Разнописи
Хе-хе…
Вот именно что хе-хе. Оказывается следы фонетической записи в классическом китайском прямо-таки невооруженным глазом видны. Просто не смотрел никто.
Начну, как водится, издалека, все равно самолета ждать еще долго. (Могу, кстати, поэтому ошибиться ненароком в деталях, на память же…)
Китайский язык в древности на современный был совсем не похож. А был похож - типологически - на какой-нибудь кхмерский или атаяльский. Т.е. у морфем не было признака тона, морфемы могли быть и реально были полисиллабичны, морфология была преимущественно деривативной с большой склонностью к приосновной префиксации и т.д.
В некоторой условной «точке» между классическим китайским и среднекитайским природа языка претерпела чрезвычайные изменения. Классический это, условно говоря, язык Конфуция, а среднекитайский это язык словарей рифм 5-8 вв. н.э. Эти изменения не были одномоментными, конечно, это был целый каскад перемен. Причины этого явления не вполне ясны, обычно считается, что перемены объясняются влиянием алтайских языков (см. например, HASHIMOTO Mantarô, 1986. The altaicization of Northern Chinese, in McCoy, John and Timothy Light, (ed. ) Contributions to Sino-Tibetan Studies, Cornell Linguistic Contributions, V. Leiden: E.J. Brill, 76-97, соответствующие пассажи у Пуллибланка и т.д.).
Так или иначе, результатом этих процессов стала смена парадигмы. Одни аффиксы - вероятно, прежде всего безударные - потерялись начисто, другие же напротив вплавились в корневой материал и образовали сложные консонантные кластеры в начале и конце слога. Морфемы стали жестко односложными, по крайней мере в литературном языке. Далее эти кластеры начали упрощаться, причем упрощение финалей породило систему тонов. Мы получили среднекитайский язык, который ко времени монголов приобрел практически современный вид. Сильно развилась суффиксация, в противовес префиксации, из-за относительной скудости морфемного инвентаря развились биномы и т.д.
Все эти моменты до самого последнего времени не привлекали внимания. Тут вот в чем загвоздка. Все многочисленные современные диалекты китайского восходят к одному и тому же языку, который бытовал в империи Хань. Лексикостатистика дает нам 3 в.и с этим временем согласны по разным причинам даже те, кто глоттохронологию на дух не переносит. Это значит, что базируясь на данных всех китайских диалектов мы не в состоянии заглянуть за дату распада, сравнительные методы этого не позволяют.
У нас, правда, есть и другие способы. Во-первых, это очень старые рифмы, например, рифмы Книги Песен, рифмы Цюй Юаня (точнее сборника всяких южных поэтов, которые объединяются именем этого поэта). Во-вторых, есть особые иероглифы, они построены по аналогии с другими, схожими знаками, звучание которых (было!) известно. Есть транскрипции, наконец. Правда мы относительно уверенно выделяем только поздние, ханьского уже времени. Есть словарные глоссы, мы к ним сей же час подберемся Ну, и еще кой-какие второстепенные способы есть, они менее надежные.
Здесь есть проблема, впрочем. Считается, что, скажем, язык Шицзина и язык Восточной Хань, который и породил нынешние диалекты, это непрерывное развитие одного языкового массива. Поэтому мы берем реконструкцию среднекитайского, известного нам прилично по фонетическим словарям и всяким другим источникам, берем реконструкцию фонетики Шицзина, видим разницу и строим некоторую системную модель изменений. Но, строго говоря, мы попросту не знаем как эти языки соотносились. Кроме всего прочего, например, в Шицзине две системы рифм, одна из которых даже и рифмами-то не признается, а считается ритмической прозой. А та, которая признается, не больно-то подходит для предкового состояния восточноханьского китайского. Это был родственный язык, нет вопросов, но не непосредственный предшественник.
И сверх того, в современных системах реконструкции не учитывается коренное изменение языка, о котором я писал чуть выше. Господствующие сегодня системы реконструкции базируются на работах великолепного шведа Карлгрена. Он как раз эти рифмы и сравнивал. Другой великий человек, француз Масперо, очень рано обратил внимание на существование развитой префиксальной системы в древнекитайском и очень многое на этом пути сделал. Попутно вступив с Карлгреном в жесткую полемику. Ожесточение, как еще случалось тогда, выражалось в крайней вежливости дискуссии. К несчастью, Масперо помер в Бухенвальде в марте 1945 и развитие пошло целиком по пути его коллеги и оппонента. Карлгрен, на самом деле, с Масперо соглашался. Просто он хотел учесть аффиксальный материал после реконструкции. Но, как будет показано, это невозможно, ибо некоторые аффиксы, прежде префиксы и инфиксы в сильной позиции, в процессе изменений были интерпретированы как часть корневого материала. Следовательно, их должно учитывать (=игнорировать) при реконструкции корневых морфем раннего периода. И, следовательно, вся система Карлгрена - и всех его продолжателей - нуждается в системном пересмотре. В целом ряде случаев это будет коренная переделка модели.
И вот, оказывается, что часть такой фонетической информации действительно может быть записана в разнописях иероглифов классического периода. Я тут раньше разразился на этот счет специальным постом. Почитав на досуге книжек, я таких иероглифов нашел полным-полно. Чжоусские иероглифы, конечно, я тут написать не смогу, но, кажется, будет ясно и так.
Напомню, что мне неожиданно привиделось, что комбинация частей иероглифа может нести значимую фонетическую информацию. Писали они не абы как, а чтобы эту информацию донести до квалифицированного человека. Теперь оказалось, что такая часть иероглифа может быть вообще вынесена за пределы знака. Т.е. какой-то писарь вырисовывал эту часть в знаке, причем иногда в разных уголках иероглифа, какой-то ее опускал, а иной писал ее отдельно.
Смотрите, это очень просто.
Вот, к примеру, слово «лиса». Оно пишется как 貍, читается «ли». Если следовать логике Карлгрена, то его нужно восстанавливать как r(h)ǝ, см., например, у С.А.Старостина rhǝ. Все бы хорошо, но у Сыма Цяня приводится графический вариант этой лисы 不來, булай в современном пекинском чтении. Что за напасть? А то, что чтение 貍 mə-ri и 不來 pə-ri отражают наличие префикса pə? в начале слова. Ранняя графема 貍 его отражает (Современная, конечно, нет. И, ясное дело, начальный консонант должен быть b, но опустим пока рассуждение на эту тему).
Следы этой приставки, собственно, хорошо прослеживаются, хотя значение ее не ясно. Вот, скажем, известная строчка из Шицзина
徒御不驚大庖不盈.
Грубо «[когда] солдаты и колесничие настороже, [то и] кухни полны». Все бы ладно, да только знак бу 不, как всем известно, есть показатель отрицания и перевод должен звучать совсем наоборот. Должен, но не звучит - самый ранний комментарий 3-2 в. говорит нам об этом без обиняков - нет там отрицания, это специальная запись слова «настороже» и «полны». А вот в Восточной Хань таких тонкостей не знали и уже комментатор Чжэн Сюань 鄭玄 (127-200) разводит руками. Не надо ничего изобретать, учитель Чжэн, здесь классическая приставка pə?, она в Ваше время уже была утеряна.
Или еще. Строчка из толкового словаря Шовэнь цзецзы про кисти -
聿所以書也. 楚謂之聿. 吳謂之不律. 燕謂之弗... 秦謂之筆.
Т.е. «Юй это то, чем пишут. В Чу зовут ее юй. В У называют булюй. В Янь называется фу… В Цинь зовется би.»
Кисть называется би и по сей день, кстати. Циньское то бишь словцо. И действительно, традиционно со времен Сымя Цяня считается, что кисточку би изобрел один циньский генерал, его звали Мэн Тянь, в 3 в. До н.э. Он, собственно, применил новые материалы для кисти: бамбуковую вставочку и волоски из шкуры зайца/кролика вместо дерева и волосков из хвоста оленя. Ясное дело, оленьих хвостов на всякого писца не напасешься, а дефицита зайцев тогда по всему еще не было. Поэтому собственно и форма иероглифа кисть юй 聿, а сверху знак бамбука竹. Знак би, кстати, в доханьских текстах не зафиксирован, так что все вроде проходит.
Но нас интересуют другие обозначения кисти. А они оказываются диалектальными отражениями одного и того же слова - pə?-lut для Чу, pi?-lut для У и put для Янь (вероятно, здесь стяжение, но не буду фантазировать понапрасну). Вообще, это еще Бенедикт предполагал заимствование из его реконструкции австронезийского, где *bulut призвано обозначать «растительное волокно», но тут вилами по воде писано, кисточка-то волосяная вроде, а не в виде мочалки. Стоит ли говорить, что в Чу и Янь использовались графические варианты, а в У часть знака была интерпретирована как отдельный иероглиф?
Наконец, надо задаться вопросом есть ли какие-то следы таких приставок в более поздние времена, в современных говорах или средневековых текстах. Конечно, литературный их потерял очень давно и в центре языковых явлений ничего такого нет. А на периферии запросто. Приставка pə?, например, вовсю присутствует в цзиньских диалектах, это провинция Шаньси. Так, словарное 攤開 «распределять, раскладывать» там будет звучать как pə?-ta-kai, 咂 «пробовать» как pə?-tsa, и т.д. На письме это никак не фиксируется, но в диалектных словарях транскрипция вполне есть.
Это был пример «слабого» аффикса, он потом отпал и оставил только плохо различимые следы. А были «сильные», они сплавились с корневыми консонантами и сильно их изменили. Ну, и заодно изменили вокализм, вместе же все меняется. Я про них не буду писать, это все сложно и не больно-то я в этом разбираюсь. Но кто-то это должен сделать, потому что здесь есть важное следствие.
Вот какое. Попытки выявить заимствования в древне-китайском особенно успешными назвать нельзя. Потому и история, - а это же кроме прочего история контактов, - получается не очень складная. Или какое-то блестящее одиночество единой китайской цивилизации, или ошеломляющее вавилонское/индоевропейское/атлантидское и т.п. влияние, чего кому по душе. Считается, к примеру, что колесницу изобрели индоиранцы и они же ее в Китай принесли. Тут же слова находят соответствующие в китайском. (Могу на пальцах показать, что китайские слова для колесницы на самом деле происходят из сино-тибетских основ). Или вот Хасимото, я его здесь поминал, пишет, что алтайцы на китайцев повлияли и язык последних изменился. Может и так. А нету ведь алтайских слов в древне-китайском. Ну, есть единичные, типа циньлюэ «кинжал», но ведь масштаб-то воздействия должен быть колоссальным для такого изменения. И древне-китайских в алтайских нет, только с Хань, да еще скорее с Восточной Хань. Где следы?! Мы же знаем вполне твердо - какие-то алтайцы там бродили, у них и государства там были, тексты об этом говорят. Хорошо, бог с ними, с алтайцами, любые следы - тибето-бирманские ли, алтайские, австронезийские, тохарские, индоиранские?
Тут, кажется, только один ответ: мы неправильно восстанавливаем древне-китайские чтения. Или точнее так - мы, видимо, очень прилично читаем простые моносиллабические основы, которые по неким причинам плохо сочетались с аффиксами. И совсем плохо читаем полисиллабику, опрокидывая наши знания о среднекитайском на древний период.
Вот именно что хе-хе. Оказывается следы фонетической записи в классическом китайском прямо-таки невооруженным глазом видны. Просто не смотрел никто.
Начну, как водится, издалека, все равно самолета ждать еще долго. (Могу, кстати, поэтому ошибиться ненароком в деталях, на память же…)
Китайский язык в древности на современный был совсем не похож. А был похож - типологически - на какой-нибудь кхмерский или атаяльский. Т.е. у морфем не было признака тона, морфемы могли быть и реально были полисиллабичны, морфология была преимущественно деривативной с большой склонностью к приосновной префиксации и т.д.
В некоторой условной «точке» между классическим китайским и среднекитайским природа языка претерпела чрезвычайные изменения. Классический это, условно говоря, язык Конфуция, а среднекитайский это язык словарей рифм 5-8 вв. н.э. Эти изменения не были одномоментными, конечно, это был целый каскад перемен. Причины этого явления не вполне ясны, обычно считается, что перемены объясняются влиянием алтайских языков (см. например, HASHIMOTO Mantarô, 1986. The altaicization of Northern Chinese, in McCoy, John and Timothy Light, (ed. ) Contributions to Sino-Tibetan Studies, Cornell Linguistic Contributions, V. Leiden: E.J. Brill, 76-97, соответствующие пассажи у Пуллибланка и т.д.).
Так или иначе, результатом этих процессов стала смена парадигмы. Одни аффиксы - вероятно, прежде всего безударные - потерялись начисто, другие же напротив вплавились в корневой материал и образовали сложные консонантные кластеры в начале и конце слога. Морфемы стали жестко односложными, по крайней мере в литературном языке. Далее эти кластеры начали упрощаться, причем упрощение финалей породило систему тонов. Мы получили среднекитайский язык, который ко времени монголов приобрел практически современный вид. Сильно развилась суффиксация, в противовес префиксации, из-за относительной скудости морфемного инвентаря развились биномы и т.д.
Все эти моменты до самого последнего времени не привлекали внимания. Тут вот в чем загвоздка. Все многочисленные современные диалекты китайского восходят к одному и тому же языку, который бытовал в империи Хань. Лексикостатистика дает нам 3 в.и с этим временем согласны по разным причинам даже те, кто глоттохронологию на дух не переносит. Это значит, что базируясь на данных всех китайских диалектов мы не в состоянии заглянуть за дату распада, сравнительные методы этого не позволяют.
У нас, правда, есть и другие способы. Во-первых, это очень старые рифмы, например, рифмы Книги Песен, рифмы Цюй Юаня (точнее сборника всяких южных поэтов, которые объединяются именем этого поэта). Во-вторых, есть особые иероглифы, они построены по аналогии с другими, схожими знаками, звучание которых (было!) известно. Есть транскрипции, наконец. Правда мы относительно уверенно выделяем только поздние, ханьского уже времени. Есть словарные глоссы, мы к ним сей же час подберемся Ну, и еще кой-какие второстепенные способы есть, они менее надежные.
Здесь есть проблема, впрочем. Считается, что, скажем, язык Шицзина и язык Восточной Хань, который и породил нынешние диалекты, это непрерывное развитие одного языкового массива. Поэтому мы берем реконструкцию среднекитайского, известного нам прилично по фонетическим словарям и всяким другим источникам, берем реконструкцию фонетики Шицзина, видим разницу и строим некоторую системную модель изменений. Но, строго говоря, мы попросту не знаем как эти языки соотносились. Кроме всего прочего, например, в Шицзине две системы рифм, одна из которых даже и рифмами-то не признается, а считается ритмической прозой. А та, которая признается, не больно-то подходит для предкового состояния восточноханьского китайского. Это был родственный язык, нет вопросов, но не непосредственный предшественник.
И сверх того, в современных системах реконструкции не учитывается коренное изменение языка, о котором я писал чуть выше. Господствующие сегодня системы реконструкции базируются на работах великолепного шведа Карлгрена. Он как раз эти рифмы и сравнивал. Другой великий человек, француз Масперо, очень рано обратил внимание на существование развитой префиксальной системы в древнекитайском и очень многое на этом пути сделал. Попутно вступив с Карлгреном в жесткую полемику. Ожесточение, как еще случалось тогда, выражалось в крайней вежливости дискуссии. К несчастью, Масперо помер в Бухенвальде в марте 1945 и развитие пошло целиком по пути его коллеги и оппонента. Карлгрен, на самом деле, с Масперо соглашался. Просто он хотел учесть аффиксальный материал после реконструкции. Но, как будет показано, это невозможно, ибо некоторые аффиксы, прежде префиксы и инфиксы в сильной позиции, в процессе изменений были интерпретированы как часть корневого материала. Следовательно, их должно учитывать (=игнорировать) при реконструкции корневых морфем раннего периода. И, следовательно, вся система Карлгрена - и всех его продолжателей - нуждается в системном пересмотре. В целом ряде случаев это будет коренная переделка модели.
И вот, оказывается, что часть такой фонетической информации действительно может быть записана в разнописях иероглифов классического периода. Я тут раньше разразился на этот счет специальным постом. Почитав на досуге книжек, я таких иероглифов нашел полным-полно. Чжоусские иероглифы, конечно, я тут написать не смогу, но, кажется, будет ясно и так.
Напомню, что мне неожиданно привиделось, что комбинация частей иероглифа может нести значимую фонетическую информацию. Писали они не абы как, а чтобы эту информацию донести до квалифицированного человека. Теперь оказалось, что такая часть иероглифа может быть вообще вынесена за пределы знака. Т.е. какой-то писарь вырисовывал эту часть в знаке, причем иногда в разных уголках иероглифа, какой-то ее опускал, а иной писал ее отдельно.
Смотрите, это очень просто.
Вот, к примеру, слово «лиса». Оно пишется как 貍, читается «ли». Если следовать логике Карлгрена, то его нужно восстанавливать как r(h)ǝ, см., например, у С.А.Старостина rhǝ. Все бы хорошо, но у Сыма Цяня приводится графический вариант этой лисы 不來, булай в современном пекинском чтении. Что за напасть? А то, что чтение 貍 mə-ri и 不來 pə-ri отражают наличие префикса pə? в начале слова. Ранняя графема 貍 его отражает (Современная, конечно, нет. И, ясное дело, начальный консонант должен быть b, но опустим пока рассуждение на эту тему).
Следы этой приставки, собственно, хорошо прослеживаются, хотя значение ее не ясно. Вот, скажем, известная строчка из Шицзина
徒御不驚大庖不盈.
Грубо «[когда] солдаты и колесничие настороже, [то и] кухни полны». Все бы ладно, да только знак бу 不, как всем известно, есть показатель отрицания и перевод должен звучать совсем наоборот. Должен, но не звучит - самый ранний комментарий 3-2 в. говорит нам об этом без обиняков - нет там отрицания, это специальная запись слова «настороже» и «полны». А вот в Восточной Хань таких тонкостей не знали и уже комментатор Чжэн Сюань 鄭玄 (127-200) разводит руками. Не надо ничего изобретать, учитель Чжэн, здесь классическая приставка pə?, она в Ваше время уже была утеряна.
Или еще. Строчка из толкового словаря Шовэнь цзецзы про кисти -
聿所以書也. 楚謂之聿. 吳謂之不律. 燕謂之弗... 秦謂之筆.
Т.е. «Юй это то, чем пишут. В Чу зовут ее юй. В У называют булюй. В Янь называется фу… В Цинь зовется би.»
Кисть называется би и по сей день, кстати. Циньское то бишь словцо. И действительно, традиционно со времен Сымя Цяня считается, что кисточку би изобрел один циньский генерал, его звали Мэн Тянь, в 3 в. До н.э. Он, собственно, применил новые материалы для кисти: бамбуковую вставочку и волоски из шкуры зайца/кролика вместо дерева и волосков из хвоста оленя. Ясное дело, оленьих хвостов на всякого писца не напасешься, а дефицита зайцев тогда по всему еще не было. Поэтому собственно и форма иероглифа кисть юй 聿, а сверху знак бамбука竹. Знак би, кстати, в доханьских текстах не зафиксирован, так что все вроде проходит.
Но нас интересуют другие обозначения кисти. А они оказываются диалектальными отражениями одного и того же слова - pə?-lut для Чу, pi?-lut для У и put для Янь (вероятно, здесь стяжение, но не буду фантазировать понапрасну). Вообще, это еще Бенедикт предполагал заимствование из его реконструкции австронезийского, где *bulut призвано обозначать «растительное волокно», но тут вилами по воде писано, кисточка-то волосяная вроде, а не в виде мочалки. Стоит ли говорить, что в Чу и Янь использовались графические варианты, а в У часть знака была интерпретирована как отдельный иероглиф?
Наконец, надо задаться вопросом есть ли какие-то следы таких приставок в более поздние времена, в современных говорах или средневековых текстах. Конечно, литературный их потерял очень давно и в центре языковых явлений ничего такого нет. А на периферии запросто. Приставка pə?, например, вовсю присутствует в цзиньских диалектах, это провинция Шаньси. Так, словарное 攤開 «распределять, раскладывать» там будет звучать как pə?-ta-kai, 咂 «пробовать» как pə?-tsa, и т.д. На письме это никак не фиксируется, но в диалектных словарях транскрипция вполне есть.
Это был пример «слабого» аффикса, он потом отпал и оставил только плохо различимые следы. А были «сильные», они сплавились с корневыми консонантами и сильно их изменили. Ну, и заодно изменили вокализм, вместе же все меняется. Я про них не буду писать, это все сложно и не больно-то я в этом разбираюсь. Но кто-то это должен сделать, потому что здесь есть важное следствие.
Вот какое. Попытки выявить заимствования в древне-китайском особенно успешными назвать нельзя. Потому и история, - а это же кроме прочего история контактов, - получается не очень складная. Или какое-то блестящее одиночество единой китайской цивилизации, или ошеломляющее вавилонское/индоевропейское/атлантидское и т.п. влияние, чего кому по душе. Считается, к примеру, что колесницу изобрели индоиранцы и они же ее в Китай принесли. Тут же слова находят соответствующие в китайском. (Могу на пальцах показать, что китайские слова для колесницы на самом деле происходят из сино-тибетских основ). Или вот Хасимото, я его здесь поминал, пишет, что алтайцы на китайцев повлияли и язык последних изменился. Может и так. А нету ведь алтайских слов в древне-китайском. Ну, есть единичные, типа циньлюэ «кинжал», но ведь масштаб-то воздействия должен быть колоссальным для такого изменения. И древне-китайских в алтайских нет, только с Хань, да еще скорее с Восточной Хань. Где следы?! Мы же знаем вполне твердо - какие-то алтайцы там бродили, у них и государства там были, тексты об этом говорят. Хорошо, бог с ними, с алтайцами, любые следы - тибето-бирманские ли, алтайские, австронезийские, тохарские, индоиранские?
Тут, кажется, только один ответ: мы неправильно восстанавливаем древне-китайские чтения. Или точнее так - мы, видимо, очень прилично читаем простые моносиллабические основы, которые по неким причинам плохо сочетались с аффиксами. И совсем плохо читаем полисиллабику, опрокидывая наши знания о среднекитайском на древний период.