(no subject)
В Берде время течёт совсем не так, как в больших городах, здесь оно медленное и тягучее, словно забывшая о дождях августовская река. Я по новому привыкаю ко всему, от чего успела отвыкнуть в городе - к громкому ходу механических часов, которые раз в полчаса бьют тяжёлым кашляющим боем, к лаю дворовых собак и недовольному квохтанью домашней птицы, к вкусу кисловатого, на настоящей закваске, домашнего хлеба, к аккуратным рядам бережно прикрытых от влаги брезентом поленниц - вы помните, как пахнут колотые дрова? Вы знаете, что они пахнут?
В Берде жалко спать. В пять часов утра за окном непроглядная ночь, каменные молчаливые дома и осенние, не успевшие облететь деревья. Луна висит над Хали-каром неповоротливым мельничным жерновом, бесслышно падает первая роса - к рассвету будет вторая, обильная, отдающая уже не морозом, а травами и терпковатым мускатным виноградом - здесь он обвиват стремительной лозой даже фасады пятиэтажных домов, что уж говорить о частных домах с их деревянными верандами и стеклянными шушабандами, обвешанными гроздьями, словно рождественская ель - стеклянными шарами.
В центре городка торчит новая белая церковь - мы с сестрой отводим глаза, проходя мимо, у церкви гладкие высокие стены и основательный вид, она возвышается своими куполами над старенькими шиферными и черепичными крышами, над корявыми трубами дровяных печей, над вековыми орешинами и тутовником, над миром. Неужели в приграничном безработном городке она была такой уж неотложной необходимостью? Неужели мало было других забот? Никогда не понимала этого и не пойму, потому иду мимо, отводя глаза. Бог не там, где ему назначат быть люди. Бог везде.
Прошлись по дороге, ведущей в школу. Вниз, к большому мосту, а потом вверх - на пригорок. Сонечка смешно рассказывала, как однажды возвращалась после уроков домой, скучный день не сулил ничего непредсказуемого, она плелась по дороге, тащила тяжеленный портфель, вертела шеей, рассматривала унылый ноябрьский пейзаж. Вдруг сверху вырулил велосипед - сестра успела разглядеть десятилетнего сына нашей соседки тёти Сильвы, который очень уверенно, не делая попыток притормозить, скатился на большой скорости с пригорка, врезался в перила моста, и с невероятным самообладанием и достоинством, не меняя невозмутимого выражения лица, описав в воздухе красивую дугу, полетел вниз. Сонечка от испуга выронила портфель. Подойти к краю моста побоялась, но прислушалась. Ничего, кроме шума реки, не различив, побежала за тётей Сильвой. Тётя Сильва развешивала простирнутое бельё. При виде всполошенной соседской дочери лишних вопросов задавать не стала, и как была, в домашнем халате и с алюминиевыми бигуди в волосах, побежала спасать сына. А под мостом, среди поломанного кустарника и прочей сильно пострадавшей ботанической рухляди, сидел бедокур и егоза Араик, и, стараясь не дёргать сломанной ногой, молча и остервенело чинил велосипед.
Город меняется, он уже не мой, он никогда и не был моим, но не говорите мне об этом, я не хочу этого знать. Мы бродим с сестрой по старым улочкам, выискиваем привычные с детства ракурсы, а на самом деле, наверное, ищем себя - за перилами моста, на крыше обвалившейся печи, в тени огромного клёна - мы выросли, а он так и остался большим, ты замечала, как красиво стареют клёны, спрашиваю я у сестры, и она кивает - знаю.
В мире много красоты - высокие водопады, золотистые песчаные дюны, зазубрины синих хребтов, бескрайние васильковые поля. И вся эта красота - не моя. Моя красота за кривыми частоколами, за низенькими каменными порогами, за скрипучими деревянными полами, за чадящими керосиновыми лампами, за глиняными карасами, в узком горлышке медного кувшина моей нани. Моя красота там, где меня уже нет.
В Берде жалко спать. В пять часов утра за окном непроглядная ночь, каменные молчаливые дома и осенние, не успевшие облететь деревья. Луна висит над Хали-каром неповоротливым мельничным жерновом, бесслышно падает первая роса - к рассвету будет вторая, обильная, отдающая уже не морозом, а травами и терпковатым мускатным виноградом - здесь он обвиват стремительной лозой даже фасады пятиэтажных домов, что уж говорить о частных домах с их деревянными верандами и стеклянными шушабандами, обвешанными гроздьями, словно рождественская ель - стеклянными шарами.
В центре городка торчит новая белая церковь - мы с сестрой отводим глаза, проходя мимо, у церкви гладкие высокие стены и основательный вид, она возвышается своими куполами над старенькими шиферными и черепичными крышами, над корявыми трубами дровяных печей, над вековыми орешинами и тутовником, над миром. Неужели в приграничном безработном городке она была такой уж неотложной необходимостью? Неужели мало было других забот? Никогда не понимала этого и не пойму, потому иду мимо, отводя глаза. Бог не там, где ему назначат быть люди. Бог везде.
Прошлись по дороге, ведущей в школу. Вниз, к большому мосту, а потом вверх - на пригорок. Сонечка смешно рассказывала, как однажды возвращалась после уроков домой, скучный день не сулил ничего непредсказуемого, она плелась по дороге, тащила тяжеленный портфель, вертела шеей, рассматривала унылый ноябрьский пейзаж. Вдруг сверху вырулил велосипед - сестра успела разглядеть десятилетнего сына нашей соседки тёти Сильвы, который очень уверенно, не делая попыток притормозить, скатился на большой скорости с пригорка, врезался в перила моста, и с невероятным самообладанием и достоинством, не меняя невозмутимого выражения лица, описав в воздухе красивую дугу, полетел вниз. Сонечка от испуга выронила портфель. Подойти к краю моста побоялась, но прислушалась. Ничего, кроме шума реки, не различив, побежала за тётей Сильвой. Тётя Сильва развешивала простирнутое бельё. При виде всполошенной соседской дочери лишних вопросов задавать не стала, и как была, в домашнем халате и с алюминиевыми бигуди в волосах, побежала спасать сына. А под мостом, среди поломанного кустарника и прочей сильно пострадавшей ботанической рухляди, сидел бедокур и егоза Араик, и, стараясь не дёргать сломанной ногой, молча и остервенело чинил велосипед.
Город меняется, он уже не мой, он никогда и не был моим, но не говорите мне об этом, я не хочу этого знать. Мы бродим с сестрой по старым улочкам, выискиваем привычные с детства ракурсы, а на самом деле, наверное, ищем себя - за перилами моста, на крыше обвалившейся печи, в тени огромного клёна - мы выросли, а он так и остался большим, ты замечала, как красиво стареют клёны, спрашиваю я у сестры, и она кивает - знаю.
В мире много красоты - высокие водопады, золотистые песчаные дюны, зазубрины синих хребтов, бескрайние васильковые поля. И вся эта красота - не моя. Моя красота за кривыми частоколами, за низенькими каменными порогами, за скрипучими деревянными полами, за чадящими керосиновыми лампами, за глиняными карасами, в узком горлышке медного кувшина моей нани. Моя красота там, где меня уже нет.