ЗОЛОТАЯ ДРЕЗИНА
ИГОРЬ ШПРИЦ
ВАЛЕРИЙ КАРГИН
***
РОМАН-ФАНТАСМАГОРИЯ
Отступление
Рекомендуется для ознакомления всем читателям
Все, что написано в данной книге, является плодом неизлечимо здоровой фантазии авторов.
Ежели же кто по ошибке ли, по незнанию ли, или просто по недоумию узрит в каком-либо персонаже самое себя или своего любимого историко-литературного героя, авторы готовы дать удовлетворение в любой приемлемой для оскорбленного чувства форме в любом уголке нашей необъятной Уродины.
Dixi.
«…НЕ ДЕЛАЙ СЕБЕ БОГОВ ЛИТЫХ…»
(Г-дь Моисею, гора Синай,
без свидетелей, на ухо)
«ВЕК ВОЛИ НЕ ВИДАТЬ!»
(Моисей Г-ду, со слезами в голосе)
НЕ-Пролог
который можно пропустить читателям: немозгвичам, ненебуржцам и непроссиянам, а также тем, кому это просто неинтересно.
Начало этой не-красивой истории было заложено примерно десять тысяч лет назад, когда ледниковый щит, приползший откуда-то сверху, с северной тыковки Земли, начал таять, заполняя водой впадины земной тверди. Благодать сошла на многострадальный север. Запели птички, заплескались рыбки, в дебрях зашустрили зверьки и звери.
Вода дырочку нашла и заполонила собой все, что находилось ниже уровня Мирового океана, подтверждая закон сообщающихся сосудов, выведенный знаменитым философом Архи-Медом. Впрочем, тогда еще не было ни сосудов, ни законов, ни самого Архи-Меда. Образовавшееся море окрестные племена назвали Балдежным. В самом тупике этого моря короткой, но толстой артерией струилась полноводная река, соединяя море и пресноводное озеро. Поскольку озеро было очень большим и воды в нем было препорядочно, море получилось не очень соленым.
Вершиной эволюции, как известно, является вульгарный таракан, не меняющийся ни на йоту вот уже без малого пятнадцать миллионов лет. Кочевым тараканам местная природа понравилась, и они стали оседлыми. Вместе с ними осели и пра-люди. Выходя на берег отдохнуть от многовекового тараканьего гнета, пра-люди крутили головами и говорили: «Не…». В том смысле, что переплыть реку не было никакой возможности. (Что и говорить, редкая рыба доплывала до середины этой реки.) Так назвали ее пра-люди, довольно быстро превратившиеся в людей, чему в немалой степени способствовала богатая фосфором рыбная диета. В реке Не водилось очень много рыбы. Иногда ее становилось слишком много, и тогда река выходила из берегов и затопляла людские жилища, что очень сердило тараканов, которые лезли на людей, а те в ответ стали строить многоэтажные здания.
Это означало появление культуры. Культура всегда связана с многоэтажием, поскольку со второго этажа и выше видно намного дальше и мыслей, понятное дело, рождается намного больше. Что, собственно, и означает культуру - избыток бредовых мыслей, запечатленных на бумагах, холстах или в иных бесполезных произведениях .
Многоэтажие означает появление городищ, городков и городов. Дороги в древности прокладывали ослы, а города закладывали Императоры. И те, и другие свое дело знали туго, отчего дороги и города получались несколько тесными. Ко времени образования города Небурга местные тараканы воссоединились с равнинными, которые приехали к реке на просских племенах, отчего их страна так и называлась - Проссией.
Императором Проссии в то время был оконных дел мастер Треп Первый. Он очень любил рубить головы и окна, причем иногда делал это одновременно, вызывая зависть соседских Императоров и любовь простых просских. «Любо! Любо!» - кричали простолюдины и целовали Трепу Первому мускулистую руку. Треп был во всем Первым, так что Треп Второй остался в истории практически незамеченным.
Треп Первый любил всех трепать. Народ от этого балдел. Треп и балды эти тоже трепал да так, что щепки летели, потому что в основном народ просский был по уши деревянный. Кстати, очень любил Треп Первый устранять вторичные мужские признаки, каковыми у проссиян были борода и усы. Усы он почему-то не трогал, но как приметит бороду, так весь затрясется от возбуждения (потом дедушка Зяма Фрейд назовет это возбуждение половым), схватится за топор и хрясь по бороде! Тем и спасался от меланхолии.
Вот тут-то и сыграл свою роль природный факт недосоления моря, в которое впадала река Не. Проссия, как государство, долго не могло разродиться. Простые просские люди давно мечтали о своем государстве и о Государе, который всех соседей казнил бы, а его лично миловал. Сами проссы явились миру как дикая смесь всех народностей, населявших середину материка. Жизнь тогда была простой: летом пахали, осенью убирали, а зимой шли драться с узкоглазыми соседями. А после драки те, кто победил, гонялись за женщинами фертильного возраста и валили их на солому, на гумно или просто на снег, где и вступали в незаконную связь. Законов в то время катастрофически не хватало, но порядка было больше.
Через девять месяцев, в аккурат к покосу, рождались младенцы удивительно неместного вида - косоглазые, волосатые, рыжие, кривоногие, головастые или толстозадые. Шли годы, дурь порыв мятежный рассеял старые черты и потихоньку из всего этого биологического многообразия стал выделяться великопросский облик: косая сажень в плечах, русые волосы по плечам, голубые глаза, добрая, но страшная улыбка и ноги невообразимого размера и запаха. Выявился также и малопросский народ: косая сажень в животе, черные очи, оселедец, сладкий оперный голос и ноги с такими икрами, каковых вовсе даже и не бывает в человеческой природе.
Меж ними тусовался белопросский народец: косая сажень в заду, грудь впалая, но выпуклый живот, синие глаза, уставленные в землю, и неодолимое желание прятаться в лесу. Этих оставили в покое. А зря.
Великопроссы были мастера просить. Целыми днями они били лбами деревянных богов местного поруба и просили: то справную лошадь, то телку, то детей помене, а денег поболе… Боги знали наизусть все их убогие просьбы и поэтому не обращали на великопроссов никакого внимания. Посему великопроссы решили сменить и богов, и предводителей.
Как уже упоминалось, в Балдежном море было мало соли. А на юге, у малопроссов лежало удивительно соленое Темное море, названное так из-за населявших его берега темных людей нордокавказской национальности. Из Темного моря ушлые малопроссы и черпали свое богатство - выпаривали соль и торговали ею.
Всем известно, что человек произошел от соленой рыбы, которая жила в соленом океане, и посему кровь у нее тоже была соленой. Вот для поддержания баланса соли в крови люди и дрались за эту соль. С севера была даже проложена специальная дорога «из ворюг в грехи». По ней ездили знатные ворюги могучего вида и ума под стать. Вниз они везли невыразимо вонючий жир морских животных - ворвань. А наверх душистые дары восточных стран и соль. Обозы можно было легко различить по запахам.
Завидуя богатым и толстым ворюгам, проссияне пали пред очередным обозом ниц и взмолились: «Велика земля наша! А порядка в ней никакого! Приходите и володейте нами, аки сами собой! Аминь...». Ворюги посовещались и согласились. Так в Проссии наступила эпоха царствования ворюг, получившая название Великое ворюгство. Сия эпоха длится и по сей день. Воруют все и все.
Надо сказать, что воровство нисколько не противоречит природе проссиян, потому что при стройной системе воровства похищаемое имущество многократно переходит из рук в руки, а всякие отдельные попытки собрать все уворованное в одни руки заканчивалось бунтами, дворцовыми переворотами или, не к ночи будь сказано (свят, свят, свят!), революциями. Поэтому все уворованное потихоньку размазывалось по всей Проссии, порождая собой удивительные явления: то в хлеву дырку в стене закрывает полотно «Разженитьба» кисти великого Моголя, а то вдруг искусствоведы в штатском обнаружат в горном ауле бронзовую скульптуру Вучети-ча-ча-ча «Мальчик, всаживающий занозу в задницу другому мальчику». Или при пересечении государственной границы обязательное насильственное кормление слабительным приводило к удивительным физиологическим явлениям, когда задержанный начинал метать черный жемчуг пополам с коллекционными яйцами работы знаменитого Фа-Соль Берже.
Конечно, существовали вещи, которые напрямую слямзить не было никакой возможности - скажем, железную дорогу со стрелочниками и грудастыми путевыми бабами в оранжевом исподнем. Или, к примеру, Гробницу Картавого Фараона (ГэКаФэ). На сей случай организовывались Общества с Ограниченной Наследственностью, и эти самые ООНы уводили недвижимость за границу в специально образованные для таких случаев офф-жорные зоны. В каждой зоне сидел офф-жор-смотрящий, который зырил и тырил, выдавая деньги сообразно узыренному и утыренному. Так Проссия через Великое Ворюгство развивала нищую мировую экономику.
Очень помогали накоплению ворованного мировые войны. Вначале полчища завоевателей вторгались в необъятные просторы Проссии и, поняв, что нельзя объять необъятное, быстро откатывались назад, в свои палестины. Некоторые по дурости задерживались, привлеченные доступностью яйко, млеко и млекомолочниц. Проссы никогда не давали отпор наглым палестинцам сразу. Вначале они брали у них лучшие дары цивилизации: будь то восточная, или западная - проссам все было до фени. И ждали наступления генерала Зимы (по ихнему - лорда Винтера). Генерал являлся точно по расписанию и прихватывал супостатов за самые нежные места. Тактика низких температур в сочетании с отсутствием присутствия теплых туалетов за пару дней превращала гордых вояк в сборище обгаженных дезертиров. Остальное довершали стаи некормленых одичавших собак, которых проссияне называли волками и любили обкладывать красными флажками.
Неотступно следуя за обозами дезертиров, волки и проссияне подбирали все, что те выкидывали и недоедали. А ворвавшись на заду обозов в мировые столицы, прихватывали все, что плохо стоит, сидит и лежит. Так возникали национальные просские хранилища, сплошь усеянные янтарными комнатами, алмазными кладовыми, изумрудными порфирами и сортирами. Все эти несметные (не поддававшиеся смете и бухучету) сокровища охранялись белыми музейными мышами, во главе которых обычно стояла уважаемая ученая личность, не позволявшая грабить награбленное. В частые минуты бунтов личность распластывалась крестом на дверях музеев и спасала содержимое. Вот почему в исторически короткое время Проссия стала мировым центром хранения награбленного и похищенного.
Такая тактика приносила свои плоды в годы бескормицы и неурожая. Лежавшие и висевшие бесполезным грузом произведения искусства обменивались на предметы первой необходимости для вельмож и корм для их поданных. Одно полотно божественного Ти-Ци-Ануса могло снабдить икрой, маслом и белым хлебом портийное начальство небольшого уездного городка в течение одного голодного года.
За мелкое воровство население нещадно наказывали, а за крупное - вознаграждали знаками отличия. Посему в Проссии повелось: если воровать, то по большому счету. Самые значительные ворюги вписывались золотыми буквами в историю страны, про них писали стихи и пели хоровые застольные песни «Хлоп-хлоп, мы подошли из-за угла…» и «Раз купили челси я и Абрамович…». Наиболее уважаемые авторитеты назывались Ворюги-в-законе (Wor-in-law). Такое звание гордо передавалось по наследству, а на камеру его обладателя вешали мраморную доску с перечнем статей Головного Кодекса (ГК). По этому кодексу и жили все простые и авторитетные проссияне.
Всеми признан психогеографический факт - текущие сквозь город реки во многом определяют лицо и душу основанных на них городов. Если в городе вовсе нет реки, жизнь его жителей суха и печальна. Всякая полноводная река дарит своим обитателям плавные, глубокие мысли о вечном и протекающем. Мелкий ручей выводит в свет людей мелких и корыстных, точно пиявки, составляющие большинство населения этого водного сосуда.
Жители Небурга, с молоком матери впитавшие в себя полноводную Не, отличались от прочих проссиян глубиной ума и широтой взглядов. Именно из этого города вышли наиболее прославившие Империю мужи и жены. При этом следует отметить, что частичка «не» сыграла свою роль в формировании мировоззрения: небуржане в большинстве своем от рождения были пессимистами. Как известно, пессимизм есть мироощущение, проникнутое унынием, безнадежностью и неверием в лучшее будущее.
Треп Первый, пока был жив, всячески истреблял ростки пессимизма в душах первых горожан: организовывал балы, пьянки, веселые розыгрыши. Каждый день в городе проходило что-нибудь необыкновенное: то головы кому-то рубят, то приведут медведя и засунут его в женскую мыльню. А то просто ходят по главной улице, ржут и дерутся на дуэлях. Потом Треп Первый отдал Богу душу, а земле тело, и горожане с едва скрываемой радостью впали в грех уныния. Ничто не радовало их душу - нравы портились, людишки мельчали, герои перестали рождаться.
Когда человек радуется всему, он и в мыслях не допускает иного способа существования и общественного устройства. И наоборот, от пессимизма всего лишь один шаг до свободомыслия и попыток изменить существующий способ распределения наворованного насильственными методами, коих насчитывалось всего два: дворцовый переворот и социальная революция.
Небург считался городом пяти переворотов и четырех революций, навсегда покончивших с переворотами. Поскольку перевороты были чисто семейными делами правящей династии Гавсбургов, не будем вторгаться в частную жизнь императоров и императриц. Есть Божий суд, его мельницы мелют медленно, но верно, так что желающих просим дождаться естественной смерти, умудриться попасть на небо и там, в небесной канцелярии, лично разобраться: кто кому какой табакеркой проломил мыслящую тыковку и кто кого в нужнике замочил копьем в анус.
А вот революции как явления стихийно-общественные достойны разбора, поскольку таких революций и в таком количестве более нигде в мире не происходило и, наверное, не произойдет. В революционном порыве Проссия показала всему миру такую кузькину мать, каковой ранее никто не видел и даже не представлял, что такие матери могут вообще существовать.
Первую революцию затеяли молодые дворяне, впервые массово выехавшие в страну франков-пингвинов по военно-туристической путевке 812 года. За стильную гусиную походку и драчливый характер их прозвали гусарами. В столице пингвинов Бабиньоне действительно было много баб, бабцов и бабищ, так что всем досталось по вкусу. Гусары выпили изрядно шампанского, съели гору вустриц и сыров трехсот сортов. Случались при этом и препотешные истории: однажды гусарский поручик, граф Ноздрев-Голенищев при покрытии дамы так кричал благим матом: «Быстро! Быстро!», и собравшимся вокруг пингвинам это так понравилось, что они разбежались по окрестным ресторациям с криками: «Бистро! Бистро!»,- что и привело к переименованию всех ресторанов в бистро.
Вернувшись домой, гусары поголовно переболели французским насморком и оглянулись. Вокруг было темным-темно: ни вустриц, ни веселых пингвиних, один лишь сырный дух из постоялых дворов и казарм. Скучно, братцы, сказали самые светлые головы и произнесли роковые слова, которые звучали потом при каждой революции: «Так жить нельзя! Верх - не тут, и низ - не там! Мы пойдем другим путем...».
Быстро самоорганизовались два тайных масонских общества - Западное и Восточное. Члены и членихи обществ приняли устав и сели разрабатывать программу. Во-первых, нельзя было допустить на трон Коляна Первого, а на его место следовало водрузить Костика. Костик - тонный гвардеец, мешать не будет. Дворяне в общество валили, как в театр, пришлось даже отказывать некоторым, о чем быстро проведали при дворе. Выступление назначили на декабрь, чтобы к Рождеству успеть все переустроить и напиться как следует.
Хотели как лучше, а получилось как всегда. Дорогу поэту, идейному вдохновителю мятежа юнкер-камеру Пушкинду перебежал кролик. Сашка, завидев сексуальный символ, возбудился и свернул в ближайшую деревеньку, где его уже ждала очередная пассия. Возбужденный кроликом Пушкинд глаголом зажег ее сердце, она потеряла вначале разум, а с ним и невинность. И Пушкинд начал кернить ее по полной программе со всей силой нашего всего. А там, говорят, всего было ого-го-го…
Войска же тем временем стояли в каре совсем не возбужденные, а наоборот, охлажденные. Некоторые горячие головы даже начали мерзнуть. Тут Колян Первый скомандовал: «Пли!» - и этим все закончилось. Всех отправили на каторгу, на БАМ. К неудачникам потом приехали жены и испортили тем всю каторгу. Пятерых самых строптивых отправили в штаб Духонина. «Не бунтуй против власти!» - говаривали простые проссияне. И были, как всегда, правы. Против властей, как и против ветра, бунтовать бесполезно, ибо и ветер, и власть - все от Бога. А опальный Пушкинд тут же написал уйму других, не менее гениальных стихотворений, в которых сильно воспел официальную власть, за что и был прощен.
Прошло без малого сто лет, прежде чем в проссиянах вновь накопилась страсть к переменам. Видать, имя Колян было чем-то несчастливым для Проссии. На сей раз это был Колян Второй, уже при короновании получивший от небес дурной знак. Столичным городом считался Небург, но короновались обычно в старой столице Мозгве, сквозь которую текла мелкая и грязная Мозгва-речонка. И жители того города сообразно вышеупомянутой психогеографической теории были в массе своей мелкие и грязные людишки. Хотя среди них и попадались крупные, но все равно они были очень запачканные.
В ночь перед коронованием все мозгвовские мерзавцы, маргиналы и юродивые собрались у большого аэродрома, на котором стояла дивизия стратегических богатырских аэропланов «Илья&Муромец». Эти диковины по замыслу генерального конструктора должны были тридцать лет и три года стоять на приколе, после чего взлететь и одним мощным ударом свалить с ног любого супостата, который некстати усомнился бы в мощи проссиян. До тридцать третьего было далеко, посему машины заправлены не были, а боезапас хранился в сторонке, заботливо укрытый сеном.
Юродивые, мерзавцы и маргиналы сели в кружки (прообраз пролетарских), разлили по кружкам хлебное вино и стали мечтать о завтрашнем дне, то есть о будущем, на которое их собирались опустить. Будущий пролетарский писатель Макс Биттер тусовался в одном таком кружке, о чем после и поведал в быстро накропанной пьесе «На дне». Говаривали, что при коронации каждому мужику дадут по женской телке, бутыли хлебного вина и медали, обладатель которой мог бы потом пить в царевых кабаках на халяву, ни в чем себе не отказывая. От таких мыслей кружилась голова, в небе мерцали крупные алмазы и будущее казалось заманчивым и привлекательным. К рассвету пронесся слух, что телок на всех не хватит. «Ничего,- решили самые разумные.- Телка не смылится, будем доить одну на ватагу. Пей, робята, все равно скоро с макаками воевать…». Макаками в те времена называли всех, кто жил ближе к тропикам. И робята пили в предвкушении праздника.
Но когда пошел слух, что телок не подвезли, а медалей отбито всего-навсего десять тысяч, юродивые взроптали и пошли стенкой на маргиналов. А мерзавцы быстро побежали к палаткам, в которых и хранились медали. Сено тем временем подожгли тайные пироманы, от сена стали взрываться боезапасы, от запасов вздымились «Ильи & Муромцы». Вот вам и одна из причин, почему в тридцать третьем, когда в Гурмании пришел к власти гурман-художник Адик Браун-Колер, проссияне оказались не готовы к предупредительному богатырскому ответу.
Действительно, накаркали - на всех медалей не хватило: тысяч пять неохваченных так и остались бревнами лежать на аэродроме. То-то славные были поминки, девятины и сороковины. А молодой Колян Второй по-детски неумело выругался матом и укатил в Небург, подальше от негостеприимной и выпендрежной Мозгвы.
В этот день в деревушке Машонкино, что неподалеку от Остапкино, родился некто Козей Машонкин.
Вся деревня родом была с берегов самой большой реки Проссии, оттого и душа у них была широкой и медленной. Река та называлась по-разному, но прижилось одно название - Матушка. Простонародная интерпретация этого имени в форме «Мать твою!» слышалось в каждом уголке Проссии. Этим именем клялись и проклинали, встречали трудовой день и провожали, выражали восторг и печаль, с ним рождались и помирали.
С самой Матушки вышло три колена одного племени: Мор-Один, Мор-Два и Мор-Три. Первые пошли наверх, уткнулись в государство ворюг да там и осели, превратившись в чихню. Мор-Три пошли южнее, добрели до озера Белакун, выпали в осадок и пристроились играть на скрипочках в местном театре оперетты. А колено Мор-Два осталось в Проссии, выдвигая из своего племени людей, верой и правдой служивших Уродине в тяжкие дни гурманского нашествия, коих всего было два. Кстати, Бог племени Мор-Два отчего-то любил троицу.
В деревне Машонкино, как это было принято в Проссии, все жители носили фамилию имени своей родной деревни, все они были Машонкины и иной судьбы и фамилии себе не желали.
ВАЛЕРИЙ КАРГИН
***
РОМАН-ФАНТАСМАГОРИЯ
Отступление
Рекомендуется для ознакомления всем читателям
Все, что написано в данной книге, является плодом неизлечимо здоровой фантазии авторов.
Ежели же кто по ошибке ли, по незнанию ли, или просто по недоумию узрит в каком-либо персонаже самое себя или своего любимого историко-литературного героя, авторы готовы дать удовлетворение в любой приемлемой для оскорбленного чувства форме в любом уголке нашей необъятной Уродины.
Dixi.
«…НЕ ДЕЛАЙ СЕБЕ БОГОВ ЛИТЫХ…»
(Г-дь Моисею, гора Синай,
без свидетелей, на ухо)
«ВЕК ВОЛИ НЕ ВИДАТЬ!»
(Моисей Г-ду, со слезами в голосе)
НЕ-Пролог
который можно пропустить читателям: немозгвичам, ненебуржцам и непроссиянам, а также тем, кому это просто неинтересно.
Начало этой не-красивой истории было заложено примерно десять тысяч лет назад, когда ледниковый щит, приползший откуда-то сверху, с северной тыковки Земли, начал таять, заполняя водой впадины земной тверди. Благодать сошла на многострадальный север. Запели птички, заплескались рыбки, в дебрях зашустрили зверьки и звери.
Вода дырочку нашла и заполонила собой все, что находилось ниже уровня Мирового океана, подтверждая закон сообщающихся сосудов, выведенный знаменитым философом Архи-Медом. Впрочем, тогда еще не было ни сосудов, ни законов, ни самого Архи-Меда. Образовавшееся море окрестные племена назвали Балдежным. В самом тупике этого моря короткой, но толстой артерией струилась полноводная река, соединяя море и пресноводное озеро. Поскольку озеро было очень большим и воды в нем было препорядочно, море получилось не очень соленым.
Вершиной эволюции, как известно, является вульгарный таракан, не меняющийся ни на йоту вот уже без малого пятнадцать миллионов лет. Кочевым тараканам местная природа понравилась, и они стали оседлыми. Вместе с ними осели и пра-люди. Выходя на берег отдохнуть от многовекового тараканьего гнета, пра-люди крутили головами и говорили: «Не…». В том смысле, что переплыть реку не было никакой возможности. (Что и говорить, редкая рыба доплывала до середины этой реки.) Так назвали ее пра-люди, довольно быстро превратившиеся в людей, чему в немалой степени способствовала богатая фосфором рыбная диета. В реке Не водилось очень много рыбы. Иногда ее становилось слишком много, и тогда река выходила из берегов и затопляла людские жилища, что очень сердило тараканов, которые лезли на людей, а те в ответ стали строить многоэтажные здания.
Это означало появление культуры. Культура всегда связана с многоэтажием, поскольку со второго этажа и выше видно намного дальше и мыслей, понятное дело, рождается намного больше. Что, собственно, и означает культуру - избыток бредовых мыслей, запечатленных на бумагах, холстах или в иных бесполезных произведениях .
Многоэтажие означает появление городищ, городков и городов. Дороги в древности прокладывали ослы, а города закладывали Императоры. И те, и другие свое дело знали туго, отчего дороги и города получались несколько тесными. Ко времени образования города Небурга местные тараканы воссоединились с равнинными, которые приехали к реке на просских племенах, отчего их страна так и называлась - Проссией.
Императором Проссии в то время был оконных дел мастер Треп Первый. Он очень любил рубить головы и окна, причем иногда делал это одновременно, вызывая зависть соседских Императоров и любовь простых просских. «Любо! Любо!» - кричали простолюдины и целовали Трепу Первому мускулистую руку. Треп был во всем Первым, так что Треп Второй остался в истории практически незамеченным.
Треп Первый любил всех трепать. Народ от этого балдел. Треп и балды эти тоже трепал да так, что щепки летели, потому что в основном народ просский был по уши деревянный. Кстати, очень любил Треп Первый устранять вторичные мужские признаки, каковыми у проссиян были борода и усы. Усы он почему-то не трогал, но как приметит бороду, так весь затрясется от возбуждения (потом дедушка Зяма Фрейд назовет это возбуждение половым), схватится за топор и хрясь по бороде! Тем и спасался от меланхолии.
Вот тут-то и сыграл свою роль природный факт недосоления моря, в которое впадала река Не. Проссия, как государство, долго не могло разродиться. Простые просские люди давно мечтали о своем государстве и о Государе, который всех соседей казнил бы, а его лично миловал. Сами проссы явились миру как дикая смесь всех народностей, населявших середину материка. Жизнь тогда была простой: летом пахали, осенью убирали, а зимой шли драться с узкоглазыми соседями. А после драки те, кто победил, гонялись за женщинами фертильного возраста и валили их на солому, на гумно или просто на снег, где и вступали в незаконную связь. Законов в то время катастрофически не хватало, но порядка было больше.
Через девять месяцев, в аккурат к покосу, рождались младенцы удивительно неместного вида - косоглазые, волосатые, рыжие, кривоногие, головастые или толстозадые. Шли годы, дурь порыв мятежный рассеял старые черты и потихоньку из всего этого биологического многообразия стал выделяться великопросский облик: косая сажень в плечах, русые волосы по плечам, голубые глаза, добрая, но страшная улыбка и ноги невообразимого размера и запаха. Выявился также и малопросский народ: косая сажень в животе, черные очи, оселедец, сладкий оперный голос и ноги с такими икрами, каковых вовсе даже и не бывает в человеческой природе.
Меж ними тусовался белопросский народец: косая сажень в заду, грудь впалая, но выпуклый живот, синие глаза, уставленные в землю, и неодолимое желание прятаться в лесу. Этих оставили в покое. А зря.
Великопроссы были мастера просить. Целыми днями они били лбами деревянных богов местного поруба и просили: то справную лошадь, то телку, то детей помене, а денег поболе… Боги знали наизусть все их убогие просьбы и поэтому не обращали на великопроссов никакого внимания. Посему великопроссы решили сменить и богов, и предводителей.
Как уже упоминалось, в Балдежном море было мало соли. А на юге, у малопроссов лежало удивительно соленое Темное море, названное так из-за населявших его берега темных людей нордокавказской национальности. Из Темного моря ушлые малопроссы и черпали свое богатство - выпаривали соль и торговали ею.
Всем известно, что человек произошел от соленой рыбы, которая жила в соленом океане, и посему кровь у нее тоже была соленой. Вот для поддержания баланса соли в крови люди и дрались за эту соль. С севера была даже проложена специальная дорога «из ворюг в грехи». По ней ездили знатные ворюги могучего вида и ума под стать. Вниз они везли невыразимо вонючий жир морских животных - ворвань. А наверх душистые дары восточных стран и соль. Обозы можно было легко различить по запахам.
Завидуя богатым и толстым ворюгам, проссияне пали пред очередным обозом ниц и взмолились: «Велика земля наша! А порядка в ней никакого! Приходите и володейте нами, аки сами собой! Аминь...». Ворюги посовещались и согласились. Так в Проссии наступила эпоха царствования ворюг, получившая название Великое ворюгство. Сия эпоха длится и по сей день. Воруют все и все.
Надо сказать, что воровство нисколько не противоречит природе проссиян, потому что при стройной системе воровства похищаемое имущество многократно переходит из рук в руки, а всякие отдельные попытки собрать все уворованное в одни руки заканчивалось бунтами, дворцовыми переворотами или, не к ночи будь сказано (свят, свят, свят!), революциями. Поэтому все уворованное потихоньку размазывалось по всей Проссии, порождая собой удивительные явления: то в хлеву дырку в стене закрывает полотно «Разженитьба» кисти великого Моголя, а то вдруг искусствоведы в штатском обнаружат в горном ауле бронзовую скульптуру Вучети-ча-ча-ча «Мальчик, всаживающий занозу в задницу другому мальчику». Или при пересечении государственной границы обязательное насильственное кормление слабительным приводило к удивительным физиологическим явлениям, когда задержанный начинал метать черный жемчуг пополам с коллекционными яйцами работы знаменитого Фа-Соль Берже.
Конечно, существовали вещи, которые напрямую слямзить не было никакой возможности - скажем, железную дорогу со стрелочниками и грудастыми путевыми бабами в оранжевом исподнем. Или, к примеру, Гробницу Картавого Фараона (ГэКаФэ). На сей случай организовывались Общества с Ограниченной Наследственностью, и эти самые ООНы уводили недвижимость за границу в специально образованные для таких случаев офф-жорные зоны. В каждой зоне сидел офф-жор-смотрящий, который зырил и тырил, выдавая деньги сообразно узыренному и утыренному. Так Проссия через Великое Ворюгство развивала нищую мировую экономику.
Очень помогали накоплению ворованного мировые войны. Вначале полчища завоевателей вторгались в необъятные просторы Проссии и, поняв, что нельзя объять необъятное, быстро откатывались назад, в свои палестины. Некоторые по дурости задерживались, привлеченные доступностью яйко, млеко и млекомолочниц. Проссы никогда не давали отпор наглым палестинцам сразу. Вначале они брали у них лучшие дары цивилизации: будь то восточная, или западная - проссам все было до фени. И ждали наступления генерала Зимы (по ихнему - лорда Винтера). Генерал являлся точно по расписанию и прихватывал супостатов за самые нежные места. Тактика низких температур в сочетании с отсутствием присутствия теплых туалетов за пару дней превращала гордых вояк в сборище обгаженных дезертиров. Остальное довершали стаи некормленых одичавших собак, которых проссияне называли волками и любили обкладывать красными флажками.
Неотступно следуя за обозами дезертиров, волки и проссияне подбирали все, что те выкидывали и недоедали. А ворвавшись на заду обозов в мировые столицы, прихватывали все, что плохо стоит, сидит и лежит. Так возникали национальные просские хранилища, сплошь усеянные янтарными комнатами, алмазными кладовыми, изумрудными порфирами и сортирами. Все эти несметные (не поддававшиеся смете и бухучету) сокровища охранялись белыми музейными мышами, во главе которых обычно стояла уважаемая ученая личность, не позволявшая грабить награбленное. В частые минуты бунтов личность распластывалась крестом на дверях музеев и спасала содержимое. Вот почему в исторически короткое время Проссия стала мировым центром хранения награбленного и похищенного.
Такая тактика приносила свои плоды в годы бескормицы и неурожая. Лежавшие и висевшие бесполезным грузом произведения искусства обменивались на предметы первой необходимости для вельмож и корм для их поданных. Одно полотно божественного Ти-Ци-Ануса могло снабдить икрой, маслом и белым хлебом портийное начальство небольшого уездного городка в течение одного голодного года.
За мелкое воровство население нещадно наказывали, а за крупное - вознаграждали знаками отличия. Посему в Проссии повелось: если воровать, то по большому счету. Самые значительные ворюги вписывались золотыми буквами в историю страны, про них писали стихи и пели хоровые застольные песни «Хлоп-хлоп, мы подошли из-за угла…» и «Раз купили челси я и Абрамович…». Наиболее уважаемые авторитеты назывались Ворюги-в-законе (Wor-in-law). Такое звание гордо передавалось по наследству, а на камеру его обладателя вешали мраморную доску с перечнем статей Головного Кодекса (ГК). По этому кодексу и жили все простые и авторитетные проссияне.
Всеми признан психогеографический факт - текущие сквозь город реки во многом определяют лицо и душу основанных на них городов. Если в городе вовсе нет реки, жизнь его жителей суха и печальна. Всякая полноводная река дарит своим обитателям плавные, глубокие мысли о вечном и протекающем. Мелкий ручей выводит в свет людей мелких и корыстных, точно пиявки, составляющие большинство населения этого водного сосуда.
Жители Небурга, с молоком матери впитавшие в себя полноводную Не, отличались от прочих проссиян глубиной ума и широтой взглядов. Именно из этого города вышли наиболее прославившие Империю мужи и жены. При этом следует отметить, что частичка «не» сыграла свою роль в формировании мировоззрения: небуржане в большинстве своем от рождения были пессимистами. Как известно, пессимизм есть мироощущение, проникнутое унынием, безнадежностью и неверием в лучшее будущее.
Треп Первый, пока был жив, всячески истреблял ростки пессимизма в душах первых горожан: организовывал балы, пьянки, веселые розыгрыши. Каждый день в городе проходило что-нибудь необыкновенное: то головы кому-то рубят, то приведут медведя и засунут его в женскую мыльню. А то просто ходят по главной улице, ржут и дерутся на дуэлях. Потом Треп Первый отдал Богу душу, а земле тело, и горожане с едва скрываемой радостью впали в грех уныния. Ничто не радовало их душу - нравы портились, людишки мельчали, герои перестали рождаться.
Когда человек радуется всему, он и в мыслях не допускает иного способа существования и общественного устройства. И наоборот, от пессимизма всего лишь один шаг до свободомыслия и попыток изменить существующий способ распределения наворованного насильственными методами, коих насчитывалось всего два: дворцовый переворот и социальная революция.
Небург считался городом пяти переворотов и четырех революций, навсегда покончивших с переворотами. Поскольку перевороты были чисто семейными делами правящей династии Гавсбургов, не будем вторгаться в частную жизнь императоров и императриц. Есть Божий суд, его мельницы мелют медленно, но верно, так что желающих просим дождаться естественной смерти, умудриться попасть на небо и там, в небесной канцелярии, лично разобраться: кто кому какой табакеркой проломил мыслящую тыковку и кто кого в нужнике замочил копьем в анус.
А вот революции как явления стихийно-общественные достойны разбора, поскольку таких революций и в таком количестве более нигде в мире не происходило и, наверное, не произойдет. В революционном порыве Проссия показала всему миру такую кузькину мать, каковой ранее никто не видел и даже не представлял, что такие матери могут вообще существовать.
Первую революцию затеяли молодые дворяне, впервые массово выехавшие в страну франков-пингвинов по военно-туристической путевке 812 года. За стильную гусиную походку и драчливый характер их прозвали гусарами. В столице пингвинов Бабиньоне действительно было много баб, бабцов и бабищ, так что всем досталось по вкусу. Гусары выпили изрядно шампанского, съели гору вустриц и сыров трехсот сортов. Случались при этом и препотешные истории: однажды гусарский поручик, граф Ноздрев-Голенищев при покрытии дамы так кричал благим матом: «Быстро! Быстро!», и собравшимся вокруг пингвинам это так понравилось, что они разбежались по окрестным ресторациям с криками: «Бистро! Бистро!»,- что и привело к переименованию всех ресторанов в бистро.
Вернувшись домой, гусары поголовно переболели французским насморком и оглянулись. Вокруг было темным-темно: ни вустриц, ни веселых пингвиних, один лишь сырный дух из постоялых дворов и казарм. Скучно, братцы, сказали самые светлые головы и произнесли роковые слова, которые звучали потом при каждой революции: «Так жить нельзя! Верх - не тут, и низ - не там! Мы пойдем другим путем...».
Быстро самоорганизовались два тайных масонских общества - Западное и Восточное. Члены и членихи обществ приняли устав и сели разрабатывать программу. Во-первых, нельзя было допустить на трон Коляна Первого, а на его место следовало водрузить Костика. Костик - тонный гвардеец, мешать не будет. Дворяне в общество валили, как в театр, пришлось даже отказывать некоторым, о чем быстро проведали при дворе. Выступление назначили на декабрь, чтобы к Рождеству успеть все переустроить и напиться как следует.
Хотели как лучше, а получилось как всегда. Дорогу поэту, идейному вдохновителю мятежа юнкер-камеру Пушкинду перебежал кролик. Сашка, завидев сексуальный символ, возбудился и свернул в ближайшую деревеньку, где его уже ждала очередная пассия. Возбужденный кроликом Пушкинд глаголом зажег ее сердце, она потеряла вначале разум, а с ним и невинность. И Пушкинд начал кернить ее по полной программе со всей силой нашего всего. А там, говорят, всего было ого-го-го…
Войска же тем временем стояли в каре совсем не возбужденные, а наоборот, охлажденные. Некоторые горячие головы даже начали мерзнуть. Тут Колян Первый скомандовал: «Пли!» - и этим все закончилось. Всех отправили на каторгу, на БАМ. К неудачникам потом приехали жены и испортили тем всю каторгу. Пятерых самых строптивых отправили в штаб Духонина. «Не бунтуй против власти!» - говаривали простые проссияне. И были, как всегда, правы. Против властей, как и против ветра, бунтовать бесполезно, ибо и ветер, и власть - все от Бога. А опальный Пушкинд тут же написал уйму других, не менее гениальных стихотворений, в которых сильно воспел официальную власть, за что и был прощен.
Прошло без малого сто лет, прежде чем в проссиянах вновь накопилась страсть к переменам. Видать, имя Колян было чем-то несчастливым для Проссии. На сей раз это был Колян Второй, уже при короновании получивший от небес дурной знак. Столичным городом считался Небург, но короновались обычно в старой столице Мозгве, сквозь которую текла мелкая и грязная Мозгва-речонка. И жители того города сообразно вышеупомянутой психогеографической теории были в массе своей мелкие и грязные людишки. Хотя среди них и попадались крупные, но все равно они были очень запачканные.
В ночь перед коронованием все мозгвовские мерзавцы, маргиналы и юродивые собрались у большого аэродрома, на котором стояла дивизия стратегических богатырских аэропланов «Илья&Муромец». Эти диковины по замыслу генерального конструктора должны были тридцать лет и три года стоять на приколе, после чего взлететь и одним мощным ударом свалить с ног любого супостата, который некстати усомнился бы в мощи проссиян. До тридцать третьего было далеко, посему машины заправлены не были, а боезапас хранился в сторонке, заботливо укрытый сеном.
Юродивые, мерзавцы и маргиналы сели в кружки (прообраз пролетарских), разлили по кружкам хлебное вино и стали мечтать о завтрашнем дне, то есть о будущем, на которое их собирались опустить. Будущий пролетарский писатель Макс Биттер тусовался в одном таком кружке, о чем после и поведал в быстро накропанной пьесе «На дне». Говаривали, что при коронации каждому мужику дадут по женской телке, бутыли хлебного вина и медали, обладатель которой мог бы потом пить в царевых кабаках на халяву, ни в чем себе не отказывая. От таких мыслей кружилась голова, в небе мерцали крупные алмазы и будущее казалось заманчивым и привлекательным. К рассвету пронесся слух, что телок на всех не хватит. «Ничего,- решили самые разумные.- Телка не смылится, будем доить одну на ватагу. Пей, робята, все равно скоро с макаками воевать…». Макаками в те времена называли всех, кто жил ближе к тропикам. И робята пили в предвкушении праздника.
Но когда пошел слух, что телок не подвезли, а медалей отбито всего-навсего десять тысяч, юродивые взроптали и пошли стенкой на маргиналов. А мерзавцы быстро побежали к палаткам, в которых и хранились медали. Сено тем временем подожгли тайные пироманы, от сена стали взрываться боезапасы, от запасов вздымились «Ильи & Муромцы». Вот вам и одна из причин, почему в тридцать третьем, когда в Гурмании пришел к власти гурман-художник Адик Браун-Колер, проссияне оказались не готовы к предупредительному богатырскому ответу.
Действительно, накаркали - на всех медалей не хватило: тысяч пять неохваченных так и остались бревнами лежать на аэродроме. То-то славные были поминки, девятины и сороковины. А молодой Колян Второй по-детски неумело выругался матом и укатил в Небург, подальше от негостеприимной и выпендрежной Мозгвы.
В этот день в деревушке Машонкино, что неподалеку от Остапкино, родился некто Козей Машонкин.
Вся деревня родом была с берегов самой большой реки Проссии, оттого и душа у них была широкой и медленной. Река та называлась по-разному, но прижилось одно название - Матушка. Простонародная интерпретация этого имени в форме «Мать твою!» слышалось в каждом уголке Проссии. Этим именем клялись и проклинали, встречали трудовой день и провожали, выражали восторг и печаль, с ним рождались и помирали.
С самой Матушки вышло три колена одного племени: Мор-Один, Мор-Два и Мор-Три. Первые пошли наверх, уткнулись в государство ворюг да там и осели, превратившись в чихню. Мор-Три пошли южнее, добрели до озера Белакун, выпали в осадок и пристроились играть на скрипочках в местном театре оперетты. А колено Мор-Два осталось в Проссии, выдвигая из своего племени людей, верой и правдой служивших Уродине в тяжкие дни гурманского нашествия, коих всего было два. Кстати, Бог племени Мор-Два отчего-то любил троицу.
В деревне Машонкино, как это было принято в Проссии, все жители носили фамилию имени своей родной деревни, все они были Машонкины и иной судьбы и фамилии себе не желали.