Немного из семейной истории
На фото справа - Ламзин Михаил Степанович, старший брат моей бабушки. Фото 1913 года, на груди у него медаль «300 лет дома Романовых». В тот год он окончил срочную службу и вернулся домой в родную станицу Михайловскую Хопёрского округа. По рассказам бабушки он собирался строить дом и жениться. Уже заготовил лес для нового дома.Но вскоре началась война и его призвали снова. Служил он в 1-м Донском казачьем полку. Погиб «в самом конце войны». Коня и амуницию, с которой он пошёл на службу, вернули в хозяйство. Это бабушка запомнила. А вот обстоятельства его гибели неизвестны.
В начале 1917 года 1-й Донской казачий полк дислоцировался в Петрограде и принимал участие в подавлении революционных выступлений. Но служба в качестве «царских опричников» казакам, однако, не сильно улыбалась. 25 февраля на Знаменской площади Петрограда подхорунжий 1-го Донского казачьего полка георгиевский кавалер Максим Герасимович Филатов зарубил жандармского пристава ротмистра И. Крылова, который вырывал у демонстрантов красный флаг, действуя своей шашкой. Это событие послужило одним из детонаторов февральской революции в России. Во время революционных событий 1917 года полк проявил себя неустойчиво, временами как поддерживая как революционные выступления, так и участвуя в разгоне демонстраций. В частности, во время знаменитого выступления 3 - 5 июля казаки защищали Временное правительство. Похороны семи казаков, погибших в те дни, в Александро-Невской лавре были широко распиарены Керенским.
Но в списке погибших фамилии Ламзин нет.
В октябре 1917 года казаки в Петрограде в основном соблюдали нейтралитет. Известно, что в 1-м Донском казачьем полку работали ячейки большевиков, и военный министр Верховский предлагал вывести его из столицы, как ненадёжный. Две сотни казаков поначалу согласились принимать участие в защите Временного правительства в Зимнем дворце, но ещё до его штурма ушли, поняв безнадёжность этого мероприятия.
По всей видимости где-то в вихре тех революционных событий и погиб Михаил.
Младшему брату Василию в 1917 году было около 20 лет. По словам бабушки, он «ушёл с красными и погиб в революцию». Хопёрский округ был в то время в значительной степени просоветским. В станице Урюпинской с начала весны 1918 года действовал военно-революционный комитет и формировались красные казачьи части. Поскольку Василий работал ещё с довоенных времён в Урюпинской, то скорее всего и он пошёл добровольцем в эти отряды. Одностаничник, будущий красный командир подхорунжий Калачёв вспоминал впоследствии: «Как только стали наступать белые, мы ушли из Михайловской. Оседлали коней и подались в Урюпинскую, человек пятьдесят нас было». Кстати, в 60-70-х его сын был многолетним председателем колхоза «Советская Россия» с центральной усадьбой в станице Михайловской. А я в детстве дружил с его сыном Димкой Калачёвым, очевидно внуком того краскома. Дальнейшая судьба Василия неизвестна.
Станица Михайловская была расположена на самом севере Донской области, и советская власть держалась там до 1919 года. Белые в неё пришли скорее всего во время рейда генерала Мамантова. Семье, как родственникам красного казака, пришлось спасаться. Моя 9-летняя бабушка со своей матерью и старшей сестрой погрузили скарб на телегу и подались в «отступ».
На этом фото бабушке Валентине Степановне уже 21 год, более ранних нет.
Ушли не очень далеко, до станции Поворино. Вскоре началось наступление красных, и они вернулись в станицу. Хата была полностью разграблена, «даже половые доски растащили». Не всё досталось военным, кое-что из предметов обихода потом обнаружилось у соседей. В частности, вернули и эту икону, с которой, однако, пропал серебряный оклад.
Отношение станичников к вернувшимся было враждебным. «Мы вам даже воды из Хопра напиться не дадим», - передавала бабушка их слова. Но, очевидно, постепенно отношения наладились. Картина эта напоминает эпизод из «Тихого Дона», в котором отец и сноха главного героя едут грабить своих же казаков.
Кстати, это произведение Шолохова бабушка любила и неоднократно говорила, что описано там всё именно так, как было на самом деле.
Вот такая слабая попытка встроить семейные предания в историческую канву. Окончить следует банальностью: когда была жива бабушка, я был молод и глуп, а теперь поздно сокрушаться о том, что не расспрашивал её подробно. Увы, и с нами уйдёт кусочек той исторической мозаики, которая пока безразлична нашим детям, но в которую будут когда-нибудь напряжённо вглядываться наши внуки и правнуки. Такова жизнь.