Рынок: свобода или регулирование?
В последнее время в связи с резким падением курса рубля у нас активизировалась старинная русская игра - поиск виновных. Следственный комитет предложил ввести уголовную ответственность за спекуляцию. В печати появились расследования о спекуляциях крупных российских банков, которые продавали рубль в больших объемах, тем самым способствуя понижению его цены на рынке.
По поводу первого - борьбы со спекулянтами - я уже писал.
По поводу второго - скупки долларов крупными банками - думаю, что так оно и есть. Но поведение крупных банков я объясняю не подчиненностью их действий решениям Госдепа, а элементарным желанием заработать, совершенно неискоренимым у предпринимателя.
Если банкир может взять кредит в ЦБ России под 10% годовых, и при этом он видит, что рубль катится вниз со скоростью 15% в месяц, то ему не трудно прийти к идее простой операции: занять в ЦБ рублей побольше и купить на них доллары, и тем самым очень неплохо заработать, не вкладывая собственных денег ни рубля. (Замечу, что так могут себя вести и частные лица). Гневаться здесь надо не на банкиров, а на ЦБ России, в котором работают очень грамотные люди. Почему бы им не ограничить резко кредитование банков в период «атаки на рубль». Вообще-то, это их прямая обязанность.
Но все эти разговоры вызывают желание посмотреть на вопрос шире и вернуться к старой, но до сих пор актуальной дискуссии о том, как государство должно вести себя по отношению к рынку. Должно ли государство по возможности не влиять на рынок, предоставив ему свободу (принцип laissez-faire - лесе-фер - «позвольте делать») или рынок следует регулировать, подправляя ошибки, которые он неизбежно совершает, если в него не вмешиваться?
Этот вопрос является одним из великих вопросов экономики. По ответу на этот вопрос разделяются сегодня экономические направления мысли: кейнсианство, неоклассика, австрийская школа экономики. От правильного ответа на этот вопрос зависит, найдет ли человечество выход из того тупика, в который сегодня попала мировая экономика.
Сегодняшнее состояние, так называемого, Западного общества, внушает тревогу и вызывает критику многих, но критика эта идет с двух противоположных сторон. Большинство говорит, что свободный рынок, стремление к наживе, породили бездуховное общество, полное пороков. Выход усматривают в усилении контроля, во вмешательстве государства в стихию рынка, где все продается и все покупается, в контроле общества, его здоровых сил, над нравственной сферой и над рыночными отношениями.
Надо сказать, что эти идеи доминируют сегодня не только в России, но и на самом Западе. Даже США, самая рыночная в прошлом страна, сегодня насквозь зарегулирована.
Другая группа критиков - гораздо меньшая по численности - напротив, утверждает, что все проблемы Запада (вообще-то, точнее, развитого капиталистического общества) идут как раз от зарегулированности, от того, что рынок не является свободным, что ему не дают правильно развиваться. К этой группе экономистов относятся прежде всего представители Австрийской школы экономики. О себе я не могу сказать, что я принадлежу к Австрийской школе экономики, это было бы чересчур самонадеянно. Я не могу себя даже помыслить рядом с гигантами, создавшими и развивающими это направление. Скажу только, что за пределами Австрийской школы я нигде не вижу стройной, последовательной, логически непротиворечивой системы в подходе к экономическим явлениям и проблемам.
Возвращаясь к вопросу о свободе или регулировании рынка я хочу привести фрагмент полемики одного из «австрияков», американского экономиста Джина Кэллахана из его потрясающей книжки «Экономика для обычных людей». Он полемизирует с Дж. Греем, который в книге «Пробуждение просвещения…» следующим образом выражает недовольство рыночным обществом:
«Восхваление потребительского выбора как единственной неоспоримой ценности в рыночных обществах девальвирует обязательства и стабильность в личных отношениях и стимулирует распространение взглядов на брак и семью как на средство самореализации. Динамика рыночных процессов разрушает социальную иерархию и опрокидывает устоявшиеся ожидания. Общественное положение становится эфемерным, вера непрочной, а во главу угла ставится контракт. Такое растворение местных сообществ под воздействием рыночной мобильности рабочей силы ослабляет - если не полностью разрушает - неформальный мониторинг поведения со стороны сообщества, являющейся наиболее эффективной мерой против преступлений».
Не правда ли, очень знакомые мотивы. Конечно, сформулировано по-американски, но понятно же, что человек про духовные скрепы говорит, которые разрушает бездушный свободный рынок. Аргумент серьезный. Вот что ему отвечает Кэллахан.
«Потребительский выбор» (или, иными словами, свобода) дает возможность человеку самостоятельно выбирать между «обязательствами и стабильностью личных отношений» и новой микроволновой печью. По словам Мизеса (одного из основателей Австрийской школы - Г. Б.), выбор потребителей в рыночном обществе не исчерпывается лишь материальными объектами или вещами на продажу. Суть свободного выбора заключается в том, что выбирающий сам определяет, что он ценит выше. Обязательства, стабильность, любовь, общественное положение и все другие человеческие ценности предлагаются на выбор.
Где был Грей, когда государство, пользуясь суверенным правом на принудительное отчуждение частной собственности, силой заставляло переселяться массы людей, сносило целые районы во имя реконструкции и захватывало собственность, вынуждая людей переезжать?
А что Грей будет делать с теми людьми, которые, предоставленные самим себе, могут под давлением обстоятельств пожелать сменить место жительства? Разумеется, он должен будет остановить их! Интеллектуалы, подобные Джону Грею, будут порхать между «мозговыми трестами» и конференциями по всему миру, в то время как заводские рабочие, по их мнению, должны оставаться там, где родились. Грей не может не признавать того факта, что жизнь полна компромиссов, и лучшие возможности могут быть доступны в каком-то отдаленном от дома месте. Он не может игнорировать необходимость принятия трудных решений, но будет рад сделать это за вас.
Кто должен решить, какое внимание необходимо уделять традиционным ценностям: «власти» или сами отдельные люди, судьбу которых собираются определить?
«Мы» не можем решить, насколько активно следует внедрять новшества и в какой мере придерживаться традиции, - каждый из нас самостоятельно решает этот вопрос.
Еще одно недовольство рыночным обществом заключается в том, что «мы» утратили контроль над общественной жизнью, теперь ею управляет «рынок», принимая решение за нас. Так, например, в книге «Иллюзия выбора…» Э. Б. Шмуклер называет рынок «вышедшим из под контроля монстром, который из-за своих перекосов и искажений несет нас туда, куда выбрала эта система, а не мы сами. Представление, что рынок позволяет людям самим определять свою судьбу, не более чем широко распространенное заблуждение».
Шмуклер требует невозможного, если его идеалом является система, где каждый получает желаемое. Целей великое множество, а средства их достижения ограничены, и действующий человек должен каким-то образом преодолеть существующий дисбаланс. Ограниченные средства необходимо распределить между конкурирующими целями. Рыночное общество дает нам возможность сделать это при помощи цен, которые люди готовы платить за различные потребительские товары. На какой основе Шмуклер будет распределять имеющиеся ресурсы?
Когда он говорит, что «мы», а не «рынок» должны выбирать нашу цель, то под «мы» он понимает политический процесс. Но как мы показали, политика по природе своей контролируется группами особых интересов. Поэтому требование Шмуклера сводится к тому, чтобы выбор за нас делали различные лоббисты и властные группировки, а не мы сами.
Рыночное общество не запрещает своим членам формировать сообщества, уединяться для медитации, приобретать землю и превращать ее в природный заповедник или заниматься другими «нематериальными» исканиями». Если мы не делаем этого, но якобы хотим делать, то это лишь попытка избежать ответственности и возложить вину за свой выбор на «рынок».
Если выясняется, что потребители предпочитают «дрянные» и «вульгарные» товары, это вина не «рынка». Как пишет Мизес: «Критикуя прибыль, моралисты и проповедники не понимают сути. Предприниматель не виноват, что потребитель - нард, простой человек - предпочитают спиртные напитки Библии, а детективы - серьезной литературе, и что государство предпочитает пушки вместо масла. Предприниматель не получает больше прибыли, продавая «плохие» вещи, чем «хорошие». Его прибыль тем выше, чем лучше ему удается обеспечить потребителей теми вещами, которые они требуют более настойчиво. Люди пьют опьяняющие напитки не для того, чтоб обеспечить «алкогольный капитал».
Верно, что мы часто находимся во власти решений других людей. Если я хочу приобрести унцию золота за два доллара, то тот факт, что другие готовы заплатить за ту же унцию 1100 долларов, несомненно не позволит мне реализовать свой план. Но мои трудности возникают не из-за монстра, именуемого «рынком», а потому, что человеческие желания беспредельны, в то время как средства для их удовлетворения ограничены. «Рынок» - не более чем равнодействующая мириадов индивидуальных выборов. Никакая социальная система не может игнорировать тот факт, что никто не в состоянии иметь столько золота, сколько ему хочется. Кто-то должен решать, кому сколько золота иметь, и если это будет не система цен, то, следовательно, это будет воля правителей, кем бы они ни были.
Экономическая наука не считает, что желания потребителей чисты или добродетельны. Она показывает, что рыночный процесс - единственный способ для приблизительного соизмерения желаний. При любых других системах предпринимается попытка навязать ценности правителя подданным. Те, кто планируют что-то навязать, очень высоко ценят свои суждения и слишком низко - суждения остальных.
Описывая тех, кто стремится силой навязать свои оценки всем остальным согражданам, Мизес говорит: « Ими движет комплекс диктатора. Они хотят обращаться со своими согражданами так же, как инженер с материалами, из которых он строит дома. Они хотят заменить планы всех остальных людей своим уникальным, всеобъемлющим планом. Они видят себя в роли диктатора - дуче, фюрера, производственного царя, в руках которого все остальные человеческие особи лишь пешки. Ссылаясь на общество как действующую силу, они имеют ввиду себя. Говоря, что доминирующую сегодня анархию индивидуализма должны сменить сознательные действия общества, они имеют в виду свое собственное сознание, а не чье-то еще».
P. S. Кому как, а мной такие тексты воспринимаются как та мелодия из волшебных фильмов-сказок, которая звучит в момент исчезновения злых духов, когда перед нами вместо лягушки предстает прекрасная принцесса - жизнь - в своей естественной, спасенной от демонов красоте.
По поводу первого - борьбы со спекулянтами - я уже писал.
По поводу второго - скупки долларов крупными банками - думаю, что так оно и есть. Но поведение крупных банков я объясняю не подчиненностью их действий решениям Госдепа, а элементарным желанием заработать, совершенно неискоренимым у предпринимателя.
Если банкир может взять кредит в ЦБ России под 10% годовых, и при этом он видит, что рубль катится вниз со скоростью 15% в месяц, то ему не трудно прийти к идее простой операции: занять в ЦБ рублей побольше и купить на них доллары, и тем самым очень неплохо заработать, не вкладывая собственных денег ни рубля. (Замечу, что так могут себя вести и частные лица). Гневаться здесь надо не на банкиров, а на ЦБ России, в котором работают очень грамотные люди. Почему бы им не ограничить резко кредитование банков в период «атаки на рубль». Вообще-то, это их прямая обязанность.
Но все эти разговоры вызывают желание посмотреть на вопрос шире и вернуться к старой, но до сих пор актуальной дискуссии о том, как государство должно вести себя по отношению к рынку. Должно ли государство по возможности не влиять на рынок, предоставив ему свободу (принцип laissez-faire - лесе-фер - «позвольте делать») или рынок следует регулировать, подправляя ошибки, которые он неизбежно совершает, если в него не вмешиваться?
Этот вопрос является одним из великих вопросов экономики. По ответу на этот вопрос разделяются сегодня экономические направления мысли: кейнсианство, неоклассика, австрийская школа экономики. От правильного ответа на этот вопрос зависит, найдет ли человечество выход из того тупика, в который сегодня попала мировая экономика.
Сегодняшнее состояние, так называемого, Западного общества, внушает тревогу и вызывает критику многих, но критика эта идет с двух противоположных сторон. Большинство говорит, что свободный рынок, стремление к наживе, породили бездуховное общество, полное пороков. Выход усматривают в усилении контроля, во вмешательстве государства в стихию рынка, где все продается и все покупается, в контроле общества, его здоровых сил, над нравственной сферой и над рыночными отношениями.
Надо сказать, что эти идеи доминируют сегодня не только в России, но и на самом Западе. Даже США, самая рыночная в прошлом страна, сегодня насквозь зарегулирована.
Другая группа критиков - гораздо меньшая по численности - напротив, утверждает, что все проблемы Запада (вообще-то, точнее, развитого капиталистического общества) идут как раз от зарегулированности, от того, что рынок не является свободным, что ему не дают правильно развиваться. К этой группе экономистов относятся прежде всего представители Австрийской школы экономики. О себе я не могу сказать, что я принадлежу к Австрийской школе экономики, это было бы чересчур самонадеянно. Я не могу себя даже помыслить рядом с гигантами, создавшими и развивающими это направление. Скажу только, что за пределами Австрийской школы я нигде не вижу стройной, последовательной, логически непротиворечивой системы в подходе к экономическим явлениям и проблемам.
Возвращаясь к вопросу о свободе или регулировании рынка я хочу привести фрагмент полемики одного из «австрияков», американского экономиста Джина Кэллахана из его потрясающей книжки «Экономика для обычных людей». Он полемизирует с Дж. Греем, который в книге «Пробуждение просвещения…» следующим образом выражает недовольство рыночным обществом:
«Восхваление потребительского выбора как единственной неоспоримой ценности в рыночных обществах девальвирует обязательства и стабильность в личных отношениях и стимулирует распространение взглядов на брак и семью как на средство самореализации. Динамика рыночных процессов разрушает социальную иерархию и опрокидывает устоявшиеся ожидания. Общественное положение становится эфемерным, вера непрочной, а во главу угла ставится контракт. Такое растворение местных сообществ под воздействием рыночной мобильности рабочей силы ослабляет - если не полностью разрушает - неформальный мониторинг поведения со стороны сообщества, являющейся наиболее эффективной мерой против преступлений».
Не правда ли, очень знакомые мотивы. Конечно, сформулировано по-американски, но понятно же, что человек про духовные скрепы говорит, которые разрушает бездушный свободный рынок. Аргумент серьезный. Вот что ему отвечает Кэллахан.
«Потребительский выбор» (или, иными словами, свобода) дает возможность человеку самостоятельно выбирать между «обязательствами и стабильностью личных отношений» и новой микроволновой печью. По словам Мизеса (одного из основателей Австрийской школы - Г. Б.), выбор потребителей в рыночном обществе не исчерпывается лишь материальными объектами или вещами на продажу. Суть свободного выбора заключается в том, что выбирающий сам определяет, что он ценит выше. Обязательства, стабильность, любовь, общественное положение и все другие человеческие ценности предлагаются на выбор.
Где был Грей, когда государство, пользуясь суверенным правом на принудительное отчуждение частной собственности, силой заставляло переселяться массы людей, сносило целые районы во имя реконструкции и захватывало собственность, вынуждая людей переезжать?
А что Грей будет делать с теми людьми, которые, предоставленные самим себе, могут под давлением обстоятельств пожелать сменить место жительства? Разумеется, он должен будет остановить их! Интеллектуалы, подобные Джону Грею, будут порхать между «мозговыми трестами» и конференциями по всему миру, в то время как заводские рабочие, по их мнению, должны оставаться там, где родились. Грей не может не признавать того факта, что жизнь полна компромиссов, и лучшие возможности могут быть доступны в каком-то отдаленном от дома месте. Он не может игнорировать необходимость принятия трудных решений, но будет рад сделать это за вас.
Кто должен решить, какое внимание необходимо уделять традиционным ценностям: «власти» или сами отдельные люди, судьбу которых собираются определить?
«Мы» не можем решить, насколько активно следует внедрять новшества и в какой мере придерживаться традиции, - каждый из нас самостоятельно решает этот вопрос.
Еще одно недовольство рыночным обществом заключается в том, что «мы» утратили контроль над общественной жизнью, теперь ею управляет «рынок», принимая решение за нас. Так, например, в книге «Иллюзия выбора…» Э. Б. Шмуклер называет рынок «вышедшим из под контроля монстром, который из-за своих перекосов и искажений несет нас туда, куда выбрала эта система, а не мы сами. Представление, что рынок позволяет людям самим определять свою судьбу, не более чем широко распространенное заблуждение».
Шмуклер требует невозможного, если его идеалом является система, где каждый получает желаемое. Целей великое множество, а средства их достижения ограничены, и действующий человек должен каким-то образом преодолеть существующий дисбаланс. Ограниченные средства необходимо распределить между конкурирующими целями. Рыночное общество дает нам возможность сделать это при помощи цен, которые люди готовы платить за различные потребительские товары. На какой основе Шмуклер будет распределять имеющиеся ресурсы?
Когда он говорит, что «мы», а не «рынок» должны выбирать нашу цель, то под «мы» он понимает политический процесс. Но как мы показали, политика по природе своей контролируется группами особых интересов. Поэтому требование Шмуклера сводится к тому, чтобы выбор за нас делали различные лоббисты и властные группировки, а не мы сами.
Рыночное общество не запрещает своим членам формировать сообщества, уединяться для медитации, приобретать землю и превращать ее в природный заповедник или заниматься другими «нематериальными» исканиями». Если мы не делаем этого, но якобы хотим делать, то это лишь попытка избежать ответственности и возложить вину за свой выбор на «рынок».
Если выясняется, что потребители предпочитают «дрянные» и «вульгарные» товары, это вина не «рынка». Как пишет Мизес: «Критикуя прибыль, моралисты и проповедники не понимают сути. Предприниматель не виноват, что потребитель - нард, простой человек - предпочитают спиртные напитки Библии, а детективы - серьезной литературе, и что государство предпочитает пушки вместо масла. Предприниматель не получает больше прибыли, продавая «плохие» вещи, чем «хорошие». Его прибыль тем выше, чем лучше ему удается обеспечить потребителей теми вещами, которые они требуют более настойчиво. Люди пьют опьяняющие напитки не для того, чтоб обеспечить «алкогольный капитал».
Верно, что мы часто находимся во власти решений других людей. Если я хочу приобрести унцию золота за два доллара, то тот факт, что другие готовы заплатить за ту же унцию 1100 долларов, несомненно не позволит мне реализовать свой план. Но мои трудности возникают не из-за монстра, именуемого «рынком», а потому, что человеческие желания беспредельны, в то время как средства для их удовлетворения ограничены. «Рынок» - не более чем равнодействующая мириадов индивидуальных выборов. Никакая социальная система не может игнорировать тот факт, что никто не в состоянии иметь столько золота, сколько ему хочется. Кто-то должен решать, кому сколько золота иметь, и если это будет не система цен, то, следовательно, это будет воля правителей, кем бы они ни были.
Экономическая наука не считает, что желания потребителей чисты или добродетельны. Она показывает, что рыночный процесс - единственный способ для приблизительного соизмерения желаний. При любых других системах предпринимается попытка навязать ценности правителя подданным. Те, кто планируют что-то навязать, очень высоко ценят свои суждения и слишком низко - суждения остальных.
Описывая тех, кто стремится силой навязать свои оценки всем остальным согражданам, Мизес говорит: « Ими движет комплекс диктатора. Они хотят обращаться со своими согражданами так же, как инженер с материалами, из которых он строит дома. Они хотят заменить планы всех остальных людей своим уникальным, всеобъемлющим планом. Они видят себя в роли диктатора - дуче, фюрера, производственного царя, в руках которого все остальные человеческие особи лишь пешки. Ссылаясь на общество как действующую силу, они имеют ввиду себя. Говоря, что доминирующую сегодня анархию индивидуализма должны сменить сознательные действия общества, они имеют в виду свое собственное сознание, а не чье-то еще».
P. S. Кому как, а мной такие тексты воспринимаются как та мелодия из волшебных фильмов-сказок, которая звучит в момент исчезновения злых духов, когда перед нами вместо лягушки предстает прекрасная принцесса - жизнь - в своей естественной, спасенной от демонов красоте.