Джон Шемякин
Я люблю майонез. Я люблю роскошь, слаб и жаден.
В университете я помер бы от голодухи без майонеза. Все бывшие студенты, у кого осталась совесть, кто честен и помнит добро, обязаны скинуться посильно и поставить памятник майонезу. С надписью на пьедестале: "От благодарного отечества". Памятник из мрамора. Сам майонез в образе пеликана кормит птенцов собой, вздымая пухлые крыла и запрокинув в жалобном крике голову.
Мой сокурсник А., получив свои 40 рублей, ехал в магазин "Кооператор" на улице Фадеева. С собой брал рюкзак. Рюкзак ему очень шёл, такой вот был человек мой сокурсник А. Ему шёл рюкзак, ему шёл алкоголь и ему шли все женщины в общежитии и окрестностях. Если у тебя рюкзак, в нём алкоголь, тебе 22 года и ты красив, то женщины тоже идут тебе. Идут к тебе. Идут от тебя, но счастливые, а их сменяют другие женщины.
Я наблюдал за этим круговоротом зло. У меня так не получалось. Причина не установлена до сих пор. Подозреваю рюкзак. Раньше подозревал красоту, но теперь рюкзак.
А. покупал на десятку в магазине "Кооператор" казённого холодца. Холодец нарезали пластами. Пласты были похожи на грязный лёд на скотобойне. В казённый холодец шла какая-то собачатина четвёртого сорта. Когда собаку вместе с конурой, подстилкой и землёй перемалывают в питательную кашу. А. не покупал колбасу из грызуна нутрия. И копчёные рёбрышки нутрии тоже не покупал. Он был человеком.
Покупал А. казённое сало. Немного он его покупал. Сало было похоже на грязный снег на скотобойне. В марте. Когда снег слежался и песок с окурками в нём слоями виден после дворницкого лома. Военное такое сало. Суровость и хриплый выдох "не доводи до греха".
Покупал А. в магазине чеснок. Цинга бежала прочь. Лук он покупал.
Укладывал всё в рюкзак и диверсантским узлом рюкзак затягивал. На него смотрели всем магазином. А в магазине были и любители колбаски из грызуна нутрия. Эти в жизни повидали всякого.
А. закидывал рюкзак за плечи и возвращался в общежитие на трамвае №20. Или №5.
Дальше начинались волшебство и кулинария. Холодец на плите в неестественно огромной кастрюле. Он тает бастиндой. С каким-то недоуменным пришепётыванием и странным свистом. Плавится он. Ему странно. Он же для алкашей от алкашей. Что вы со мной делаете?! Мне его жалко не было.
А. резал лук и резал чеснок в очках для плавания. Движения были отточены. Пар от бастинды оседал на всём. Отмыть волосы потом было трудно. Поэтому на А. была красная шапочка для плавания. В полумраке этажной кухни А. казался разгорячённым упырём.
Раскалённый жидкий холодец, вот это варево с ошмётками бывших жизней, сдобренный (так пишут в книгах) перцем, чесноком и луком, А. расплюхивал по банкам. И заливал сверху растопленным салом. По две столовые ложки на банку. Сало топил лично я на небольшой сковородке. Тогда мне доверяли. Голова у меня была в целлофановом пакете. Нет горячей воды, а холодная только до седьмого этажа? Значит, будет пакет.
Закатывал А. холодец в банках. Крышки и банки мы не стерилизовали. Ибо в банках сало - оно не соврёт, не подведёт будущих специалистов. Пять трёхлитровых банок получалось. Краеугольный камень здоровой в 22 года диеты. Относил А банки прямо в шапочке и в очках к нам в конуру. Ставил между окон. Снимал шапочку и очки. Я снимал пакет. Мы торжественно выпивали за успешный старт нового сезона. Мужики.
Из одомашненного студня А. готовил потом всё, кроме десертов и компота. С жареной картошкой - отлично. С отварной - моё почтение. С макаронами - обалденно. С гречневым концентратом, с гороховым концентратом! Ресторанного уровня блюда.
На всё это А. тратил рублей 15-ть что ли. Остальные деньги он живо прокучивал на стороне.
Я получал 100 рублей в месяц. Вечно сидел без единой копейки. И если бы не майонез! Если бы не он! Ведь он и с хлебом, и с горячей водой и с серой вермишелью! Магазинные пельмени - кузены казённого холодца - обретали с майонезом смысл, какой-то даже вкус, какую-то идею. А это всё горячее, между прочим! Господи, майонез мне жизнь спас. А таких как я идиотов малолетних по всей стране были миллионы. Майонез заслуживает памятник.
Ему ведь было трудно.