Андрей Можаев. Лёгкий штрих к портрету "Чайки". Чехов и Авилова. Часть 1.
В истории литературы есть даты, не отмеченные выходящими из ряда вон событиями. Казалось бы - это просто дни, просто числа, в которые кто-то познакомился с кем-то и беседовал о чём-то. Дни эти поначалу теряются в потоке значимых дел, ярких явлений, изглаживаются из памяти современников. И лишь гораздо позже потомки могут по достоинству оценить их значение.
Вечером двадцать четвёртого января тысяча восемьсот восемьдесят девятого года в доме издателя «Петербургской газеты» Худенкова был приём. Собрались авторы и сотрудники. Хозяин дома познакомил Антона Павловича Чехова с молодым литератором Лидией Авиловой. Худенков был женат на её старшей сестре и потому представил свояченницу просто, по-домашнему: «Девица Флора, моя воспитанница». «Флорой» Лиду прозвали за цветущую внешность, нежно-розовый налив щёк и за две длинные густейшие косы. Ну, а «воспитанница» - это оттого, что он обучал её начаткам ремесла. Антон Павлович, всегда чуткий к интонациям, шутке, в тот раз подтекста не угадал.
Перебрались в столовую. И Чехов уже сам подошёл к скромно стоявшей у стены Лидии. Вдруг запросто, без церемоний, взял в руку её косу, принялся разглядывать:
- Никогда не видел таких! - удивился наивно.
А она обиделась. Подумала: по манере обращения он действительно принял её за сиротку-воспитанницу! Самолюбие Лиды было серьёзно задето.
Затем Чехов пригласил её на скорую премьеру «Иванова». Спросил, на кого выписать контрамарку? И тут она в приподнятом тоне высказала всё: никакая она не воспитанница, чтобы так без спроса трогать её косы! Она - сестра супруги Худенкова. К тому же - мужняя жена и мать. И следом Чехов узнал подробности от пылкой женщины: у неё растёт чудный сынишка, муж - инженер, из донских казаков, а сама она пишет рассказы и начинает публиковаться.
Позже современники оценят те рассказы достаточно высоко - в каждом из них видна художественная мысль. Да, Лидия была действительно одарённой…
И вот Чехов и Авилова весь вечер сидят рядом:
- Так у вас сын? - склонится он и неожиданно взглянет прямо в глаза. - Да?.. Как это хорошо!
И они будут беседовать, беседовать, уже оба всматриваться друг в друга. И с их душами, по утверждению Лиды, что-то произойдёт. Станет вдруг радостно, ярко! И это чувство уже не оставит их.
Так открывался этот долгий и очень сложный роман близких по духу людей. Пожалуй, единственная полная влюблённость Чехова. Память о ней живёт в некоторых лучших вещах Антона Павловича, в записках самой Авиловой, в воспоминаниях Бунина, и отчасти - в мемуарах сестры Чехова Марии Павловны. Хотя последняя отвергала серьёзность этого чувства. Но сестра - лицо заинтересованное. Ей хотелось видеть рядом с братом свою любимую подругу Лику Мизинову. Именно на основе её записей появятся после книжки, спектакли, фильмы, преувеличивающие роль Мизиновой в жизни брата и даже искажающие характер их отношений.
Ну, а в чувстве к Авиловой Чехов открывается нам вдруг с той самой стороны, с которой открыты им его лучшие герои: в глубокой противоречивой любви к женщине и в страдании совести.
С той первой встречи Авилова и Чехов не виделись целых три года. Вновь сошлись на юбилее газеты. Она знала о его приезде и волновалась: вспомнит ли? Какими найдут друг друга? И возникнет ли та осветившая душу близость? Она никогда не забывала о ней. Не могла забыть. Да и не хотела, даже несмотря на окружавшие шорохи слухов, на догадки мужа и его растущую ревность, переходящую в ревность к литературным занятиям жены вообще.
И вот, наконец, Чехов в дверях. Они с надеждой и лёгкой тревогой протягивают друг другу руки…
За обедом пристроились где-то в уголку, подальше от лишних глаз. Он вдруг высказал:
- Не кажется ли вам, что когда мы встретились три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки?
- Да, - нерешительно ответила она.
- Да, такое чувство может быть только взаимное. Но я испытал его в первый раз и не мог забыть. Чувство давней близости.
Да, именно это чувство они будут испытывать и в дальнейшем. И удивительно - Чехов потребовал пересылать ему всё, что она пишет, публикует. Он, аристократ слова, как бы свысока относящийся к женщинам в их рассуждениях о литературе и тонко переводящий такие разговоры на выведывание каких-нибудь секретов приготовления варенья, вдруг признает эту начинающую писательницу ровней себе! Кстати, именно этот факт убедил Бунина в искренности и глубине их отношений.
Началась её литературная учёба у Чехова. Учёба трудная - мастер был строг. Требовал писать точней, глубже, больше. А в её доме росло уже трое детей, и муж ревновал к прозе всё яростней. Но не только к прозе. После того юбилейного обеда в окололитературных кругах загуляли сплетни. И Чехов, страдая за честь женщины, зарекался хотя бы ещё раз приехать в Петербург.
Но горше всех в этой обстановке было, конечно, Авиловой. Письма же становились теплей и теплей.
«Как я ждала вас! Как ждала! Ещё в Москве, на Плющихе, когда не была замужем!» - вырвалось у неё признание в дневнике той поры. Ей - всего двадцать восемь лет; ему - тридцать пять.
Новая встреча состоялась опять в доме сестры. Чехов шутливо сетовал, оправдывался: оказался, мол, безвольным, вновь приехал в столицу. А Лидии по секрету признался - его вновь тянет писать пьесу. И пьеса задумывается несколько странная.
А она в ответ горько жаловалась на съедающие время семейные хлопоты, на невозможность глубоко погрузиться в писательство. И на то, что серьёзного литератора из неё не выйдет.
Антон Павлович порывисто противоречил:
- Вы молоды, вы талантливы… О нет! Семья не должна быть самоубийством!
Их доверительный разговор нарушила горничная - из дома Авиловой прислали известие: у сына Лёвушки поднялся жар.
Чехов провожал её, спешащую, по лестнице и, как врач, успокаивал: у детей в таком возрасте это обычное явление. Просил назавтра дать ему знать.
Но дома оказалось - сын спит спокойно, и никакого жара нет. Это муж уловкой вынудил жену вернуться. Что ж делать? - он страстно её любил. Обнимая, оправдывался:
- Без тебя мы, мать, совсем сироты…
А Лидия в тот момент впервые ясно и смело созналась перед собой - она любит Чехова!
И прошло ещё время. Их следующая встреча случилась на масленицу в доме общих знакомых. Вновь они шутили, беседовали о литературе. Чехов убеждал писать роман.
Учил, как это делается:
- Вы сначала пишите, пишите, пишите. А потом сокращайте, сокращайте, сокращайте.
- Да, пока совсем ничего не останется, - смеялась в ответ Лида.
Затем он провожал её до дому. А она неожиданно для себя пригласила его назавтра в гости - муж был тогда в командировке на Кавказе.
Весь следующий день Лидия сочиняла, продумывала план вечера. Обязательно показать детей перед сном, когда они особо прелестны! Дальше - холодный ужин в кабинете. И - наговориться!..
Вечер оказался безнадёжно испорчен - в гости зашла знакомая пара. Увидав Чехова, они точно опьянели! С улыбками, рваным смешком, засыпали его суетными вопросами. Писатель замкнулся, отвечал односложно. Когда от гостей, наконец, избавились, он сердито вдруг высказал Лидии:
- Вы устали. Я уйду, вас утомили гости, - видимо, слишком важное готовился он открыть в этот вечер.
Она не ожидала такой непроизвольной суровости. Как убитая, едва могла отвечать.
Но разговор всё таки постепенно завязался. Поначалу пробовали обсудить дела издательско-литературные. Лидия взялась противоречить по мелочам. Он сердился, обвинял в упрямстве, не мог понять, что она препирается из женской натуры, «от обратного», и желает подтолкнуть раздражённого человека на откровение.
Чехов сбился, взял паузу, выпил пива. И подступил, наконец, к главному. Вновь принялся убеждать: ему нужно уйти. А ей - лечь спать. Она ему кажется сегодня какой-то другой, равнодушной, что ли…
Он явно мучился, решался. И вот, пересилил себя - откровение началось:
- Помните ли вы наши встречи?.. Знаете, что я был серьёзно увлечён вами? Это было серьёзно. Я любил вас… Я вас любил и думал только о вас. И когда я увидел вас после долгой разлуки, мне казалось, что вы ещё похорошели и что вы другая, новая, что опять вас надо узнавать и любить ещё больше, по новому. И что ещё тяжелее расстаться…
Не правда ли, как много общего в этом признании с важнейшими монологами его будущих пьес, повестей, рассказов?
Почему они, глубоко влюблённые, не решились изменить их жизни, соединиться? Причина не во внешних обстоятельствах. Просто, Лидия высказала: в таком разрыве обязательно будет кто-то страдать. И Чехов не пошёл на это при всех своих широких взглядах на общественное устройство. Он не мог пойти. Для него нравственный разлад - это разлад гармонии. А Чехов, по ёмкому определению академика Сергея Ольденбурга, его ровесника, принадлежал к последнему поколению образованных русских людей, сохранивших полноту и гармоничность восприятия бытия и цельность мировоззрения. В последующих это утрачивалось. Не потому ли сегодня обывателю так трудно понять мотивы поступков его близких предков и даже некоторых современников?
Чехов уехал на свою Лопасню, в Мелехово. Увёз стопку её рассказов. В сердитых письмах разбирал недостатки - побуждал ответственней работать. И опять, уже всерьёз, требовал писать роман. А их действительный роман разворачивался теперь в письмах.
Лидия тяжело, как и он сам, мучилась. В памяти всё звучали те его слова: «Я вас любил и думал только о вас»!
И тогда с тоски и отчаянья она делает решительный шаг. Заказывает в ювелирном магазине брелок в виде книги с гравировкой: «Повести и рассказы. Соч. Ан.Чехова, стран.207, строки 6 и 7». Открыв эти строки, читаем: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её».
Но послать подарок от своего имени решимости уже не хватило. Чехову передали брелок в Москве от лица неизвестной почитательницы.
В то же самое время письма от него стали приходить всё реже. И Лида приучала себя думать: «Надо жить без него».
Андрей Можаев. Лёгкий штрих к портрету "Чайки". Чехов и Авилова. Часть 2.
Из книги "Верноподданные России":
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/840/
________________
http://www.golos-epohi.ru/
golos_epohi