Прочитал подаренную друзьями
книгу. У меня было английское издание, на обложке которого «дядя Петрос» не читался совершенно - оно и к лучшему. Понятно, что роман под названием «Проблема Гольдбаха» не купит вообще никто, но роман про «дядю Петроса» слишком отдаёт (совершенно отсутствующим в книге) фольклором, сразу представляется что-то вроде «Тореадоров из Васюковки».
А на самом деле книга оказалась очень близкой «
Ходу королевы», за тем, казалось бы, исключением, что вместо безумно увлечённой шахматистки - безумно увлечённый математик. Но интереснее всего здесь именно искать отличия.
Шахматистка Бет совершенно не задумывается о будущем, она тупо хочет выиграть, вот и играет. Что будет дальше - а что такое «дальше»? Время от времени её озаряет, что что-то идёт не так - у неё нет ни семьи, ни даже каких-то социальных навыков, чтобы поддерживать человеческие отношения. Но дальше этого дело не идёт - расставляй, поехали. Пускай об этом думает читатель, если ему интересно. Дядя Петрос наоборот, прекрасно понимает как тупиковость своей ситуации (у него тоже никого в жизни нет и быть не может), так и течение времени. Бет буквально раз вздохнула о том, что когда-то придёт молодая шпана, что сметёт её с лица земли - а дядя Петрос играет не против других математиков, он играет против самой математики, против задачки, против бога, против времени. Он знает, что буквально через 10 лет его мозги будут уже не те, и всё, что он не успеет сделать до условных 30 или 40 лет, всё это никогда уже не будет сделано.
Второе отличие - в самой природе математики и шахмат. Дядя Петрос очень правильно замечает, что в математике не бывает второго места. Если ты вторым доказал очень важную теорему, то тебе в лучшем случае ободряюще похлопают по плечу - не расстраивайся, бывает. В то время как шахматист вполне может быть № 2, «в первой десятке» и так далее.
Не говоря уже об отношении со временем: в шахматах рано или поздно ты узнаешь, выиграл ты или проиграл. В математике же ты можешь биться над задачей годами, а исход так и будет неизвестен. Не говоря уже о «подставе» со стороны Гёделя, когда вдруг стало понятно, что некоторые задачи просто нерешаемы - это не ты тупой, это заложено в их природе. И более того (спасибо, Тьюринг), невозможно заранее понять, решаема эта задача или нет - ужасный удар по любой мотивации.
Где эти книги снова похожи - это в игре с читателем, когда ему, казалось бы, надо понимать, о чём говорят герои - но при этом можно обойтись и достаточно общими знаниями, благо записей партий / выкладок доказательств в книгах не приводят. И при этом однозначно кайф читать исторические сноски, вспоминать какие-то кусочки даже не институтских курсов (у нас такой математики не было), а каких-то научно-популярных статей. Собственно, обе книги примерно такие, научно-популярные романы. Шахматный точно работает - в наш клуб на работе записался новый человек, после того как посмотрел сериал на Netflix’е. Не знаю, как сработает дядя Петрос, но читать или смотреть после него научно-популярную математику однозначно хочется больше.
Опять же, непонятно, насколько «всё так и есть на самом деле» (сдаётся мне, сколько в мире математиков, столько будет и отношений к реализму описанного). Но ощущение «производственного романа» и там, и там. Наверное, всё не похоже на правду, но до этих книг ты представляешь себе шахматиста или математика ещё хуже.
Удивило обилие французской лексики в книге. В прошлый раз, когда я удивлялся такому, мне рассказали, что такой вот английский язык и есть: в нём есть «нормальное» слово bride, и есть «выпендрёжное» fiancée. И вообще там можно найти чуть ли не полный французский словарь, синонимами на каждое английское слово. Но в книге типографически выделяли заимствования, например слово «rendezvous» считается английским (печатается не курсивом, да и дефис пропал), а «habitué» - французским (напечатано курсивом). В итоге попадаются прекрасные фразы типа «he became a habitué» (тут лично я споткнулся - «a habitué» или «an habitué»? у правил какого языка приоритет?) - представление, что все англоязычные читатели понимают эту фразу кажется мне ещё более оптимистичным, чем ожидать от среднего читателя понимания гипотезы Гольдбаха.
Было ещё «tres à la mode» (именно так, без accent grave), «tableau vivant» и множество других французских слов.