В его гениальность я всегда верил средне - примерно, как в коммунизм из книжки. Гениальность ему, безусловно, приписали - по заведенной русской традиции - после смерти. Смерти ранней, но, увы, не сообщающей автоматически литературного дара.
Долматов с юных лет вертелся в андеграундной среде. Отец - известный фотограф, мать - журналист, непризнанный в те времена, но все равно знаменитый поэт Виталий Кальпиди - лучший друг семейства. С Митькой возились и по-толстовски "тетёшкались" на всех интеллигентских пьянках. Потом, когда он начал писать стихи - торжественно показали модному "метаморфисту" Алексею Парщикову. Уже в перестройку устроили публикации в "Огоньке" и "Собеседнике" - по одному стишку в коллективных подборках.
Он был жизнерадостный, солнечный клоун. Жаль, но два года моей жизни в городе М. прошли в его отсутствие - Митька вылетел с филфака университета и загремел в армию.
Его стихи... В те времена так писали многие. Влияние ленинградского абсурдизма, ранних альбомов "Аквариума" с текстами Джорджа Гуницкого плюс частные уроки подпольного репетитора Виталия Кальпиди ("Иди, читай Овидия, сынок...") свое дело, безусловно, делали. Но среди Митькиных ровесников было немало равных ему, если не более талантливых. Просто они не были детьми андеграундной номенклатуры и протискиваться в перестроечные публикации-газеты-сборники не могли.
В конце восьмидесятых, не имея перед глазами никакого другого опыта и не зная других правил игры (а равно и других игр) деятели арт-подполья, дорвавшись до редакций, издательств и выставочных залов стали вести себя точно также, как корифеи коммунистического искусства. Кумовство, агрессия по отношению к "чужакам", желание урвать все и сразу. По другому они не умели. И не могли.
За пару недель до своего окончательного отъезда из города М. я встретил Митьку, традиционно, на Компросе. Он был в галифе и белой рубашке, на рукаве - следы зеленой и оранжевой гуаши. "Выставку готовили", - он заметил мой недоуменный взгляд.
Через два года Митька попадет под электричку возле курортного поселка Комарово, возвращаясь в Ленинград с одной очень нехорошей дачи. В том доме жила (может, живет до сих пор) черная муза петроградского андеграунда, подсадившая на drug's Башлачева, Чистякова и Кинчева. Именно в ее доме лидер группы "Ноль" ударил ножом какую-то деваху, после чего несколько лет просидел в Крестах.
Оттуда ушел по дорожке в смерть Митька.
Чуть позже в Перми выйдет посмертный сборник его стихов. С пафосным предисловием и симпатичными иллюстрациями. Сегодня он смотрится нелепо, странно и корявенько, как памятник той - странной и корявенькой эпохе.