Колыбельная для Микаэля
Если посмотреть на старый Берд с высоты облаков, кажется - дома намеренно построили таким образом, чтобы они опоясывали спину уходящего далеко вниз ущелья. Дно ущелья грохочет стылой рекой - на днях сошел снежный оползень, взбаламутив ее прозрачные воды, и теперь они бегут вперед себя, задыхаясь от мутной пены, каменной пыли и подгнившей за зиму прошлогодней дровяной трухи.
Если встать на самом краю ущелья и раскинуть в стороны руки, можно почувствовать, как струится сквозь тебя свет: солнце огромное, огненно-шершавое, висит над головой, словно перезрелый персик - на ладони не покатать, шкурка вмиг слезает от прикосновения.
Говорят, когда сто лет назад в Берд пришла саранча, священник тер Анан именно с этого ущелья руководил людьми, которые, меняя направление вод в арыках, вели по каменным улочкам стрекочущие стаи насекомых. Они вывели саранчу за старую крепость, где та, вдоволь поглумившись над виноградниками мелика Левона, улетала прочь, не причинив огородам крестьян вреда. Мелик Левон обижаться на священника не стал - какие могут быть обиды, когда он спас деревню от голодной смерти. Дед мелика сам был из крестьян и с детства привил внукам уважительное отношение к беднякам.
- Рангом ниже - душой чище, - любил повторять он.
Мелик Левон крепко запомнил эти слова.
- Умца-умца-умца, - скачет на одной ноге дурачок Вачо, размахивая свободной рукой. Другой он прижимает к груди футбольный мяч.
Мяч новый, кожаный, красно-белый. Директор спортивного магазина самолично подарил его Вачо. Гантели ещё хотел подарить, но потом передумал - не дай бог покалечится.
Вачо ушёл из спортивного магазина довольный, гулял по Берду, каждому встречному хвастал мячом - видели, видели?
- Умца-умца-умца, - скачет он на одной ноге. Вот уже тридцать лет, как Вачо три года, в каждом городе свой Бенджи Компсон, по-другому не бывает. Каждый город - чья-то Йокнапатофа.
Когда-нибудь я вернусь сюда. Когда-нибудь я вернусь сюда навсегда.
У меня будет свой каменный дом, деревянная веранда, увитая виноградной лозой. Калитка будет запираться на простую щеколду - со временем она заржавеет, но исправно будет впускать во двор всякого, кто, перегнувшись через низкий край частокола, подденет крюк.
Утра мои будут начинаться с крика петухов, полдни сочиться сквозь пальцы медовым зноем, вечера будут прохладны от тумана, неизменно спускающегося с макушки Хали-кара. Ночи мои будут осенены пением сверчков - рури-рури-рури.
- Рури-рури, моему сыночку рури, моему ангелочку рури, - сто лет назад убаюкивала сына прапрабабушка Шаракан.
Рури-рури, будут петь мне её колыбельную сверчки.
Что остаётся кроме запахов-вкусов-цветов, что бережно храня, передают нам матери-прародительницы?
Только колыбельные.
Вначале было слово, и слово это нам напели.
https://soundcloud.com/narine-abgaryan/zulal-ruri
Если встать на самом краю ущелья и раскинуть в стороны руки, можно почувствовать, как струится сквозь тебя свет: солнце огромное, огненно-шершавое, висит над головой, словно перезрелый персик - на ладони не покатать, шкурка вмиг слезает от прикосновения.
Говорят, когда сто лет назад в Берд пришла саранча, священник тер Анан именно с этого ущелья руководил людьми, которые, меняя направление вод в арыках, вели по каменным улочкам стрекочущие стаи насекомых. Они вывели саранчу за старую крепость, где та, вдоволь поглумившись над виноградниками мелика Левона, улетала прочь, не причинив огородам крестьян вреда. Мелик Левон обижаться на священника не стал - какие могут быть обиды, когда он спас деревню от голодной смерти. Дед мелика сам был из крестьян и с детства привил внукам уважительное отношение к беднякам.
- Рангом ниже - душой чище, - любил повторять он.
Мелик Левон крепко запомнил эти слова.
- Умца-умца-умца, - скачет на одной ноге дурачок Вачо, размахивая свободной рукой. Другой он прижимает к груди футбольный мяч.
Мяч новый, кожаный, красно-белый. Директор спортивного магазина самолично подарил его Вачо. Гантели ещё хотел подарить, но потом передумал - не дай бог покалечится.
Вачо ушёл из спортивного магазина довольный, гулял по Берду, каждому встречному хвастал мячом - видели, видели?
- Умца-умца-умца, - скачет он на одной ноге. Вот уже тридцать лет, как Вачо три года, в каждом городе свой Бенджи Компсон, по-другому не бывает. Каждый город - чья-то Йокнапатофа.
Когда-нибудь я вернусь сюда. Когда-нибудь я вернусь сюда навсегда.
У меня будет свой каменный дом, деревянная веранда, увитая виноградной лозой. Калитка будет запираться на простую щеколду - со временем она заржавеет, но исправно будет впускать во двор всякого, кто, перегнувшись через низкий край частокола, подденет крюк.
Утра мои будут начинаться с крика петухов, полдни сочиться сквозь пальцы медовым зноем, вечера будут прохладны от тумана, неизменно спускающегося с макушки Хали-кара. Ночи мои будут осенены пением сверчков - рури-рури-рури.
- Рури-рури, моему сыночку рури, моему ангелочку рури, - сто лет назад убаюкивала сына прапрабабушка Шаракан.
Рури-рури, будут петь мне её колыбельную сверчки.
Что остаётся кроме запахов-вкусов-цветов, что бережно храня, передают нам матери-прародительницы?
Только колыбельные.
Вначале было слово, и слово это нам напели.
https://soundcloud.com/narine-abgaryan/zulal-ruri