пересечение бахтинского раблезианства со спором кибернетиков и диалектиков

Dec 13, 2009 06:59

Проблема гуманизма активно обсуждалась в СССР 1960-х годов при осмыслении пер­спектив научно-технической революции и молодой кибернетической науки. Традиционно это понятие соотносилось с человеком (понимаемым либо как «естественное» и «социальное существо», либо как «Божье творение»), с его психологией (трактуемой либо как «эмоции и разум», либо как «душа»), с его интересами и т.д. Однако кибернетика провозгласила принципиальную возможность создания робота, который был бы ничем не хуже, а, скорее всего, даже и лучше человека. Ее поклонники полагали, что гуманизм заключается в бесстрашном поиске знаний ради этой великой цели.

Пожалуй, главой «гуманистов-традиционалистов» в те годы был известный философ Э.В. Ильенков, а лидером «гуманистов-кибернетиков» - как раз А.Н. Колмогоров. Ильенков в своих «антикибернетических» высказываниях частично отражал и официозный марксистский взгляд на проблему («революционный гуманизм»), к примеру, раз­облачая вышедшую из-под контроля человека «машинерию, современную громаду производительных сил капиталистической индустрии» (Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968, с. 312). Однако для нас, конечно, важнее и значимее его глубокие и экзистенциальные претензии к «отчаянным кибернетикам» (так, явно не без намека на Колмогорова, он называл своих оппонентов): «Машина - вещь прекрасная, но превращать ее в нового бога, в нового идола все-таки не следует. Для человека “высшим предметом” является другой человек, даже при всех его нынешних “несовершенствах”» (там же, с. 296-297).
Колмогоров же, наоборот, выступал против «обожествления» человека. Стремясь свести «психическую жизнь к ее материальной основе» (и, подобно Ильенкову, тоже частично совпадая с официозным «материалистическим гуманизмом»), он фактически обвинял своих противников в идеалистическом или религиозном уклоне: «...я надеюсь, что в моих кибернетических <...> выступлениях <...> некоторая доля слушателей улавливает мировоззрение ГУМАНИЗМА, знающего непреходящую ценность человеческой культуры и знающего, что эта ценность не нуждается в подпорках веры в бессмертие, в “нематериальность” души, принципиальную иррациональность творчества и т.д.» (Колмогоров А.Н. [Письмо поэту мехмата] // «Новое литературное обозрение», 1994, № 6, с. 185-186. Выделено А.Н. Колмогоровым). На тайную религиозность «традиционалистов» постоянно намекали и другие адепты кибернетики: «У противников “математизации” под поверхностью их борьбы за “гуманизм” скрывается (бессознательно или отчетно) своеобразное “религиозное” стремление предохранить “душу” от научного познания. Но в человеческом организме все меньше становится неисследованных уголков. Эмоции, интуиция, “душа” - и их штурмует наука. Если мы не богословы, а ученые, то должны верить в безграничные возможности познания» (Егоров Б.Ф. Литературоведение и математические методы. // Содружество наук и тайны творчества. М.: «Искусство», 1968, с. 329).

В следующих абзацах комментируемого письма Турбин язвит по поводу архаичности гуманистов-традиционалистов - «русских мальчиков», боящихся бездушной техники и обреченных с «котомочками» пешком бродить по индустриализованному СССР. Ирония Турбина обусловлена тем, что «ребята-гуманисты» отрицательно отнеслись к его книге «Товарищ время и товарищ искусство», увидев в ней проповедь тотального технократизма, уничтожающего, по их мнению, сущность искусства.

Как рассказал автору данных комментариев С.Г. Бочаров, именно он первым прочитал турбинскую книгу, привлек к ней внимание своих друзей и подвигнул их - в данном случае В.В. Кожинова и П.В. Палиевского - на создание специальной статьи по этому поводу (см. далее примечание 10). Бочаров выступал во время обсуждения книги в Институте истории и теории искусства в сентябре 1961 года. По его словам, обсуждение длилось два дня, среди выступавших ему запомнились Б.И. Шрагин и Э.В. Ильенков (который «буквально размазал Турбина по стенке»), а вот Гачев и Кожинов при сем отсутствовали. За эти два дня в защиту книги, кажется, выступил (и очень ярко) только один человек - студентка, ученица Турбина, Ляля (Леонтина Сергеевна) Мелихова, о ней еще будет речь впереди. Турбин в заключительном слове пошутил, что чувствует себя д’Артаньяном, которому пришлось драться одновременно с Атосом, Портосом и Арамисом (в романе Дюма, как мы помним, эти назначенные дуэли не состоялись)...
http://magazines.russ.ru/znamia/2005/7/ba13.html

Ильенков

Previous post Next post
Up