Возможность и ценность
[Здесь довольно путаницы, изменю запись позднее]
Возможность это то, что отделяет меня от того, чем я являюсь; возможное есть то, что создает оторванность сознания от его опыта, т.е. от него самого. Если я сейчас являюсь себе как X, у которого есть некие возможности, значит я есть не совсем X и больше, чем X.
Ценность это то, что отделяет меня от того, чем я не являюсь, имея в виду им быть; ценное это идеал или норма, которая преследует, не давая соединиться с ней; это оторванность сознания от нехватающего бытия.
Возможность грозит мне сделаться другим, лишая меня основания быть тем, чем являюсь (рассматривается кандидатура иного основания). Ценность дразнит и изнуряет, потому что свидетельствует мне о принципиальной несливаемости с намеченным на горизонте и признанным целевым положением.
Возможное говорит, что то, чем я являюсь, я всего лишь имею, и что право имения под угрозой - всякое право может быть оспорено. Скажем, эта лень, одолевающая сегодня с утра и которой я вполне являюсь, приоткрывается в ответ на некоторую будоражащую новость как нечто такое, на что я всего лишь претендую, а не необходимое, и что мне угрожает лишиться лени. Ценность, напротив, есть неизбывная недолицензированность, - достоинство, утерянное или не в полной мере обретенное. Допустим, я сподобился из лени перегрузиться в депрессию (новость была плохая), но то, что я проигрываю в голове и поведении, имея в виду депрессию - это представление и унылый спектакль (чем я являюсь), в то время как полноценная депрессия витает где-то "там" в качестве несбыточного статуса; она - то, чем я не могу быть. Я не имею права на ценность, ибо она конституируется сознанием в качестве превосходящего меня музейного экспоната.
Ценность и возможность - две стороны одного и того же - нехватки чего-то. Ценность это моя нехватка в аспекте факта, т.е. недостаточной тождественности с тем совершенством, которое на повестке момента и которого недостает. А возможность это нехватка в аспекте себя, т.е. интенции присвоения и - через это - самообоснования.
Подрывая опыт "явлюсь тем-то", т.е. отлучая меня от себя самого, возможность намечает в этом разрыве (= по ту сторону меня) альтернативу мне нынешнему; впрочем, эта наметка, обладая указующими координатами (где, куда), не приобретает субстанциальности бытия (т.е. не факт, не чтойность), а остается ничтожной сделкой, поэтому поддерживает, а не затягивает, брешь между мной и мной. Так происходит потому, что сознание, стремясь обосновать себя (меня) - а это его единственная потребность, - умеет произвести только ничего, или отрицание: сознание не создает фактов, оно может только колупать в них изъяны (тем самым придавая им смысл). Если мне возможно сделаться другим чем сейчас, то ничего [не] связывает меня с этим мной новым и не гарантирует мне его, равно как лишь это же ничто [не] отделяет меня от того, кто я сейчас. Таким образом, возможность это адрес назначения для моей неприкаянности в бытии.
Ценность, наоборот, будучи бытийственной, субстанциальной стороной нехватки, не нуждается в обосновании. Факт есть самодостаточное, даже когда это факт, которого нет и он иском. Ценность - продукт сугубо рефлексивный, потусторонний объект. Такой объект есть как факт "там", хотя его нет тут. И сознание стопорится, оставляя ценность недоступной, чтобы страдать ее нехваткою в ее присутствии (возможное же как раз "отсутствует", отсрочено). Сознание, таким образом, имея в виду ценность как цель и будучи одержимо ею, чтобы равняться на нее, даже и не собирается ее схватить. Сознание наталкивается вместо нее лишь на переживание мной ценности, которое в свою очередь суть феноменальный опыт, а не факт, и следовательно есть то, куда проникают пришлые новые возможности, чтобы расширить щель и склонить к предательству той ценности (пресловутая изменчивость настроения/целей). Стало быть, ценность - это местоположение моего поражения в бытии, где мир (опыт) образуется в замену мечты.
Если ценность неподвижна, как статуя, то возможность это вектор предполагаемого движения. Впрочем, возможное никогда не дается поначалу как ясная тема или объект, поскольку возникает (выбирается) прежде в дорефлексивном сознании (где нет субъекта/объекта). Как раз выбранная возможность дает смысл моему мировосприятию еще до того, как познается. Будучи открыта рефлексией, возможность начинает тревожить, т.к. является в качестве моей возможности. Впрочем, это другая тема. Тем не менее надо заметить, что возможность изначально неотделима от действия по ее осуществлению. Если есть набросок меня возможного, есть и соответствующий этому проекту набросок действия. (Таким образом, нет ни места, ни нужды в постулировании особых "стимулов" для движения.) Правда, в дорефлексивном режиме действие, разумеется, свернуто в зародыш так же, как и сама возможность, и недоступно пока к тематизированию и разработке. Укол смутного (но конкретного) желания или искушения - вот лишь что иногда предоставлено пока.
Возможность натягивает дорефлексивное время, т.е. темпорализует меня; это время гладкое и разделяющее-соединяющее, о чем уже говорилось выше: ничего не разлучает меня с возможным и ничего не сводит меня с ним. Темпорализацию не надо путать с рефлексивным психическим временем, которое градуировано, пунктирно, косно, и возникнет позже при разворачивании мира (включая мое Я как часть мира) в представления о том, можно ли, когда и какими ресурсами, осуществить возможность (полагаемую теперь в рефлексии как цель). Подлинное желание, намерение никогда не может родиться от мира и психического времени; оно коррелятивно дорефлексивному выбору и совпадает с темпорализацией. А такое "желание", которое встречено в психическом времени - не более чем холостая прихоть и пустая мечта, воспоминание пожелания себе. (Отсюда вытекает, что собственно "воли" как силы не существует, человек движим спонтанной свободой, а не волевым усилием. Впрочем, спонтанный выбор не бессознателен: я свидетель своего дорефлексивного проекта к возможности и понимаю его, хотя и не знаю его: не могу представить образно или словесно.)
Если я испытываю жажду, то в грубых штрихах ценность можно бы описать как "наполниться влагой", "быть бочкой, полной воды", т.е. конечное состояние, которое имею за образец, очень хочу, не желая. Кружение около бесспорного идеала, каким сознание никогда не может (= не согласится) быть. Соответствующую же возможность пития можно обозначить словами "вечно наполняемый сосуд", "испивать без конца". Длящее себя удовлетворение, нечто вроде желания без хотения, то, что отдаляет меня от себя в перспективе нестрахуемого приближения к другому себе.
Вот как-то так усвоил/понимаю пока что эти идеи (не мои, конечно).
Возможность это то, что отделяет меня от того, чем я являюсь; возможное есть то, что создает оторванность сознания от его опыта, т.е. от него самого. Если я сейчас являюсь себе как X, у которого есть некие возможности, значит я есть не совсем X и больше, чем X.
Ценность это то, что отделяет меня от того, чем я не являюсь, имея в виду им быть; ценное это идеал или норма, которая преследует, не давая соединиться с ней; это оторванность сознания от нехватающего бытия.
Возможность грозит мне сделаться другим, лишая меня основания быть тем, чем являюсь (рассматривается кандидатура иного основания). Ценность дразнит и изнуряет, потому что свидетельствует мне о принципиальной несливаемости с намеченным на горизонте и признанным целевым положением.
Возможное говорит, что то, чем я являюсь, я всего лишь имею, и что право имения под угрозой - всякое право может быть оспорено. Скажем, эта лень, одолевающая сегодня с утра и которой я вполне являюсь, приоткрывается в ответ на некоторую будоражащую новость как нечто такое, на что я всего лишь претендую, а не необходимое, и что мне угрожает лишиться лени. Ценность, напротив, есть неизбывная недолицензированность, - достоинство, утерянное или не в полной мере обретенное. Допустим, я сподобился из лени перегрузиться в депрессию (новость была плохая), но то, что я проигрываю в голове и поведении, имея в виду депрессию - это представление и унылый спектакль (чем я являюсь), в то время как полноценная депрессия витает где-то "там" в качестве несбыточного статуса; она - то, чем я не могу быть. Я не имею права на ценность, ибо она конституируется сознанием в качестве превосходящего меня музейного экспоната.
Ценность и возможность - две стороны одного и того же - нехватки чего-то. Ценность это моя нехватка в аспекте факта, т.е. недостаточной тождественности с тем совершенством, которое на повестке момента и которого недостает. А возможность это нехватка в аспекте себя, т.е. интенции присвоения и - через это - самообоснования.
Подрывая опыт "явлюсь тем-то", т.е. отлучая меня от себя самого, возможность намечает в этом разрыве (= по ту сторону меня) альтернативу мне нынешнему; впрочем, эта наметка, обладая указующими координатами (где, куда), не приобретает субстанциальности бытия (т.е. не факт, не чтойность), а остается ничтожной сделкой, поэтому поддерживает, а не затягивает, брешь между мной и мной. Так происходит потому, что сознание, стремясь обосновать себя (меня) - а это его единственная потребность, - умеет произвести только ничего, или отрицание: сознание не создает фактов, оно может только колупать в них изъяны (тем самым придавая им смысл). Если мне возможно сделаться другим чем сейчас, то ничего [не] связывает меня с этим мной новым и не гарантирует мне его, равно как лишь это же ничто [не] отделяет меня от того, кто я сейчас. Таким образом, возможность это адрес назначения для моей неприкаянности в бытии.
Ценность, наоборот, будучи бытийственной, субстанциальной стороной нехватки, не нуждается в обосновании. Факт есть самодостаточное, даже когда это факт, которого нет и он иском. Ценность - продукт сугубо рефлексивный, потусторонний объект. Такой объект есть как факт "там", хотя его нет тут. И сознание стопорится, оставляя ценность недоступной, чтобы страдать ее нехваткою в ее присутствии (возможное же как раз "отсутствует", отсрочено). Сознание, таким образом, имея в виду ценность как цель и будучи одержимо ею, чтобы равняться на нее, даже и не собирается ее схватить. Сознание наталкивается вместо нее лишь на переживание мной ценности, которое в свою очередь суть феноменальный опыт, а не факт, и следовательно есть то, куда проникают пришлые новые возможности, чтобы расширить щель и склонить к предательству той ценности (пресловутая изменчивость настроения/целей). Стало быть, ценность - это местоположение моего поражения в бытии, где мир (опыт) образуется в замену мечты.
Если ценность неподвижна, как статуя, то возможность это вектор предполагаемого движения. Впрочем, возможное никогда не дается поначалу как ясная тема или объект, поскольку возникает (выбирается) прежде в дорефлексивном сознании (где нет субъекта/объекта). Как раз выбранная возможность дает смысл моему мировосприятию еще до того, как познается. Будучи открыта рефлексией, возможность начинает тревожить, т.к. является в качестве моей возможности. Впрочем, это другая тема. Тем не менее надо заметить, что возможность изначально неотделима от действия по ее осуществлению. Если есть набросок меня возможного, есть и соответствующий этому проекту набросок действия. (Таким образом, нет ни места, ни нужды в постулировании особых "стимулов" для движения.) Правда, в дорефлексивном режиме действие, разумеется, свернуто в зародыш так же, как и сама возможность, и недоступно пока к тематизированию и разработке. Укол смутного (но конкретного) желания или искушения - вот лишь что иногда предоставлено пока.
Возможность натягивает дорефлексивное время, т.е. темпорализует меня; это время гладкое и разделяющее-соединяющее, о чем уже говорилось выше: ничего не разлучает меня с возможным и ничего не сводит меня с ним. Темпорализацию не надо путать с рефлексивным психическим временем, которое градуировано, пунктирно, косно, и возникнет позже при разворачивании мира (включая мое Я как часть мира) в представления о том, можно ли, когда и какими ресурсами, осуществить возможность (полагаемую теперь в рефлексии как цель). Подлинное желание, намерение никогда не может родиться от мира и психического времени; оно коррелятивно дорефлексивному выбору и совпадает с темпорализацией. А такое "желание", которое встречено в психическом времени - не более чем холостая прихоть и пустая мечта, воспоминание пожелания себе. (Отсюда вытекает, что собственно "воли" как силы не существует, человек движим спонтанной свободой, а не волевым усилием. Впрочем, спонтанный выбор не бессознателен: я свидетель своего дорефлексивного проекта к возможности и понимаю его, хотя и не знаю его: не могу представить образно или словесно.)
Если я испытываю жажду, то в грубых штрихах ценность можно бы описать как "наполниться влагой", "быть бочкой, полной воды", т.е. конечное состояние, которое имею за образец, очень хочу, не желая. Кружение около бесспорного идеала, каким сознание никогда не может (= не согласится) быть. Соответствующую же возможность пития можно обозначить словами "вечно наполняемый сосуд", "испивать без конца". Длящее себя удовлетворение, нечто вроде желания без хотения, то, что отдаляет меня от себя в перспективе нестрахуемого приближения к другому себе.
Вот как-то так усвоил/понимаю пока что эти идеи (не мои, конечно).