Настя и диплом
Биологический институт находится далеко от города, в целом часе езды на автобусе номер 200, который отправляется от станции метро Автово каждые 20 минут.Путь от остановки до усадьбы Лихтенбергских - протоптанная дорожка на холм, которая неизбежно приводит по вечерам к закрытому шлагбауму, а когда солнце ещё высоко - к верёвочке-спотыкалочке. Этот бесхитростный маршрут - источник ежедневной искренней радости, когда взбираешься, жмурясь от солнца и жуя на ходу свежую булку, наспех схваченную в ожидании автобуса в переходе метро, на этот уже такой знакомый и оттаявший по весне холм.
Сейчас, когда меня не ждёт в лаборатории Надя, поневоле приходится самой во всём разбираться. Самой отпирать двери, готовить растворы, решать, какой объём выборки брать для эксперимента и слушать поучения Лавровой. Странное дело, но самостоятельность больше не пугает, а только радует, да и Лаврова за эти полторы недели перестала казаться такой недоброй, что одним видом и словом способна парализовать мой речевой аппарат. Я ошибаюсь, исправляю ошибки, на ходу сочиняя эксперимент, который войдёт в мой диплом. Черви послушно умирают и отращивают новые попы, безропотно страдая за науку. Очень сложно не терять лица, когда слышишь в адрес своего научного руководителя и заведующей лабораторией «эти дурные девочки», и не рассыпать при этом чашки Петри с подноса и собственную челюсть. И как приятно, что «эти дурные девочки» вступаются за меня, заявившейся совершенно с другой кафедры, и заявившей, что хочу у них работать, перед лицом грозных секретарей.
Сейчас, когда меня не ждёт в лаборатории Надя, поневоле приходится самой во всём разбираться. Самой отпирать двери, готовить растворы, решать, какой объём выборки брать для эксперимента и слушать поучения Лавровой. Странное дело, но самостоятельность больше не пугает, а только радует, да и Лаврова за эти полторы недели перестала казаться такой недоброй, что одним видом и словом способна парализовать мой речевой аппарат. Я ошибаюсь, исправляю ошибки, на ходу сочиняя эксперимент, который войдёт в мой диплом. Черви послушно умирают и отращивают новые попы, безропотно страдая за науку. Очень сложно не терять лица, когда слышишь в адрес своего научного руководителя и заведующей лабораторией «эти дурные девочки», и не рассыпать при этом чашки Петри с подноса и собственную челюсть. И как приятно, что «эти дурные девочки» вступаются за меня, заявившейся совершенно с другой кафедры, и заявившей, что хочу у них работать, перед лицом грозных секретарей.