Василий Аксенов. «Край недоступных Фудзиям»
Василий Аксенов живет между Россией и Францией. Свой юбилей он отпраздновал в Биаррице и недавно вернулся с казанского фестиваля в его честь - «Аксенов фест»
- Василий Павлович, приходится много путешествовать? Когда же вы пишете?
- Нет, на самом деле путешествую мало. Времени нет. Чаще всего курсирую между Москвой и Биаррицем. В Америке не был уже три года. Скучаю по Америке. Как проходит мой обычный день?.. Да довольно занудно проходит. Утром я делаю йогу, стою на голове, бегаю - сейчас меньше, не часто, в Лефортовском парке или Нескучном саду, чтобы чуть-чуть размяться, обязательно делаю растяжку… Иногда бывают такие периоды, когда я чувствую, что лучше всего засесть за работу прямо с утра - и написать одну или две страницы. А порой тянет ночью трудиться, ведь днем столько суеты…
- Вас Америка сделала таким физкультурником?
- Нет, я увлекся спортом гораздо раньше и приехал туда уже готовым джоггером. Америка сделала меня …интеллектуалом. Именно там я стал много читать по-английски, да и по-русски тоже: и романы, и критику. До Америки я был богемщиком. А в США я прожил 24 года и преподавал литературу в университете Джордж Мэйсен под Вашингтоном. Должен сказать, я благодарю небо, что попал в американский университет. Во-первых, я мог неплохо зарабатывать, а во-вторых, я оказался в прекрасном обществе. У меня была мастерская, куда приходили молодые ребята, изучающие литературу, в том числе и русскую. Они что-то сами писали, а потом мы разбирали всякие темы. Были среди них и такие, кто уже успел пробиться, их печатали. Я им рассказывал про теорию романа, про ОПОЯЗ, про теорию «остранения» и «замедления» Шкловского - им же ничего этого не преподают! Они понимают, как это важно, что нужно «хватать» и начинают «хватать»! Хотя с другой стороны, в Америке уже давно изучают Бахтина - «раблезианские» вещи и книгу о Достоевском. Они гораздо раньше нас стали его печатать и объявили гением. У американских студентов я вижу один существенный недостаток: когда они работают над романом, они в первую очередь думают о том, как продать свою задумку киноагентам. Вот за это я их всегда ругал. Я обожаю американские университеты, это просто Парфенон. И так же сильно я ненавижу американский книжный бизнес.
- В Америке Вы ощущали себя селебрити?
- Как ни странно, я всегда чувствовал, что все меня знают - и издатели, и многие писатели. Но в то же время я никогда не мог сделать там бестселлера, но я и не старался. В Америке меня издавали не из соображений больших денег, а из соображений престижа. Но до поры до времени…Я печатался в одном из самых известных издательств - в Random House. Но их купил немецкий издательский дом Bertelsmann, с потрохами купил, как говорится. Я тогда спросил своего издателя: «Это конец?», но он меня уверял, что ничего ли не изменится в наших отношениях, что это всего лишь финансовая перестройка. Но со временем новые управленцы выгнали всех писателей вроде меня - анархических, которые не хотели подделываться под коммерческие интересы. Я очень был зол и сказал: да пошли вы все! Я из России уехал, чтобы спасти свои романы! Мы порвали отношения, и я уехал из Америки.
- Не жалеете?
- Нет, у меня сейчас в России все издают. Нет никакой цензуры, а там - жесткая коммерческая цензура. Я стал писать больше романов - в последние годы у меня вышло пять новых произведений. Вот сейчас сажусь за очередной. Хочу написать свой «Аммаркорд» - о детстве, о войне, о том, как мы умирали с голоду. Я считаю, что от голодной смерти в войну нас спас только ленд-лиз. И хотя пока у меня нет точно выстроенной композиции, я уже знаю, что действие будет разворачиваться в 40-е годы и будет карнавальная среда, как у Феллини.
- Современная литература Вас интересует?
- Молодость моего поколения совпала с оттепелью, нам повезло. Мы ощущали поэтическую лихорадку, массу вдохновения, движение, ренессанс. А сейчас ничего такого, как ни странно, я не наблюдаю. Нынешнее поколение само себя сует носом в дерьмо. В начале 50-х мы говорили друг другу: «Старик, ты - гений!». А сейчас они, наоборот, копают друг под друга. Однако фаза чернухи оказалась не волнующим этапом. Этот период уже закончился, а другой так и не пришел.
- Но вы следите за литературным процессом?
- Два с половиной года назад я был председателем жюри «Русского Буккера» и за год прочитал 68 романов. Были там интересные работы, которые я не мог протащить через жюри. Мне казалось, что это прямо-таки заговор против меня. Жюри было косное, их невозможно было ни в чем переубедить. С нахальными улыбками, глядя на меня, они как бы говорили: «А вот ему-то мы не дадим премию. Мы его задвинем». Да и жюри из пяти человек - это неправильно, очень мало. Так что мне не понравился роман, которому дали Буккера. Единственное, за что я благодарен - я много прочел, так что представляю, как о чем сегодня пишут.
- А свое творчество вы критически оцениваете?
- Мои нынешние вещи лучше, чем те, что написаны в молодые годы. «Звездный билет», «Коллеги» - безумно наивные произведения. «Ожог» - первая настоящая суровая проза с суровыми стихами. Сам я люблю «Новый сладостный стиль», но это не значит, что оно лучшее. Бывает, возьму его с полки и с удовольствием перечитываю. А вот «Коллеги» не могу, меня прямо воротит… Хотя и там было что-то хорошее: характеры героев, время чуть-чуть просвечивает…
- Довольны ли вы экранизацией своих произведений?
- Сериал «Московская сага», честно говоря, разочаровал. В нем не использован весь потенциал романа, и сериал не стал хитом. Была масса попыток экранизировать «Остров Крым», но так и не случилось пока. Недавно мне звонил Василий Ливанов (один из исполнителей главной роли в фильме «Коллеги»). Сказал, что его заваливают письмами зрители - хотят сиквел фильма «Коллеги». Я ему ответил: «Пишите, а уж потом я пройдусь рукой мастера!»
Кадр из фильма "Коллеги" по повести Василия Аксенова
- Вы испытываете ностальгию по советским временам? По 60-м?
- Как ни странно, советская попса, песенки вызывают ностальгию, но все это не стоит того омерзительного, что было в те времена. Нас повсеместно давила цензура. Это неприятное ощущение прищуренных свинских глазок, которые за тобой наблюдают.
- В этом году Вы отпраздновали юбилей. Вы ощущаете свой возраст?
- Да, 75 лет. Ни убавишь, ни прибавишь. Ничего хорошего в этом нет.
- Почему? А говорят - мудрость…
-Мудрости нет. Вообще, чепуха это все - юбилеи. Все так банально. Мне еще повезло: я ускользнул от этого, был во Франции, а вот мой друг Войнович нет. У него тоже юбилей в этом году. Непристойные толпы народу. Концерт какой-то чудовищный. Кто его делал? С одной стороны, юбилей, а с другой - коммерческая акция второго канала.
- А Вы как отпраздновали?
- В Биаррице, узким кругом. Мы сидели на террасе и пили шампанское. Вот и все. Нас всего было 5 человек - я, жена, наши русские друзья, мой ассистент. Ах, да. Еще пес, Пушкин.
- Как это - Пушкин?!
- Когда жена увидела его на Арбате, он был такой маленький, голенький и с бакенбардами. Она воскликнула: «Пушкин!» У нее от великого поэта, видимо, такое впечатление: голый и с бакенбардами. Пушкин у нас тибетский спаниель. Кстати, довольно редкая порода.
- А как вы попали в Биарриц?
- Совершенно случайно. Еще живя в Америке, я стал думать, что надо уходить на пенсию, а оставшееся время потратить на литературу. В 1999 году меня пригласили в качестве почетного гостя в Тулузу на русско-французский фестивале Волга-Гаронна. Завершив там все дела, решил отдохнуть у моря, взял машину и направился в Биарриц. Так как надоело ездить в Ниццу. Та неделя выдалась на удивление прекрасной - погода стояла чудесная, солнце, серфинг.
- А вы еще и серфингом занимаетесь?
- Да, это не так трудно, главное далеко не заплывать! А в Биаррице сразу угадывается, что ты раньше читал об этом месте. О Набокове, который провел здесь свое «золотое детство», о Чехове, который тоже жил в Биаррице и раздражался на шум океана. О Стравинском. В начале XX века в Биарриц приезжали аристократы - богатые и знатные. Это было модное место. Весной из Петербурга и Москвы они ехали на поезде в Биарриц. После революции и гражданской войны, уже потеряв свое богатство, они снова поехали сюда. Так в Биаррице появилась своя коммуна аристократов. Здесь жил князь Юсупов, некоторые наследники престола. Я уже не застал этого времени. Хотя и сейчас в Биаррице живут некоторые из «бывших», они, правда, забыли русский язык. Есть и православный храм - Собор Святого Александра Невского, где идут службы, но прихожан очень мало.
Эти места называют Серебряным побережьем - Cote d’Argent, по контрасту с Ниццей, которую называют соответственно «золотым». Если отдыхать, то в Биаррице от скуки подохнешь. Но я-то приезжаю работать. Устаю от Москвы, мне хочется первое время надышаться воздухом, спать на террасе, высовывая только нос… Потом приступаю к работе. И все равно надоедает, и тогда хочется скорее в Москву, понимаешь, насколько в Москве интереснее. В Биаррице мы живем в небольшом доме, с садом в шестистах метрах от моря.
- Выращиваете что-нибудь в саду?
- Там само собой выращивается. Когда несколько лет назад ко мне приезжало НТВ с программой Павла Лобкова, то он привез хилый росток пальмы, посадил. Я думал, загнется, а она все растет и растет, уже почти четыре метра. Красивая!
- Когда в Биарриц лучше ездить - зимой или летом?
- Лучше всего, наверное, смотаться на месяц во время нескончаемой московской зимы. Хотя в Биаррице все вымирает: пустые улицы, закрыты почти все рестораны. Правда серферы еще есть - они купаются в своих гидро-костюмах. Что я говорю? Они же работают там. Я их так и называю «труженики моря». Даже из соседей почти никто не остается на зиму. Настоящая пустыня! Зато до границы с Испанией недалеко, всего 15 километров, а там огромный город Сан-Себастьян. Туда тоже мы часто ездим.
- На кинофестивали?
- Да. К тому же там проводится джазовый фестиваль - первый джазовый фестиваль в Европе. Но атмосфера в городе немного тревожная: это же центр подпольного баскского движения.
- Раз зашел разговор о джазе, не могу не спросить про фестиваль «Аксенов фест», который прошел в Казани с 2 по 3 октября. Расскажите поподробнее.
- Эта идея принадлежала не мне. Мои друзья Михаил Генделев и Андрей Макаревич случайно оказались в Казани. Там сейчас идет такой бум, расцвет. Зашел разговор обо мне, я ведь родился в Казани. И вот у мэра, молодого такого парня, родилась идея мини-фестиваля - литературно-музыкального.
Казань еще в сталинские годы была оазисом джаза, так как именно в Казани обосновался Биг-бенд Олега Лундстрема. Они, бывшие шанхайские эмигранты, вернувшись на Родину в 1947 году, хотели осесть в Москве или Санкт-Петербурге, но их выслали в Казань. Они играли и в кабаках, и в кинотеатрах. Их расформировали, как коллектив, но они иногда собирались вместе. Это был самый настоящий американский оркестр, который играл настоящий американский джаз! В 50-е годы были у них и подражатели «малые шанхайцы», а мы, молодые, ходили на танцы, где они как раз и играли. А после смерти Сталина Биг-бэнд объединился опять.
В те времена классика джаза доходила до нас абсолютно свободным образом. Совсем не как в Москве и Санкт-Петербурге, где джаз был под запретом. Столичные жители этому очень удивлялись: «Что у вас тут творится?! Это же невероятно!» На фествале «Аксенов фест» я читал свои стихи под джаз. У меня недавно вышел поэтический сборник «Край недоступных Фудзиям». Издательство «Вагриус» предложило собрать стихи из всех моих романов. Это конечно, не настоящие стихи.
-Почему не настоящие?
- Настоящие стихи пишут только поэты, которые физически не могут не писать стихов. Вот Михаил Генделев - он настоящий поэт. Боится, что его побить могут за стихи, а все равно пишет. У меня нет такой потребности. Но иногда в романе мне хочется создать другую реальность, гипер-текст при помощи оригинальных рифм. Тогда открываются новые горизонты.
- А почему название такое японское?
- А это строчка из одного стихотворения, посвященного дикой индейке. Одно время, когда я работал, ко мне рано утром на газон перед домом прилетала дикая индейка. Я сочинил стихотворение, в котором восхищался ею. И там были такие строки:
«Но если кто-то заалкает
Ее на блюде, слева ямс,
Она тот час же улетает
В край недоступных Фудзиямс»
Интервью - Анна Семида, журнал «Аэрофлот», 2007 год