Рецепт семейного счастья на могильной плите
Шушан прожила огромную, длиною в вечность, жизнь.
На вопрос о возрасте отвечала всегда одинаково: «Родилась в последний год правления Александра II, вот и считайте».
Люди считали. Изумлялись, переспрашивали, получив утвердительный ответ, разводили руками. Шушан выглядела от силы на семьдесят лет, а по расчётам получались все девяносто пять.
В разделе «о родившихся» метрической церковной книги она значилась вслед за своим братом-близнецом - мальчиков всегда записывали в первый черёд. Через полгода запись о брате появилась в разделе об умерших, а Шушан, единственная из новорожденных пережившая вспышку кори, осталась жить.
Три раза, что для армянской женщины неслыханная дерзость, выходила замуж. Первый муж утонул, едва они справили месяц свадьбы. Шушан от него не забеременела. «Да и как забеременеть, если мне было четырнадцать, ему - шестнадцать. Сами толком ещё не разобрались, что да как», - со смущённым смехом говорила она. Полюбить его не успела, возненавидеть - тоже. Потому отпустила с лёгкостью и вспоминала редко, когда только спрашивали.
Второго мужа Шушан люто ненавидела. Пыталась даже отравить: добавила щепоть мышьяка в тесто, испекла лепёшку, положила в узелок с едой, который собрала ему на пашню. Но муж выжил, отделавшись рвотой и слабостью. Шушан же, испугавшись содеянного, проплакала несколько дней, а потом постилась год, чтобы хоть как-то искупить грех.
Бил он её безбожно, страшно. Приговаривал: женщину нужно колотить так, чтобы спина стала мягче живота.
Когда его забрали на войну, Шушан молилась только об одном: чтобы в него угодил пушечный снаряд.
Детей от него родить она не смогла: семь выкидышей от тяжёлых побоев, вечно ноющие суставы, криво сросшаяся кость ноги. Чтоб не прихрамывать, просила сапожника сделать каблук одного ботинка короче. Ходила, выпрямившись в струнку и стараясь не касаться пяткой земли.
Когда муж благополучно не вернулся, наотрез отказалась носить по нему траур. Мужики возмутились, но бабы сверкнули на них глазом - не ваше дело.
Вспоминая о нём, Шушан горько плакала. Не от обиды или злости, а из жалости к себе.
В третий раз она собралась замуж в сорок два года, переполошив весь провинциальный городок. Соседки решили, что она сошла с ума и ходили к ней, чтоб образумить. «Какое замужество на старости лет? Посмотри на себя, хромая, волосы в седине!» - возмущались они. Шушан терпеливо их выслушивала, даже поддакивала. Ставила самовар, нарезала сыр, колола щипцами дефицитный сахар. Выпроваживала гостей, а сама, наспех помывшись и укутавшись в шерстяную шаль, бежала к возлюбленному. Он был младше её на десять лет. Молодой, вдовый, красивый. Шушан его очень любила. Родили от него хорошенькую кареглазую девочку. А потом, спустя четыре года, проводила к другой, которая была моложе, красивее и здоровее. Восприняла уход мужа со смирением: каждому отмерена своя доля счастья. Положила с собой круг его любимой ореховой гаты и подробный рецепт, чтобы новая жена тоже её пекла: «В начинку из грецких орехов добавляй полчашки жареного миндаля, и обязательно - полную стопочку кизиловки».
Любила его до самой своей смерти.
Умерла Шушан, справив столетие. На могильном камне попросила высечь имена всех своих мужей.
Сверху, на самом видном месте - имя третьего, любимого.
Посередине - первого, ушедшего почти ребёнком.
А внизу, там, где особо не разглядеть за проросшей травой - второго, ненавистного.
На вопрос правнука зачем указывать его имя, Шушан, поразмыслив, ответила: «Чтоб хоть кто-то о нём вспоминал».
Своё имя она велела не указывать, объяснив, что и так будет красиво.
Правнук ослушаться побоялся, но на обратной стороне могильного камня попросил выбить рецепт той самой гаты.
И подписать - в память о нашей прекрасной нани Шушан.
На вопрос о возрасте отвечала всегда одинаково: «Родилась в последний год правления Александра II, вот и считайте».
Люди считали. Изумлялись, переспрашивали, получив утвердительный ответ, разводили руками. Шушан выглядела от силы на семьдесят лет, а по расчётам получались все девяносто пять.
В разделе «о родившихся» метрической церковной книги она значилась вслед за своим братом-близнецом - мальчиков всегда записывали в первый черёд. Через полгода запись о брате появилась в разделе об умерших, а Шушан, единственная из новорожденных пережившая вспышку кори, осталась жить.
Три раза, что для армянской женщины неслыханная дерзость, выходила замуж. Первый муж утонул, едва они справили месяц свадьбы. Шушан от него не забеременела. «Да и как забеременеть, если мне было четырнадцать, ему - шестнадцать. Сами толком ещё не разобрались, что да как», - со смущённым смехом говорила она. Полюбить его не успела, возненавидеть - тоже. Потому отпустила с лёгкостью и вспоминала редко, когда только спрашивали.
Второго мужа Шушан люто ненавидела. Пыталась даже отравить: добавила щепоть мышьяка в тесто, испекла лепёшку, положила в узелок с едой, который собрала ему на пашню. Но муж выжил, отделавшись рвотой и слабостью. Шушан же, испугавшись содеянного, проплакала несколько дней, а потом постилась год, чтобы хоть как-то искупить грех.
Бил он её безбожно, страшно. Приговаривал: женщину нужно колотить так, чтобы спина стала мягче живота.
Когда его забрали на войну, Шушан молилась только об одном: чтобы в него угодил пушечный снаряд.
Детей от него родить она не смогла: семь выкидышей от тяжёлых побоев, вечно ноющие суставы, криво сросшаяся кость ноги. Чтоб не прихрамывать, просила сапожника сделать каблук одного ботинка короче. Ходила, выпрямившись в струнку и стараясь не касаться пяткой земли.
Когда муж благополучно не вернулся, наотрез отказалась носить по нему траур. Мужики возмутились, но бабы сверкнули на них глазом - не ваше дело.
Вспоминая о нём, Шушан горько плакала. Не от обиды или злости, а из жалости к себе.
В третий раз она собралась замуж в сорок два года, переполошив весь провинциальный городок. Соседки решили, что она сошла с ума и ходили к ней, чтоб образумить. «Какое замужество на старости лет? Посмотри на себя, хромая, волосы в седине!» - возмущались они. Шушан терпеливо их выслушивала, даже поддакивала. Ставила самовар, нарезала сыр, колола щипцами дефицитный сахар. Выпроваживала гостей, а сама, наспех помывшись и укутавшись в шерстяную шаль, бежала к возлюбленному. Он был младше её на десять лет. Молодой, вдовый, красивый. Шушан его очень любила. Родили от него хорошенькую кареглазую девочку. А потом, спустя четыре года, проводила к другой, которая была моложе, красивее и здоровее. Восприняла уход мужа со смирением: каждому отмерена своя доля счастья. Положила с собой круг его любимой ореховой гаты и подробный рецепт, чтобы новая жена тоже её пекла: «В начинку из грецких орехов добавляй полчашки жареного миндаля, и обязательно - полную стопочку кизиловки».
Любила его до самой своей смерти.
Умерла Шушан, справив столетие. На могильном камне попросила высечь имена всех своих мужей.
Сверху, на самом видном месте - имя третьего, любимого.
Посередине - первого, ушедшего почти ребёнком.
А внизу, там, где особо не разглядеть за проросшей травой - второго, ненавистного.
На вопрос правнука зачем указывать его имя, Шушан, поразмыслив, ответила: «Чтоб хоть кто-то о нём вспоминал».
Своё имя она велела не указывать, объяснив, что и так будет красиво.
Правнук ослушаться побоялся, но на обратной стороне могильного камня попросил выбить рецепт той самой гаты.
И подписать - в память о нашей прекрасной нани Шушан.