«ДРУЖБА - ДРУЖБОЙ, А ТАБАЧОК ВРОЗЬ»
Во времена оны, когда я опубликовал свои «Толстовские заметки» (раз, два и три), ко мне в блог набежала куча читателей, кои с гневом, ежеминутно впадая в истерику (это не гипербола - почитайте комментарии), стали доказывать, что, де, граф Толстой велик, а пан Гридь - распоследняя сволочь, из чёрной зависти к гению (да, вот так прямо и писали - к гению) и собственного ничтожества в стремлении опорочить имя графа копающаяся (сволочь - она!) в евойном грязном белье. И далее следовал сакраментальный вопрос, во времена оны так экспрессивно озвученный Свиридом Петровичем Голохвастовым: «Зачем же?!».
На самом деле в неоднократных попытках ответить на этот вопрос я практически пальцы стёр о клавиатуру, но - собака след не берёт: читатель, с готовностью поющий осанну графу Толстому и любому другому кумиру, не слышит аргументации.
Всё просто. Даже очень просто. Я полагаю, что, ежели мы оцениваем любого иного человека по евангельскому «По плодам их узнаете их», для литераторов сей подход не работает уже хотя бы потому, что дела их, сиречь - создаваемые ими произведения, суть не столько результат работы их фантазии и ещё чего-то там, сколько, в первую голову, писательского background’а. Иными словами, хотим мы того или нет, но по-настоящему понять творца без копания в корзине с его грязным бельём не получится. Ну, либо просто читайте условного Толстого и наслаждайтесь слогом - тут, как говорится, Jedem das Seine.
Да, так вот - к чему это я. Сижу, читаю, с головой погрузившись в реалии середины XIX столетия. Времечко - то ещё: аккурат тогда завязывались если не все, то большая часть тех узелков, которые развяжутся в ХХ веке. В политике - либерализм, социализм, национализм, сионизм и антисемитизм; в социальной сфере - борьба за равноправие рас, полов и однополую любовь; в военной сфере - немецкая школа стратегии; в шахматах - школа позиционной борьбы. И т.д., и т.п.
Николай Платонович Огарёв (слева) и Александр Иванович Герцен (справа) в эмиграции, около 1860 года.
Короче говоря, много чего нового, но и старого, проверенного временем, хватает. Например, обнаруживается интересный сюжет во взаимоотношениях Александра Ивановича Герцена и его близкого друга Николая Платоновича Огарёва. Первый уже уехал на чужбину, второй - пока ещё в родных краях. И вот Огарёв шлёт Герцену 02.11.1847 года (здесь и далее все даты - по новому стилю) депешу следующего содержания [Письма Огарёва к Герцену // Литературное наследство. Том шестьдесят первый. - М.: Изд-во АН СССР, 1953. - с. 769]:
«Через три дня я еду в Москву, саrо mio (Мой дорогой (ит.) - Пан Гридь). Не особенное желание выехать из деревни влечёт меня, но дела. Предприятия и обороты большие; я на пути разбогатеть, а это я почитаю необходимым. Еду я за деньгами в Белоомут. Но если мне понадобится ещё денег, то где взять? Вышли поскорей (если возможно) доверенность Григорию Ивановичу (Григорий Иванович Ключарёв - поверенный А.Н. Герцена в Российской империи. - Пан Гридь) о размене твоих билетов и выдачу мне взаймы под залог одного из моих имений, находящегося в Пензенской губернии до 85.000 ассигнациями (или на серебро до 25.000). Я тебе буду платить по 8% на два года. Если ты этого не сделаешь, это будет и глупо и скверно, ибо при закладной ты ничего не теряешь, не рискуешь, а 8% > 4%. Между тем я сим оборотом могу сделать себе на 1-й год тысяч 50 доходу лишнего, т.е. которого ещё не имел (а имею я не более 35), а на второй год и более. А это важно для всех моих здешних предприятий, ибо без этого их подвинуть трудно...».
Итак, другу нужны деньги на какие-то - судя по доходности - финансовые махинации, и Герцен, имея такую возможность, вполне естественно спешит ему на помощь. Уже через месяц, 04.12.1847 года, он через Огарёва направляет письмо своему поверенному [Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах. Том двадцать третий. - М.:. Изд-во АН СССР, 1961. - с. 48 - 49]:
«… Это письмо вам доставит Н.П. Огарёв. Он просит меня дать ему взаймы 25 т. серебр. по 8 пр[оцентов] на два года для оборота - и под залог пензенского имения. Я нахожу это дело выгодным, лично вполне и безусловно верю Огарёву, и для того намерен просить вас принять на себя труд и получить от меня доверенность на размену главного билета моего от 17 июня 1846 № 18034 сер[ия] 388 в сто т. Остальные деньги я попрошу переложить на десятитысячные билеты, даже полагаю лучшим на имя неизвестного. Это удобнее, а № вы сообщите искренно уважаемому мною Данилу Даниловичу Шумахеру (Управляющий Московской сохранной и ссудной казной - кредитного учреждения, которое принимало вклады и выдавало ссуды помещикам под залог имений и крепостных душ. - Пан Гридь), которому при свиданье сожми[те] и за меня покрепче руку. Так как дело такой важности требует вce гарантии, то я попрошу вас все акты составить с соблюдением всех форм, расходы все падают на Огарёва (Выделено мной. - Пан Гридь)…».
Вероятно, кого-то смутит денежная составляющая в отношениях между друзьями - заём, проценты и, опять же, эта скребущая по сознания фраза «расходы все падают на Огарёва», но будем реалистами: сумма в 25 тыс. рублей серебром - это вам не баран начихал, можно чуток и подстраховаться.
А дальше начинается интересное: история по неведомой мне причине изрядно подзатянулась, и через 10 месяцев (!), 14.10.1848 года, Герцен с явно читаемыми сомнениями пишет Ключарёву [Там же, с. 108 - 109]:
«... Хотя я никак не считаю действительно выгодным давать деньги взаймы, тем не менее этот случай составляет полное исключение. Огарёв принадлежит к самым близким людям, мы с ним росли вместе, и не только материально вместе - но и душевно. В нём я совершенно уверен. Если я затруднялся и приискивал обеспеченья в такой значительной сумме - это единственно в одном несчастном предположении смерти Огарёва, ибо его наследнику я не верю, племянники несовершеннолетни, а Плаутин (Сергей Фёдорович Плаутин, полковник в отставке, муж старшей сестры (свояк) Огарёва, Анны Платоновны. - Пан Гридь) сам не может, я думаю, внушить доверия даже своей жене. - Видя теперь и из вашего письма, и из письма Огарёва, что деньги ему необходимы на оборот, я решаюсь их ему дать. Пусть Маршев (Купец 2-ой гильдии Иван Иванович Маршев, побочный брат Н.П. Огарёва. - Пан Гридь) с своей стороны подпишет (как вы лучшим найдёте), пусть будут соблюдены все возможные формы - кроме залога именья, что оказывается невозможным. - Я очень желал бы, чтоб вы приняли на себя труд заметить Огарёву, что мне очень хотелось бы на всякий случай, чтоб он особенно поручил этот долг и прежний во внимание своих наследников. […] Разумеется, чем меньше, тем лучше. Лучше 20 т., нежели 25 - но, если им непременно нужно 25, я согласен, проценты за один год вперёд (Выделено мной. - Пан Гридь), по прошествии года можно будет вексель протестовать, и тогда он пойдёт ещё на год…».
«Портрет Анны Платоновны Плаутиной с сыном» кисти художника Карла фон Хампельн (Karl von Hampeln) - к слову, глухонемого от рождения, - созданный в 1830-ые годы. Портрет производит неизгладимое впечатление. Должен заметить, что мне нравятся работы фон Хампельн, но эта - нечто! Видимо, сказалось наложение великолепной техники мастера на сногсшибательную натуру (а судя по портрету, Анна Платоновна в лучшие свои годы - на полотне ей под тридцать - была эффектной дамой!).
Ну, не знаю, не знаю. Чем дальше в лес, тем меньше вся эта история становиться похожей на настоящую мужскую дружбу: мало того, что Александр Иванович тянет с выдачей денег взаймы, так он ещё вдруг озаботился безопасностью своих денег на случай смерти друга (который - замечу я в скобках - переживёт его на семь лет) и, вообще, решил взять проценты за первый год вперёд! Ай да Герцен!
Впрочем, это ещё не конец истории - читаем далее [Там же, с. 109]:
«… Теперь о прежних счетах с Огарёвым. Я действительно писал ему о разных важных тратах - ему стоит только сказать, сколько потрачено им за меня. Всего за ним было к 1 янв. 1848 - 1.975 руб. сер. Сверх того, по заёмному письму одному от августа, другому от октября следовало за год 900 руб. сер. - Да от август[а] нынеш[него] год[а] и октября за год вперед опять 900. - Это составляет 3.775 сер. Если же Н[иколай] Пл[атонович] не отдал деньги Мар[ье] Касп[аровне], не по билету, а взятые в апреле 46 года - то я отдам ей ещё 160 сер., что и составит 3.935 руб., из которых пусть Огар[ёв] вычтет уплоченное за меня - остальное, если не встретится особых препятствий, можно вычесть с процентами (Выделено мной. - Пан Гридь)…».
Ну, тут, как говорил один мой старый знакомый, из цензурных слов на языке у меня вертятся только два - «в» и «на». Во-первых, вся эта бухгалтерия. Нет, деньги любят счёт - с этим вопросов нет. Но вы - друзья или как? Мало того, что даёте деньги друг дружке в долг, да ещё и под проценты (см. последнюю фразу в процитированном отрывке), так ещё и скрупулёзно каждую копейку фиксируете на бумаге! Во-вторых, я что-то никак в толк взять не могу: Александр Иванович ссужает под процент Николаю Платоновичу деньги, всё это записывает в свой гроссбух, так сказать, для памяти, а потом в один прекрасный день решает сверить цифирь с клиентом - ему, что, вера не позволяет написать лучшему другу? Обязательно это делать через поверенного?
М-да… Возвращаясь к тому, с чего я начал эту заметку, - к грязному белью великих людей. Читая такое, я, конечно, могу разочароваться в людях, кои до того имели некий авторитет в моих глазах, и это - минус данного подхода.
Но у него есть и парочка громадных плюсов. Первый - это то, о чём я написал выше: мы лучше начинаем понимать истоки многих мыслей и идей, которыми щедро делились с нами литераторы. Второй плюс заключается в том, что вся эта «прачечная» - своего рода алмаз, на котором проверяются люди. В данному конкретном случае и Герцен с Огарёвым и совсем не связанные с ними персонажи. В России принято много говорить о своей исключительности, духовности в противовес «бездуховному Западу». Но, вот, смотрю я на двух современников Александра Ивановича, великих друзей (без дураков!) Карла Хайнриха Маркса (Karl Heinrich Marx) и Фридриха Энгельса-младшего (Friedrich Engels), и не нахожу в них подобных мелочности и крохоборства: если надо было, Энгельс и деньги Марксу слал, и тексты его переводил, ничего не прося взамен…
На самом деле в неоднократных попытках ответить на этот вопрос я практически пальцы стёр о клавиатуру, но - собака след не берёт: читатель, с готовностью поющий осанну графу Толстому и любому другому кумиру, не слышит аргументации.
Всё просто. Даже очень просто. Я полагаю, что, ежели мы оцениваем любого иного человека по евангельскому «По плодам их узнаете их», для литераторов сей подход не работает уже хотя бы потому, что дела их, сиречь - создаваемые ими произведения, суть не столько результат работы их фантазии и ещё чего-то там, сколько, в первую голову, писательского background’а. Иными словами, хотим мы того или нет, но по-настоящему понять творца без копания в корзине с его грязным бельём не получится. Ну, либо просто читайте условного Толстого и наслаждайтесь слогом - тут, как говорится, Jedem das Seine.
Да, так вот - к чему это я. Сижу, читаю, с головой погрузившись в реалии середины XIX столетия. Времечко - то ещё: аккурат тогда завязывались если не все, то большая часть тех узелков, которые развяжутся в ХХ веке. В политике - либерализм, социализм, национализм, сионизм и антисемитизм; в социальной сфере - борьба за равноправие рас, полов и однополую любовь; в военной сфере - немецкая школа стратегии; в шахматах - школа позиционной борьбы. И т.д., и т.п.
Николай Платонович Огарёв (слева) и Александр Иванович Герцен (справа) в эмиграции, около 1860 года.
Короче говоря, много чего нового, но и старого, проверенного временем, хватает. Например, обнаруживается интересный сюжет во взаимоотношениях Александра Ивановича Герцена и его близкого друга Николая Платоновича Огарёва. Первый уже уехал на чужбину, второй - пока ещё в родных краях. И вот Огарёв шлёт Герцену 02.11.1847 года (здесь и далее все даты - по новому стилю) депешу следующего содержания [Письма Огарёва к Герцену // Литературное наследство. Том шестьдесят первый. - М.: Изд-во АН СССР, 1953. - с. 769]:
«Через три дня я еду в Москву, саrо mio (Мой дорогой (ит.) - Пан Гридь). Не особенное желание выехать из деревни влечёт меня, но дела. Предприятия и обороты большие; я на пути разбогатеть, а это я почитаю необходимым. Еду я за деньгами в Белоомут. Но если мне понадобится ещё денег, то где взять? Вышли поскорей (если возможно) доверенность Григорию Ивановичу (Григорий Иванович Ключарёв - поверенный А.Н. Герцена в Российской империи. - Пан Гридь) о размене твоих билетов и выдачу мне взаймы под залог одного из моих имений, находящегося в Пензенской губернии до 85.000 ассигнациями (или на серебро до 25.000). Я тебе буду платить по 8% на два года. Если ты этого не сделаешь, это будет и глупо и скверно, ибо при закладной ты ничего не теряешь, не рискуешь, а 8% > 4%. Между тем я сим оборотом могу сделать себе на 1-й год тысяч 50 доходу лишнего, т.е. которого ещё не имел (а имею я не более 35), а на второй год и более. А это важно для всех моих здешних предприятий, ибо без этого их подвинуть трудно...».
Итак, другу нужны деньги на какие-то - судя по доходности - финансовые махинации, и Герцен, имея такую возможность, вполне естественно спешит ему на помощь. Уже через месяц, 04.12.1847 года, он через Огарёва направляет письмо своему поверенному [Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах. Том двадцать третий. - М.:. Изд-во АН СССР, 1961. - с. 48 - 49]:
«… Это письмо вам доставит Н.П. Огарёв. Он просит меня дать ему взаймы 25 т. серебр. по 8 пр[оцентов] на два года для оборота - и под залог пензенского имения. Я нахожу это дело выгодным, лично вполне и безусловно верю Огарёву, и для того намерен просить вас принять на себя труд и получить от меня доверенность на размену главного билета моего от 17 июня 1846 № 18034 сер[ия] 388 в сто т. Остальные деньги я попрошу переложить на десятитысячные билеты, даже полагаю лучшим на имя неизвестного. Это удобнее, а № вы сообщите искренно уважаемому мною Данилу Даниловичу Шумахеру (Управляющий Московской сохранной и ссудной казной - кредитного учреждения, которое принимало вклады и выдавало ссуды помещикам под залог имений и крепостных душ. - Пан Гридь), которому при свиданье сожми[те] и за меня покрепче руку. Так как дело такой важности требует вce гарантии, то я попрошу вас все акты составить с соблюдением всех форм, расходы все падают на Огарёва (Выделено мной. - Пан Гридь)…».
Вероятно, кого-то смутит денежная составляющая в отношениях между друзьями - заём, проценты и, опять же, эта скребущая по сознания фраза «расходы все падают на Огарёва», но будем реалистами: сумма в 25 тыс. рублей серебром - это вам не баран начихал, можно чуток и подстраховаться.
А дальше начинается интересное: история по неведомой мне причине изрядно подзатянулась, и через 10 месяцев (!), 14.10.1848 года, Герцен с явно читаемыми сомнениями пишет Ключарёву [Там же, с. 108 - 109]:
«... Хотя я никак не считаю действительно выгодным давать деньги взаймы, тем не менее этот случай составляет полное исключение. Огарёв принадлежит к самым близким людям, мы с ним росли вместе, и не только материально вместе - но и душевно. В нём я совершенно уверен. Если я затруднялся и приискивал обеспеченья в такой значительной сумме - это единственно в одном несчастном предположении смерти Огарёва, ибо его наследнику я не верю, племянники несовершеннолетни, а Плаутин (Сергей Фёдорович Плаутин, полковник в отставке, муж старшей сестры (свояк) Огарёва, Анны Платоновны. - Пан Гридь) сам не может, я думаю, внушить доверия даже своей жене. - Видя теперь и из вашего письма, и из письма Огарёва, что деньги ему необходимы на оборот, я решаюсь их ему дать. Пусть Маршев (Купец 2-ой гильдии Иван Иванович Маршев, побочный брат Н.П. Огарёва. - Пан Гридь) с своей стороны подпишет (как вы лучшим найдёте), пусть будут соблюдены все возможные формы - кроме залога именья, что оказывается невозможным. - Я очень желал бы, чтоб вы приняли на себя труд заметить Огарёву, что мне очень хотелось бы на всякий случай, чтоб он особенно поручил этот долг и прежний во внимание своих наследников. […] Разумеется, чем меньше, тем лучше. Лучше 20 т., нежели 25 - но, если им непременно нужно 25, я согласен, проценты за один год вперёд (Выделено мной. - Пан Гридь), по прошествии года можно будет вексель протестовать, и тогда он пойдёт ещё на год…».
«Портрет Анны Платоновны Плаутиной с сыном» кисти художника Карла фон Хампельн (Karl von Hampeln) - к слову, глухонемого от рождения, - созданный в 1830-ые годы. Портрет производит неизгладимое впечатление. Должен заметить, что мне нравятся работы фон Хампельн, но эта - нечто! Видимо, сказалось наложение великолепной техники мастера на сногсшибательную натуру (а судя по портрету, Анна Платоновна в лучшие свои годы - на полотне ей под тридцать - была эффектной дамой!).
Ну, не знаю, не знаю. Чем дальше в лес, тем меньше вся эта история становиться похожей на настоящую мужскую дружбу: мало того, что Александр Иванович тянет с выдачей денег взаймы, так он ещё вдруг озаботился безопасностью своих денег на случай смерти друга (который - замечу я в скобках - переживёт его на семь лет) и, вообще, решил взять проценты за первый год вперёд! Ай да Герцен!
Впрочем, это ещё не конец истории - читаем далее [Там же, с. 109]:
«… Теперь о прежних счетах с Огарёвым. Я действительно писал ему о разных важных тратах - ему стоит только сказать, сколько потрачено им за меня. Всего за ним было к 1 янв. 1848 - 1.975 руб. сер. Сверх того, по заёмному письму одному от августа, другому от октября следовало за год 900 руб. сер. - Да от август[а] нынеш[него] год[а] и октября за год вперед опять 900. - Это составляет 3.775 сер. Если же Н[иколай] Пл[атонович] не отдал деньги Мар[ье] Касп[аровне], не по билету, а взятые в апреле 46 года - то я отдам ей ещё 160 сер., что и составит 3.935 руб., из которых пусть Огар[ёв] вычтет уплоченное за меня - остальное, если не встретится особых препятствий, можно вычесть с процентами (Выделено мной. - Пан Гридь)…».
Ну, тут, как говорил один мой старый знакомый, из цензурных слов на языке у меня вертятся только два - «в» и «на». Во-первых, вся эта бухгалтерия. Нет, деньги любят счёт - с этим вопросов нет. Но вы - друзья или как? Мало того, что даёте деньги друг дружке в долг, да ещё и под проценты (см. последнюю фразу в процитированном отрывке), так ещё и скрупулёзно каждую копейку фиксируете на бумаге! Во-вторых, я что-то никак в толк взять не могу: Александр Иванович ссужает под процент Николаю Платоновичу деньги, всё это записывает в свой гроссбух, так сказать, для памяти, а потом в один прекрасный день решает сверить цифирь с клиентом - ему, что, вера не позволяет написать лучшему другу? Обязательно это делать через поверенного?
М-да… Возвращаясь к тому, с чего я начал эту заметку, - к грязному белью великих людей. Читая такое, я, конечно, могу разочароваться в людях, кои до того имели некий авторитет в моих глазах, и это - минус данного подхода.
Но у него есть и парочка громадных плюсов. Первый - это то, о чём я написал выше: мы лучше начинаем понимать истоки многих мыслей и идей, которыми щедро делились с нами литераторы. Второй плюс заключается в том, что вся эта «прачечная» - своего рода алмаз, на котором проверяются люди. В данному конкретном случае и Герцен с Огарёвым и совсем не связанные с ними персонажи. В России принято много говорить о своей исключительности, духовности в противовес «бездуховному Западу». Но, вот, смотрю я на двух современников Александра Ивановича, великих друзей (без дураков!) Карла Хайнриха Маркса (Karl Heinrich Marx) и Фридриха Энгельса-младшего (Friedrich Engels), и не нахожу в них подобных мелочности и крохоборства: если надо было, Энгельс и деньги Марксу слал, и тексты его переводил, ничего не прося взамен…