старомодно.
по улице шла женщина, она несла в руках две когда-то бывшие женскими, а теперь пузатые сумки, для равновесия набитые сырым неочищенным картофелем. ее походка была порывистой, ноги еле отрывались от земли и тут же, как поршни прессовального станка опускались чуть впереди по сравнению с предыдущим положением стопы. движения были скованными, но отнюдь не тяжестью сумок, или болезнью опорно-двигательного аппарата, или непереносимым горем, нет, камень преткновения лежал в ее прическе. вся ее жизненная сила чи, а позже и центр тяжести, перекочевали в высоченную бабетту, возвышавшуюся как минимум на полметра над остатками бренного тела, женщина гордилась что отращивала ее с семидесятых годов и ни за какие ковришки не соглашалась с ней расставаться. эта прическа уже давно жила своей отдельной жизнью, как вредоносный паразит, питалась мозговыми соками хозяина, да, долгое время у них была общая история: мода, консервная банка для поддержания, яичный коктейль на пиве и автомобильный лак для поддержания структуры, первая ломкость волос и перхоть, но владелица волос так долго холила и лелеяла свою прическу, что вдохнула в нее божию искру - душу - теперь у прически появились свои планы на жизнь, свое мнение и в некотором роде свобода выбора. уже в начале девяностых, с началом работы в столовой и дебютом седины, в бабетту вселилась своенравность и скверный характер, уже тогда она стала самовольно отлучаться и тайком красить себя в дикий розовый, но чаще сиреневый цвет, уже тогда бабетта сильно начала расшатывать походку своего носителя, уже тогда хозяйке стоило бы задуматься над происходящим... ой, что же это там... слишком большой крен... берегись... о нет! женщина! женщина!!! о, бедная-бедная женщина, как жаль, какое несчастье, она все-таки упала, доигралась, волосы перевесили, и больше женщина не в силах подняться из нокаута, так и будет теперь лежать мертвая на дороге, пока ею не займутся дворники.