Музыка моей жизни, ч. 1
Когда я был маленький, то любил слушать музыку.
Первое осознанное музыкальное воспоминание - это пластинка группы Modern Talking, которую кто-то поставил на старой бабушкиной радиоле со встроенным проигрывателем винила. Были такие штуки в СССР. Меня с детства завораживал вращающийся диск, который можно было запускать с разной скоростью. Он словно бы жил своей жизнью, не подчиняясь никаким правилам. Его можно было придержать пальцем, но ты всё время чувствовал настырное движение, словно бы требующее "выпусти меня, выпусти, выпусти, ну выпусти же, я должен крутиться". И, конечно, чарующий царап, ежевичный такой звук, с которым игла опускалась на пластинку, немного колючий, электрический звук.
У нас было мало пластинок, и, как я уже говорил, первая музыка, что я помню - это Modern Talking. Я даже могу назвать песню - это была You're My Heart, You're My Soul. До сих пор её вступительные аккорды - самый чистый, беспримесный звук детства, раннего и ярко-синего зимнего снежного утра, когда топится печь, бабушка снуёт по дому, пахнет едой и горящими дровами, вышагивает пушистая по зиме кошка Настя, а музыка играет, потому что приехали какие-то гости.
Ещё очень популярной в нашем доме была пластинка с группой "Земляне". "Траву у дома" я знал наизусть ещё дошкольником.
По идее, я должен был полюбить поп-музыку, но этого не случилось. Да, среда накладывает отпечаток, но я настаиваю, что мы изначально рождаемся с неким особым кодом, в значительной степени обуславливающим нашу дальнейшую жизнь. Душа хотела иного.
Наверное, именно поэтому дальнейшие годы были лишены музыки. Конечно, у нас, как и везде, играла гармонь и приносили утреннюю почту, но всё это скользило по поверхности моего мозга, не оставляя следов, пока не наступила зима 1995 года.
Я был уже большой мальчик, мне было 10 лет. Мы с друзьями рассекали на великах, плавали на плотах, строили штабы, где без конца резались в карты и, по идее, наверное, даже что-то слушали, хотя что могли слушать дети в глухой деревне, для меня загадка. Видимо, всё же ничего, потому что никаких бесед о музыке я не помню.
Всё изменилось, когда на зимние каникулы мой двоюродный брат, бывший (и остающийся, никак не догнать, чёрт возьми!) старше меня на 3 года, привёз подаренный ему магнитофон, а с ним - целую коробку кассет без подписей и коробок. Всё это барахло ему отдал его старший брат, в ту пору устроившийся в ГАИ и вследствие этого потерявший вкус к немудрёным развлечениям юности.
Причём я отчётливо помню, что магнитофон изначально не произвёл на нас какого-то особого впечатления. Он использовался не для прослушивания музыки, а для записи собственного радио. Сейчас бы это назвали подкастом. Радио называлось "Рыг-40", в качестве заставки использовался Саня Борисов, который умел сочно и звонко рыгать. В эфир мы выходили в завидным постоянством - каждый вечер, сами себя записывали и сами же слушали, поражаясь своим талантам. Эфир состоял из анекдотов разной степени глупости, трёпа и подколок Сани в мой адрес, которые я по малолетству отбивать не умел.
- Дорогие радиослушатели! - донельзя слащаво растекался великий глумёжник и бандит Саня в отверстие для микрофона. - Поздравляю вас с новым, 1996 годом! - И, смакуя, ядовито тянул - Годом крысы! Вот одна со мной как раз стоит рядом..." Я обижался, Вовка заступался за меня, Саня оправдывался, тем временем я, забыв об обиде, с воторгом, захлёбываясь, верещал какой-нибудь свежевычитанный анекдот ("а это она, милок, нааа-а-абгон пашла!"), Саня снова начинал стебаться и всё повторялось, микрофон работал, за окном стыла непроглядная деревенская чернущая ночь, и все были счастливы.
Вышло, кажется, десяток эфиров длиной по 5-10 минут, после чего нам это надело и магнитофон отправился в шкаф.
Но однажды в спальне, вечером, томясь бездельем, я извлёк его (братана чото не было дома) и начал рыться в кассетах, сам не зная, что ищу. И тут Провидение, так часто впоследствии направлявшее мою руку, вложило в неё ту кассету, которая бесповоротно изменила мою жизнь.
Я вставил её в деку, нажал play, и из колонок понеслась самая лучшая музыка, которую только можно было представить в мире.
Я трясся под неё без конца, упиваясь восторгом. Больше всего это было похоже на то, словно стая обезумевших мотоциклистов на байках без тормозов скатывалась на полной скорости по усеянному камнями и рытвинами бесконечному склону, при этом умудряясь что-то орать (пением это назвать было нельзя).
Магнитофон содрогался от выкрученной на предел громкости, пока не пришла бабаушка, после чего мотоциклисты сбавили жару. Но они навсегда остались в моём сердце.
Излишне говорить, что я не знал ни группы, ни стиля музыки, но это было неважно. Я знал одно - это то, что я искал, сам того не зная, и это я буду слушать до конца своих дней.
Продолжение следует.
Первое осознанное музыкальное воспоминание - это пластинка группы Modern Talking, которую кто-то поставил на старой бабушкиной радиоле со встроенным проигрывателем винила. Были такие штуки в СССР. Меня с детства завораживал вращающийся диск, который можно было запускать с разной скоростью. Он словно бы жил своей жизнью, не подчиняясь никаким правилам. Его можно было придержать пальцем, но ты всё время чувствовал настырное движение, словно бы требующее "выпусти меня, выпусти, выпусти, ну выпусти же, я должен крутиться". И, конечно, чарующий царап, ежевичный такой звук, с которым игла опускалась на пластинку, немного колючий, электрический звук.
У нас было мало пластинок, и, как я уже говорил, первая музыка, что я помню - это Modern Talking. Я даже могу назвать песню - это была You're My Heart, You're My Soul. До сих пор её вступительные аккорды - самый чистый, беспримесный звук детства, раннего и ярко-синего зимнего снежного утра, когда топится печь, бабушка снуёт по дому, пахнет едой и горящими дровами, вышагивает пушистая по зиме кошка Настя, а музыка играет, потому что приехали какие-то гости.
Ещё очень популярной в нашем доме была пластинка с группой "Земляне". "Траву у дома" я знал наизусть ещё дошкольником.
По идее, я должен был полюбить поп-музыку, но этого не случилось. Да, среда накладывает отпечаток, но я настаиваю, что мы изначально рождаемся с неким особым кодом, в значительной степени обуславливающим нашу дальнейшую жизнь. Душа хотела иного.
Наверное, именно поэтому дальнейшие годы были лишены музыки. Конечно, у нас, как и везде, играла гармонь и приносили утреннюю почту, но всё это скользило по поверхности моего мозга, не оставляя следов, пока не наступила зима 1995 года.
Я был уже большой мальчик, мне было 10 лет. Мы с друзьями рассекали на великах, плавали на плотах, строили штабы, где без конца резались в карты и, по идее, наверное, даже что-то слушали, хотя что могли слушать дети в глухой деревне, для меня загадка. Видимо, всё же ничего, потому что никаких бесед о музыке я не помню.
Всё изменилось, когда на зимние каникулы мой двоюродный брат, бывший (и остающийся, никак не догнать, чёрт возьми!) старше меня на 3 года, привёз подаренный ему магнитофон, а с ним - целую коробку кассет без подписей и коробок. Всё это барахло ему отдал его старший брат, в ту пору устроившийся в ГАИ и вследствие этого потерявший вкус к немудрёным развлечениям юности.
Причём я отчётливо помню, что магнитофон изначально не произвёл на нас какого-то особого впечатления. Он использовался не для прослушивания музыки, а для записи собственного радио. Сейчас бы это назвали подкастом. Радио называлось "Рыг-40", в качестве заставки использовался Саня Борисов, который умел сочно и звонко рыгать. В эфир мы выходили в завидным постоянством - каждый вечер, сами себя записывали и сами же слушали, поражаясь своим талантам. Эфир состоял из анекдотов разной степени глупости, трёпа и подколок Сани в мой адрес, которые я по малолетству отбивать не умел.
- Дорогие радиослушатели! - донельзя слащаво растекался великий глумёжник и бандит Саня в отверстие для микрофона. - Поздравляю вас с новым, 1996 годом! - И, смакуя, ядовито тянул - Годом крысы! Вот одна со мной как раз стоит рядом..." Я обижался, Вовка заступался за меня, Саня оправдывался, тем временем я, забыв об обиде, с воторгом, захлёбываясь, верещал какой-нибудь свежевычитанный анекдот ("а это она, милок, нааа-а-абгон пашла!"), Саня снова начинал стебаться и всё повторялось, микрофон работал, за окном стыла непроглядная деревенская чернущая ночь, и все были счастливы.
Вышло, кажется, десяток эфиров длиной по 5-10 минут, после чего нам это надело и магнитофон отправился в шкаф.
Но однажды в спальне, вечером, томясь бездельем, я извлёк его (братана чото не было дома) и начал рыться в кассетах, сам не зная, что ищу. И тут Провидение, так часто впоследствии направлявшее мою руку, вложило в неё ту кассету, которая бесповоротно изменила мою жизнь.
Я вставил её в деку, нажал play, и из колонок понеслась самая лучшая музыка, которую только можно было представить в мире.
Я трясся под неё без конца, упиваясь восторгом. Больше всего это было похоже на то, словно стая обезумевших мотоциклистов на байках без тормозов скатывалась на полной скорости по усеянному камнями и рытвинами бесконечному склону, при этом умудряясь что-то орать (пением это назвать было нельзя).
Магнитофон содрогался от выкрученной на предел громкости, пока не пришла бабаушка, после чего мотоциклисты сбавили жару. Но они навсегда остались в моём сердце.
Излишне говорить, что я не знал ни группы, ни стиля музыки, но это было неважно. Я знал одно - это то, что я искал, сам того не зная, и это я буду слушать до конца своих дней.
Продолжение следует.