(Продолжение)
Поясним, о чем спорили ученые прошлого, для чего не пришли к согласию и почему не нравилась формулировка «перепроизводство капитала».
Такое сочетание слов еще не содержит указания на причины перепроизводства капитала, но указывает, в каком направлении искать. Оно состоит из понятий экономических, описывающих деятельность капиталистов, лишь содержится приставка «пере». В таком виде причина кризисов - в том, к чему призывают и за что хвалят капиталистов: чем активней отдельный капиталист накопляет, чем богаче становится, чем большим размером капитала обладает, тем больше общей пользы. Собственники приобретают станки, дают работу и пропитание наемникам, уплачивают налоги - что худого и требуется ли большее?! Чем меньше денег капиталист заплатит при производстве товара и больше извлечет за произведенный товар, по-другому, чем выше его относительная и абсолютная прибыль, тем он результативнее (читай - эффективнее)! «Экономические принципы» многочисленных авторов сводились к одному - предоставьте капиталистам абсолютную свободу, всякое «исследование богатства народов» ограничивалось арифметическим сложением частных богатств в виртуальный национальный котел. Апологетический, пропагандистский и рекомендательный настрой в классической политэкономии явно превалировал над стремлением разобраться в причинах. Проблем и противоречий она либо не замечала, либо замалчивала, либо обходила с помощью пустой фразы. Но оправдывая «естественный порядок» распределения результатов труда между капиталистом и рабочими, она не сомневалась в том, что богатство нации - это воплощенный труд рабочих. Прибыль прямо пропорциональна размеру капитала - было общим местом, но никто не осмеливался утверждать, будто размер прибылей собственников не зависит от размера зарплат наемников. «Классиков» можно уличить в примитивизме, тенденциозности, декларативности, бездоказательности, откровенных подлогах и нарушениях логики. Скоро все это пышно расцветет и не перестанет множиться в прогрессии. Но им удалось сохранить и отстоять от меркантилистов немногое, что позволяло надеяться, в том числе, на уяснение причин кризисов, - трудовую теорию стоимости.
«Если кто-либо страдает от недостаточного спроса, посоветует ли ему г-н Мальтус дать деньги другому лицу с тем, чтобы это последнее купило у него товары?» (См. «An Inquiry into those Principles, respecting the Nature of Demand and Necessity of Consumption, lately advocated by Mr. Maltus ets.». London, 1821, p.55. Цит. по Капитал. Т.I. Кн. I. М.1988, с 173).
Подозревая Мальтуса в меркантилизме, негодующий рикардианец подходит к отгадке на расстояние руки. Ему не приходит мысль: описанная им фантасмагория происходит в общественном масштабе. Лишенное смысла при частном обмене - необходимое условие для экономики в целом; чтобы обратить товар в деньги и тем реализовать заложенную в стоимости прибыль, вместе с новым товаром капиталисты выбрасывают на рынок деньги, ранее полученные, в том числе в форме прибыли. Банковская система - лучшее изобретение капитализма. Без кредита и образования долга экономический рост при господстве денежных отношений невозможен. Что денежный капитал способствует непрерывному ведению дел и увеличивает капитал вещественный, подтверждалось опытом. Но из этого заключали, что причиной подъемов и падений является расширение и сокращение кредитования. Между тем стремительный рост процентных ставок и внезапная приостановка в выдаче ссуд указывали на сокращение денег как средства обращения и обнаружившееся в связи с этим перепроизводство товарного и основного капитала. Напротив, рост товарных запасов при сокращающемся производстве лишь свидетельствовал о перенакоплении денег в качестве капитала. В таких условиях все, что не деньги, обесценивается, а спрос на деньги увеличивается. Сокращение продаж порождает вал вынужденных неплатежей. Частные обязательства с началом кризиса превращаются в «плохие», поскольку не гарантируют от банкротств, и их стремятся обменять на деньги, за которыми при любом раскладе стоит государство.
Для понимания логики кризиса требовалось отличать конечный товар от сырья, товары для личного потребления от предназначенных для промышленности, основные средства от предметов быстроизнашивающихся; полезно знать приемы, с помощью которых капиталисты достигают результатов, или хотя бы различать денежный капитал, деньги как капитал и капитал как деньги. Без понятий, рожденных практикой и описывающих происходящее в границах предприятий, большая политэкономия обойтись не могла, но у «классиков» они присутствовали с неточностями. Тем не менее это - «золотой век», если сравнивать с сочинениями современных авторов.
Уже по приведенной из Маркса цитаты видно, что дефицита в таких, кто относил кризисы к разряду казусов, не было. Между тем кризис - это тот случай, про который говорят «яблоки случайностей растут на дереве закономерности». Наиболее интеллектуальная группа писателей видела причину в кредитовании. В другом месте Маркс разбирает иллюзии насчет предотвращения кризисов посредством банковского регулирования. Находились и такие, кто считал всякие деньги капиталом, напротив, кто категорически отрицал существование капитала в форме денег, но признавал капитал вещественный. Уже тогда каждый кризис пытались представить уникальным и объясняли перепроизводство разными причинами: либо изобилием основного, либо оборотного капитала. Заметьте, «изобилием», словно капитал произрастает или падает с неба. Когда указывали на падение платежеспособного спроса и его связь с тем, в какой пропорции распределяется результат труда между классами рабочих и капиталистов, что границы потреблению задает именно капитал, те уклонялись от обсуждения механизмов платежеспособного спроса, ссылаясь на Сэя, Рикардо или Джемса Миля. Безграничность предложения те выводили из равновесия между куплями и продажами. Действительно, никто не может продать без того, чтобы кто-нибудь другой ни купил. Но никто не обязан немедленно покупать на все полученные от продажи деньги только потому, что продал. Найдутся и такие, кто неиссякаемость предложения станет выводить из неисчерпаемости неудовлетворенных потребностей человечества.
Исследование капитала привело г-на Сениора к тому, что это - синоним воздержания, а прибыль - вознаграждение за него. Представьте, как доверчивой публикой после этого воспринималось «перенакопление капитала».
Формула триединства от Мальтуса - перепроизводство, перенаселение, перепотребление - позволяла перелагать ответственность на неуемных заемщиков и алчных потребителей. Возникнет почва для обвинений кредитного бума, обязательно предшествующего кризису. Позднее вовсе появятся рассуждения типа: коль рост заканчивается падением, нужно ли считать экономический рост благом и не отказаться ли от него.
Перекладывать с больной головы на здоровую - прием не новый. Поскольку накануне кризиса растут номинальные зарплаты, а с его началом падают, заключали, что виной - снижение рентабельности и производительности труда. Между тем затоваривание невозможно при отставании частоты, с которой товар поступает на рынок, от той, с которой продается. Что часть товаров вдруг не находит покупателей, некоторые будут истолковывать технологическими отставаниями или массовым пресыщением, ровно обыватели в курсе технологических тонкостей и после кризиса продолжают бойкотировать эти товары.
В действительности случилось прогнозируемое: на стороне известного класса накопителей оказалась и ожидающая превращения в деньги прибавочная стоимость в форме товаров, и деньги, без которых невозможно превратить эту, уже произведенную, прибавочную стоимость в деньги. В такой ситуации только и можно посоветовать капиталистам купить нереализуемый товар у самих себя, и картина, вызвавшая недоумение у нашего рикардианца, - еще не абсурд.
В буржуазной политэкономии всюду естественное и все естественно: безработица, социальное и имущественное расслоение, прибыль и процентные ставки. Как отличить естественный уровень от противоестественного - никто не сообщает, но без «натурализма» мало кому удалось обойтись.
Стремление приписать здравомыслие капиталистической стихии характерно для многих авторов: как возможно увеличение незанятых станков при увеличении незанятых рабочих! Как возможен голод при товарном изобилии! Как капиталист способен накапливать деньги, коль известно, что всякий производит с единственной целью покупать! Он не станет производить только, если понизится стимулирующая его прибыль. Обеспечьте низкие налоги, защитите от повышения зарплат - и капиталисты создадут миллионы новых рабочих мест!
Вследствие Гражданской войны в Америке возник хлопковый голод в Англии. Рабочие тысячами выбрасывались за ворота. Из их среды и других слоев общества раздался призыв организовать с помощью государства или добровольных сборов эмиграцию «избыточных» рук в английские колонии. “Times” от 23 марта 1863 г. опубликовала письмо Эдмунда Поттера, бывшего президента Манчестерской торговой палаты, которое в палате общин было справедливо названо «манифестом фабрикантов»: «Общественное мнение настаивает на эмиграции… Хозяин не может добровольно согласиться на то, чтобы предложение рабочих рук было уменьшено; он придерживается того взгляда, что это было столь же несправедливо, сколь неправильно… Если эмиграция поддерживается за счет общественного фонда, он имеет право требовать, чтобы его выслушали, и, быть может, протестовать».
Поттер рассказывал о пользе хлопчатобумажной промышленности для экспорта, аргументировал, что через год, два, три вновь возникнет потребность в живых «машинах». Расписывал достоинства этих машин, без высокой квалификации которых умерли бы машины «неживые». Называл план глупым и убийственным. В противовес предложил организовать для рабочих заем на раздачу милостыни и принудительный труд (чтобы морально не разлагались от бездействия). Контроль за расходованием средств предлагал возложить на администрации округов. “Times” в ответе «общественного мнения» издевалась над сравнениями и логикой фабричного магната. Но было еще «великое общественное мнение». Оно рассудило в пользу Поттера: эмиграции воспрепятствовали, парламент не вотировал ни фартинга на эмиграцию, и рабочих заперли в «нравственных работных домах».
При обычных обстоятельствах, когда речь заходит об увеличении зарплат, тот же капитал поет другую песенку: «Пусть фабричные рабочие не забывают, что их труд представляет собой в действительности низкую категорию квалифицированного труда… Машины хозяина фактически играют гораздо более важную роль в деле производства, чем труд и искусство рабочего». Это не все. Когда в 1866 году разразилась эпизоотия, парламент немедленно выделил миллионерам-лендлордам миллионы на возмещение убытков. Хотя ни они, ни их арендаторы вследствие повышения цены на мясо убытков не несли (Капитал. Т.1. сс.586 -591). Как видно, спасение хозяев в кризисных ситуациях имеет древнюю практику.
Безработица - главное условие для появления прибыли. Где нет резервной армии труда - невозможно понижать зарплату. Новые отношения везде начинались с лишения основной массы населения источников к существованию: силой оружия, законодательно и экономически мелких собственников лишали вековых наделов и орудий труда. Капитализму требовались рабы, освобожденные от всего, кроме чувства голода. Потому капитал стремится туда, где избыток таковых, заинтересован во ввозе и, напротив, не заинтересован в оттоке рабочей силы, потому препятствует созданию постоянных рабочих мест государством и оказанию поддержки безработным, понуждая соглашаться на предлагаемую зарплату. «Бунты» их пугают меньше, чем безработица. Им кажется, они научились управлять общественным мнением и усмирять массы.
В 1848-1849 гг. по континентальной Европе прокатилась волна революций. Движущей силой стали рабочие, чье положение особенно ухудшилось из-за кризиса 1847 года*.
* Наш академик будто не слышал об этом и убеждает, что в марксисткой литературе «кризис 1857 обычно рассматривался как первый мировой циклический кризис» (с.11).
Маркс и Энгельс были участниками тех событий и знали о настроениях и риторике того времени. После контрреволюции на авансцену окончательно вышла вульгарная политэкономия.
Обращение к примитивному можно объяснить только тем, что классическая политэкономия порождала массу неудобных вопросов. От многих почитаемых классиков Маркс не оставил камня на камне, но уважительно относился к их наследию. Он не фонтанировал гипотезами, но доказательно ответил на многие недоуменные и застарелые вопросы. Не втащил в политэкономию ни единого, до того неизвестного, понятия, но известное обрело новое звучание и подвешенное стало на законное место. Хозяйственные процессы получили осмысленность, политэкономия превратилась в систему, подчиненную объективным законам. Маркс разоблачил мифы про конкуренцию и прогрессивность класса собственников. Разрушил иллюзии о способностях капитализма разрешиться от роста цен, безработицы, нищеты и кризисов. Он не выдумывал бестолковые модели, но до сих пор остается единственным, кто описывал хозяйственные процессы в динамике.
Чтобы опрощать предмет, не обязательно его изучать, да и сам он для этого не требуется. В лице Джевонса, Вальраса, Викселя и пр. вульгарная политэкономия получила продолжение. Не стоит обманываться математическими формулами, якобы обогатившими политэкономию. За ними ничего не стоит. В системе, ориентированной на извлечение прибыли, не может быть приписываемого ей равновесия. И всякое уравнение, между частями которого знак равенства, обнаруживает невежество его автора. Маркс не случайно записывал обмен в виде Д - Т. Маржиналисты позиционировали себя продолжателями Сэя и Рикардо, хотя рассуждения о предельной полезности - всего лишь новая интерпретация меркантилизма. Те считали, что прибыль возникает в момент обмена товара на деньги, эти пытались доказать похожее и уменьшение прибыли объясняли убывающей полезностью товара. Продавцу плевать, что каждая последующая булка приносит меньше радости моему желудку. Даже если он делает скидку, как оптовику, то по иным соображениям, а именно: что в единицу времени в деньги превратилась большая масса прибыли. Посылки маржиналистов выглядели наивно, оценка в чем бы то ни было, кроме денег, не подтверждалась практикой. Современные учебники отводят им, как правило, несколько страниц для демонстрации их графиков, хотя дух «предельщиков» распространяется всюду.
Маржинализм более интересен, что возник после выхода I тома «Капитала», что и спровоцировало появление так называемых «чистых» экономистов*. Идеи левых и правых, если верить словам, их не интересовали, но занимали вопросы чисто экономические. Как распределяется доход, «естественно», относилось к идеям, а как понизить расходы на рабочую силу - касалось экономики. О наличии у класса рабочих научного обоснования они предпочитали не распространяться либо не цитировали Маркса принципиально, с марксистами не спорили. Вместо этого вырывали из контекста фразу или приписывали марксистам собственную чушь, а после проталкивали давно известное. В веке XX это продолжилось: буржуазные ученые дискутировали между собою, ссылались друг на друга, группировались и размежевывались, интересовались второстепенным, заявляли открытием такое, что давно было преодолено.
* В предисловии к 1 части III тома «Капитала» Энгельс упоминает о маржиналистах, сравнивая с проф. Лексисом, теорию которого Энгельс характеризует «поверхностной системой вульгарного социализма»: «Я даже думаю, что, если бы господину Джорджу Бернарду Шоу была известна эта теория прибыли, он был бы способен ухватиться за нее обеими руками, дать отставку Джевонсу и Карлу Менгеру и на этом камне вновь воздвигнуть фабианскую церковь будущего» (с.9).
(Продолжение следует)