, и бабочка на подоконнике. У нас в культуральной - кладбище домашних животных. На другом конце лаборатории, в компьютерной, раскуривая вторую пачку крепкой дряни, бранится на заведующую грозная Лаврова. В её присутствии стараюсь ходить на цыпочках не кашлять и не сморкаться, а то попадёт ещё и мне, хотя я, в отличие от горемычной заведующей, и не сжигала гору пластика в чайнике. Она, скорее всего, уже привыкла к подобным наскокам: ещё бы, если никогда не выключать перед уходом плитку и не закрывать кран, то чего ещё ожидать. Она всегда в каком-то своём мире, наша Большая Панда заведующая.
А я вот не была на работе с пятого сентября. Того самого безумного дня, когда надо было ещё успеть сдать экзамен, отвезти кота и не опоздать на автобус к самолёту. Укачиваясь в маршрутке, скользящей по петергофскому шоссе, думала понедельничным утром, что мне оторвут голову. Не оторвали. Однако не прошло и недели, как я снова разболелась.
Среда выронила на мою долю целых два открытия, и подозреваю, что именно они меня и свалили: расписание и носики. Совершенно блядским образом составленное в деканате расписание запускает таймер: через 6 дней (постойте, уже 5) начнётся учёба - и снова никакой лабы, а про подработку просто забудь, нет такой. А носики для работы со святая святых антителами, оказывается, не надо автоклавировать. И если первое открытие просто добавило нотку печали в букет привычной рабоче-учебной безысходности, то второе перевернуло мой мир с ног на голову.
Ведь это же АНТИТЕЛА. 1,35 микролитра их на почти миллилитр буфера в крохотном эппендорфике, в который мы похабно лезем огромным неавтоклавированным носом… Ох.
Молекулярная биология, передовые методы, аппаратура за деньги, которые мне и не снились. Две лаборатории, четыре года, а я до сих пор считаю кощунственным занятие ДНК-гибридизацией без умения отличить щегла от жаворонка на слух. И страшно ошибиться, потому что каждая капелька на дне эппендорфа страшно важна, и чем она меньше, тем важнее и тем дороже стоит. И кажется, что всё это - жизненно важно, хотя на самом деле мы, в общем-то, в научном мире никто. Ну публикуемся в EvoDevo, но это же не Nature какой-нибудь, и о всяких там Нобелях мечтать не приходится. И всё же лезть неавтоклавированным носом в антитела - это как-то дико. Мне всегда казалось, что в науке всё должно быть точно и строго, и идеально соответствовать протоколу, иначе зачем? А мы забываем чайник с пробирками на плитке на ночь и не автоклавируем грёбаные носики для иммуногистохимии, что, конечно, повсеместно принято и даже объяснимо, но мой мозг отказывается мириться. Мы, кажется, делаем страшно важные вещи, которые никому нахрен не сдались. Играем в эппендорфы и конфокальные микроскопы за 9 миллионов, кормим червей шпинатом. Мы учёные. Мы, наверное, должны хотеть изменить мир и спасти человечество от рака. Не возьмусь отвечать за своих коллег, но лично я хочу спать и шить платьишки. Я сегодня вдруг нашла наконец в себе смелость признать, что наука - это не моё, и в лаборатории мне некомфортно, какими бы прекрасными не были мои коллеги, и как бы интересно не выглядели заголовки постеров о регенерации полихет. И, что самое смешное, мне после написания этого текста нехило так полегчало.
В пустом аквариуме лежит мёртвая муха. Давно лежит, как, впрочем, и бабочка на подоконнике. У нас в культуральной - кладбище домашних животных. На другом конце лаборатории, в компьютерной, раскуривая вторую пачку крепкой дряни, бранится на заведующую грозная Лаврова. В её присутствии стараюсь ходить на цыпочках не кашлять и не сморкаться, а то попадёт ещё и мне, хотя я, в отличие от горемычной заведующей, и не сжигала гору пластика в чайнике. Она, скорее всего, уже привыкла к подобным наскокам: ещё бы, если никогда не выключать перед уходом плитку и не закрывать кран, то чего ещё ожидать. Она всегда в каком-то своём мире, наша Большая Панда заведующая.
А я вот не была на работе с пятого сентября. Того самого безумного дня, когда надо было ещё успеть сдать экзамен, отвезти кота и не опоздать на автобус к самолёту. Укачиваясь в маршрутке, скользящей по петергофскому шоссе, думала понедельничным утром, что мне оторвут голову. Не оторвали. Однако не прошло и недели, как я снова разболелась.
Среда выронила на мою долю целых два открытия, и подозреваю, что именно они меня и свалили: расписание и носики. Совершенно блядским образом составленное в деканате расписание запускает таймер: через 6 дней (постойте, уже 5) начнётся учёба - и снова никакой лабы, а про подработку просто забудь, нет такой. А носики для работы со святая святых антителами, оказывается, не надо автоклавировать. И если первое открытие просто добавило нотку печали в букет привычной рабоче-учебной безысходности, то второе перевернуло мой мир с ног на голову.
Ведь это же АНТИТЕЛА. 1,35 микролитра их на почти миллилитр буфера в крохотном эппендорфике, в который мы похабно лезем огромным неавтоклавированным носом… Ох.
Молекулярная биология, передовые методы, аппаратура за деньги, которые мне и не снились. Две лаборатории, четыре года, а я до сих пор считаю кощунственным занятие ДНК-гибридизацией без умения отличить щегла от жаворонка на слух. И страшно ошибиться, потому что каждая капелька на дне эппендорфа страшно важна, и чем она меньше, тем важнее и тем дороже стоит. И кажется, что всё это - жизненно важно, хотя на самом деле мы, в общем-то, в научном мире никто. Ну публикуемся в EvoDevo, но это же не Nature какой-нибудь, и о всяких там Нобелях мечтать не приходится. И всё же лезть неавтоклавированным носом в антитела - это как-то дико. Мне всегда казалось, что в науке всё должно быть точно и строго, и идеально соответствовать протоколу, иначе зачем? А мы забываем чайник с пробирками на плитке на ночь и не автоклавируем грёбаные носики для иммуногистохимии, что, конечно, повсеместно принято и даже объяснимо, но мой мозг отказывается мириться. Мы, кажется, делаем страшно важные вещи, которые никому нахрен не сдались. Играем в эппендорфы и конфокальные микроскопы за 9 миллионов, кормим червей шпинатом. Мы учёные. Мы, наверное, должны хотеть изменить мир и спасти человечество от рака. Не возьмусь отвечать за своих коллег, но лично я хочу спать и шить платьишки. Я сегодня вдруг нашла наконец в себе смелость признать, что наука - это не моё, и в лаборатории мне некомфортно, какими бы прекрасными не были мои коллеги, и как бы интересно не выглядели заголовки постеров о регенерации полихет. И, что самое смешное, мне после написания этого текста нехило так полегчало.