АФОН (части 3-4)
На рассвете я слышал сквозь сон бодрый стук деревянного та́ланто: Талан-то, та-та-ланто, та-талан-талан-талан-то… Отдалённо осознавал, что вроде как надо вставать, потому, что что-то сейчас начнётся (так запутался в греческих службах, что с уверенностью не мог сказать - что именно), но никакого оживления на соседних койках не заметил, разве что кто-то повернулся на другой бок, помолчал немного и снова вдохновенно и раскатисто захрапел… Я подождал, пока кто-нибудь встанет, подождал себе подождал… и проснулся через пару часов…
Ничего - утешает меня Серафим - если наши не все проснулись, то что о тебе говорить, ты - гость. Ну, гость… Впрочем это мало убеждает. Надо было встать, да и всё тут…
После завтрака геронта освобождает нас от послушаний, и мы решаем осмотреть окрестности. Сначала Серафим ведёт меня лестничными переходами к уютной, затенённой кипарисами площадке. Здесь тихо и как-то особенно хорошо. Перед нами аккуратная ухоженная могилка старца Герасима. Простой, очерченный каменными плитами с прожилками плинф, четырёхугольник, в голове - небольшой крест с надписью: «Монах Герасим (Микропананитис)». По обеим сторонам могилки установлены гранитные чаши с песком для поминальных свечей, в ногах - развёрнутая книга из белого мрамора с эпитафией.
Сюда приходят не вспомнить о мёртвом, но поговорить с живым. Это так ясно чувствуется. Старец всё так же руководит: утешает, подсказывает, только теперь безмолвно, одним присутствием своего молчаливого и кроткого духа…
Дальше выбираемся наверх и идём, осматривая на ходу другие кельи. В наружности строений привлекают внимание крыши. Не только двускатные, но даже и купольные - они вместо черепицы искусно выложены плитами серого сланца. Бугорок на крыше обозначает место над алтарём. Фасад зданий, как правило, не оштукатурен, так что видна кладка, придавая особый восточный колорит внешнему виду построек.
Приближаемся постепенно к скалистым обрывам. Особняком от скитских построек, перед самым обрывом устроена уютная смотровая площадка. Отсюда открывается живописный вид. Стоим, с наслаждением вдыхая свежий солёный ветер и любуясь морской гладью. В глубине площадки - изящный домик современной постройки, похожий скорее на коттедж, чем на монашескую келью. На широкой веранде подвешен небольшой колокол.
- А это келья самого богатого и влиятельного в Греции адвоката - поясняет мой провожатый.
- В смысле. Он был адвокатом, а сейчас удалился от мира?
- Да нет… - смеётся Серафим. Понимаешь, на Афоне своя жизнь и свои законы. Например, просто так взять и поселиться в старой, пусть даже заброшенной келье никто не может. Но можно выкупить такую келью или, скажем, место, под строительство. Вот, адвокат и купил себе участок, келейку построил… Убегает сюда иногда с друзьями отдохнуть. А что, хорошо - жён не возьмёшь, очень удобно, надо же иногда и от них отдохнуть - смеётся Серафим, но тут же добавляет: - …Впрочем, отдохнуть ведь - это ещё не значит кутить. Просто любому человеку хочется иногда побыть в тишине…
- Ну а теперь пойдём в пещеру преподобного Агапия Критянина. Он здесь подвизался несколько лет, книгу написал - «Грешных спасение» - такое аскетическое руководство, очень известное в Греции…
Позже я узнал, что Агапий Ландос (Критянин) - образованный монах и писатель в начале XVII века несколько лет прожил в Великой лавре, после чего удалился в келью возле Малого Скита святой праведной Анны, где и написал свои основные произведения. Главное из них - «῾Αμαρτωλῶν σωτηρία» (Спасение грешников), состоит из 3 частей: первая- обозрение грехов и указание средств к их исцелению (главные из них - очищение страданием и бегство от мирской суеты); вторая - трактат об искуплении и добродетелях, которые ведут к искуплению; третья - рассказы о чудесах, совершенных Богородицей ради спасения грешников.
Какое-то время мы карабкаемся по скалам, пробираемся узкими тропами и, наконец, забираемся в естественную пещеру, состоящую из двух небольших отделений. В первом - каменный резервуар с застоявшейся зелёной водой и в углу мешок полный черепов и костей (обычное для Афона дело). В другом - какой-то древний сосуд, подсвечник и, особняком - ещё один череп.
- Это череп Агапия?
- Да нет… Не думаю. Кто уж тут уже разберёт - где чьё? Господь один знает…
На обратном пути встречаем наших батюшек - идут в монастырь святой праведной Анны. Это «за поворотом», не далеко - в соседнем ущелье, часа два ходьбы. Мы с отцом Серафимом увязались следом, идём не спеша, разговариваем…
В древнем монастырском храме оказался ремонт, но всё-таки нас пустили приложиться к большой чудотворной иконе святой праведной Анны. Кроме того, что икона эта традиционно увешана драгоценными приношениями, есть в ней и нечто особенное - множество фотографий младенцев за стеклом киота. Оказалось перед этой иконой особо молятся бездетные супруги о даровании младенца. И чудес по молитвам святой преподобной Анны действительно совершается множество! Монастырь даже издал такую особую книгу с фотографиями, где рассказывается об этих чудесах рождения…
Чудо рождения… Как-то прогуливались мы со знакомым, и он нёс на руках свою недавно рождённую дочурку, которая тихонько посапывала на свежем воздухе. Смотри, - говорит мне знакомый, - я раньше как-то не понимал… Вот - дома многоэтажные, магазины, машины, мобилки - это всё творение рук человеческих, но ведь это не чудо, а это - он кивнул на малышку - чудо, настоящее чудо и кто из людей может придумать, «сконструировать» хоть что-то подобное?..
После посещения храма мы присели в тени живописной беседки, и пожилой послушник принёс нам большую гостевую книгу, рахат-лукум и две рюмки традиционной анисовой водки - узо. (Да простят меня благородные эллины, но гадость эта водка - необыкновенная). Как мне объяснили - водкой принято угощать паломников, потому, что от неё меньше потеют. Но это, так сказать, практическая сторона, о традиционном гостеприимстве греков я уже не говорю…
На обратном пути замечаем, что ветер усилился. Он ещё с ночи примчался откуда-то сердитый, порывистый и сейчас всё больше ерепенится, злится непонятно на что, так что на море уже начался настоящий шторм. Бегут испуганно белые барашки волн, мы остановились у обрыва, смотрим… Серафим объясняет, что если ветер будет усиливаться, то паромное сообщение могут отменить и многочисленные гости не смогут попасть на праздник.
По прибытии в скит мы узнали, что владыка Пантелеимон уже плывёт на пароме с некоторыми из братии, - он звонил только что - но если будет усиливаться шторм - то корабль не сможет причалить к берегу. И точно - вскоре мы видим, как тяжёлый паром проплывает точно в раздумье, покачиваясь, мимо пристани. Только через пол часа на обратном пути он сумел пришвартоваться и «наши» сошли на берег.
С прибытием владыки и гостей жизнь в скиту как-то особенно оживляется. Вообще, приятно видеть, что владыка здесь не просто почётный гость, с которым надо как-то особенно церемониться, но долгожданный, родной человек, которого все рады видеть и общение с которым предполагает самую задушевную и искреннюю простоту.
Кроме владыки Пантелеимона в скит прибыли ещё два архиерея - митрополит, тёзка владыки, Пантелеимон (к сожалению, не помню, откуда) и митрополит Элласонский Василий.
После обеда собираемся в дружеской обстановке на смотровой площадке возле братского корпуса. Владыки за столиком, братия за соседними столиками. Идёт непринуждённая живая беседа, и я только жалею, в который раз, что не знаю греческого языка.
Особенно я пожалел об этом неделю назад, когда произошёл забавный, хотя и досадный случай.
В городок Козани, где я находился с иконой и мощами святителя, прибыл первоиерарх Элладской Церкви - архиепископ Христодул. Я его видел накануне и подошёл под благословение. На следующее утро я как обычно пришёл в храм, установил в притворе столик, разложил на нём книги о святителе, рукавички, масло и прочее… Через некоторое время смотрю - начинается какое-то оживление: идут священники, кажется со всей округи, потом мирян выпроваживают из храма и, наконец, появляется снова архиепископ Христодул. Я ещё ничего толком не пойму, но тут подходит ко мне настоятель храма - маститый протоиерей и начинает какую-то странную задушевную беседу про космос. - Космос, космос? - спрашивает он оживлённо. Я с улыбкой киваю, мол - да, конечно же, космос! (а что я ещё мог сказать?). Ну, он похлопал меня дружески по плечу и жестом пригласил в храм. Оказалось «козмос» на греческом - собрание. И батюшка решил, что я пришёл на епархиальное собрание. Архиепископ Христодул говорил тогда, наверное, минут сорок; говорил образно, ярко и, судя по всему, интересно (он вообще был интереснейшим человеком). А я сидел на заднем ряду злой на себя и на свою неспособность понять - о чём вообще идёт речь…
Так что, дорогие мои, если отправляетесь за границу - учите язык, или берите с собой переводчика или, на худой конец, диктофон.
Наше сидение на веранде оказалось недолгим потому, что начался настоящий ураган. Порывы ветра достигали такой силы, что на столике перед владыками вдруг опрокинулся графин, полный воды.
К вечеру ветер немного утих, небо очистилось… и вот уже скит отходит ко сну, всё реже слышатся шаги, хлопанье дверей, говор и смех. Опускается ночь… Серафим со знакомым уже, радостно-заговорщеским видом вызывает меня на террасу и достаёт из чехла на поясе военно-полевой бинокль.
- А ну, - командует он, кивая на широкую и длинную скамью, - ложись по-солдатски. Знаешь как?
- Я в армии не служил…
- Э-э…
Он объясняет, как отдыхают солдаты на привале, по-походному: ногами в разные стороны света и голова к голове, так, что плечо товарища оказывается под головой как подушка.
- На, держи, - протягивает Серафим бинокль, и я погружаюсь в созерцание ночного звёздного неба. Наверное, нет зрелища более простого и величественного, чем ночное небо в безлунную ночь. Млечный путь обозначился ясно и широко в своей непостижимой огромности. Звёзды, звёзды, звёзды - как будто соль, просыпанная небрежно на ходу … но величие это не давит, не гнетёт, а вызывает в душе какие-то необыкновенно возвышенные и неизъяснимые переживания. Как-то особенно ясно веришь и чувствуешь в этот момент, что святость возможна и даже необходима для тебя как воздух, как жизнь, как это бездонное, щемящее небо…
IV
Утром просыпаемся как положено - в зябких рассветных сумерках - и идём в уютную домовую церковь Успения. Выслушиваем полунощницу, утреню, потом завтракаем и принимаемся за работу.
В небольшом крытом дворике, похожем скорее на веранду, начинается приготовление праздничной трапезы. Откуда-то появляются огромные мороженые туши тунца. Говоря огромные я ничуть не преувеличиваю. Одна такая рыбина может достигать полтора метра в длину и весить килограмм пятьдесят. Разделывают эти туши при помощи циркулярной пилы. Пища готовится в настоящем большом очаге, на открытом огне. Я про такой очаг разве что слышал в сказке о Буратино.
Мне достаётся работа не сложная - перебирать зелёную стручковую фасоль. Когда с этим занятием покончено, мы с Серафимом просим разрешения отслужить молебен в домовом храме. Сегодня - 21 июля - память Казанской иконы Божьей Матери. Праздник наш, русский - греки его не знают. Геронта даёт добро.
В каждом греческом храме, даже самом маленьком, на иконостасе обязательно висит епитрахиль, чтобы священник-гость мог отслужить литию или молебен. Поручи и фелонь, по греческим правилам для этого не обязательны.
Мы зашли с Серафимом в корпус и захватили с собой маленькую иконку «Казанской» и большую пачку греческих записок «о здравии» и «об упокоении». В первое время для меня было просто мукой разбирать эти имена, написанные, естественно, по правилам греческой орфографии: Эвморфизиса, Ралусса, Елевфериус, или, например Кэтэенун... Ну что за имя такое - Кэтекнун….. В конце концов оказалось, что это вообще не имя, а обычное наше добавление, что то вроде «со сродниками». Ну что поделаешь, если и на старуху бывает проруха, то про меня нечего и говорить…
После молебна мы выходим на главную скитскую террасу и обнаруживаем здесь радостное оживление. Монахи и послушники извлекают из чуланных потёмок, крепят на длинных металлических флагштоках и воздвигают обязательный атрибут праздника - церковный и государственный флаги. Повсюду в Греции - начиная со столичных соборов и заканчивая дальними Афонскими скитами - в дни религиозных торжеств - можно увидеть эти два флага: византийский (церковный) - чёрный двуглавый орёл на жёлтом поле и рядом обязательно - государственный. Сейчас это девять чередующихся белых и голубых полос и белый крест в левом верхнем углу. Но национальный флаг времён восстания 1821 года - это просто белый крест на голубом поле. Голубой цвет означает небо, свободу, а белый - смерть. «Свобода или смерть!» - именно так стоял вопрос в тот драматический момент. И главным символом свободы был крест - Православие.
Столетия в полу подполье, часто с риском для жизни православное духовенство поддерживало в народе теплящийся огонёк истиной веры. Именно Церковь способствовала бережному сохранению национальных традиций культуры, письменности, музыки…
Греки свою историю не забыли и сегодня, не смотря на веющий с запада суховей секулярного либерализма, Церковь обретает в государственной власти надёжного союзника и покровителя. Словом, православие в Греции - государственная религия.
Священнослужители получают от казны ежемесячное содержание (около 800 евро). Эта сумма возрастает в зависимости от образования и «выслуги лет». Нам приходилось встречать священников и монахов (и это не редкость), которые брали в кредит автомобиль и без особого надрыва выплачивали его стоимость за 3-4 года. Но надо пояснить, что машина здесь действительно не роскошь, а средство передвижения и необходимость. Многие приходы (а в Греции вообще очень много храмов) не имеют постоянного священника, так что батюшкам приходится много ездить.
В школах и институтах Основы православной веры - обязательная дисциплина. По этому предмету сдают экзамены и зачёты. И это, конечно, приносит свои плоды. Например, в Крыму я ни разу не видел, чтобы дети на улице, завидев незнакомого священника, бросались к нему гурьбой под благословение. В Греции это не редкость. Но зато и священника в «гражданской» одежде вы здесь не увидите. Иерей обязательно должен быть в чистом, опрятном подряснике, желательно, чтобы из нагрудного кармана выглядывал-поблескивал металлический колпачок авторучки (священник человек образованный). У многих на груди цепочка с трогательно старомодным брегетом. Есть свой особенный колорит, когда со значительным видом священник достаёт эти часы, открывает крышечку, смотрит время, закрывает с непременным щелчком и кладёт часы обратно в карман.
На голове у священника обязательно должна быть камилавка («калимавка», как говорят греки). Появиться в храме без этой калимавки, а особенно во время службы считается верхом неприличия. Снимают её только в самые торжественные моменты богослужения, например, во время чтения Евангелия.
Внешне союз Государства и Церкви ярко проявляет себя в дни религиозных праздников и, особенно, в городах, где устраиваются торжественные крестные ходы.
За час до начала такого шествия, вокруг собора на улицах и перекрёстках собираются полицейские машины и мотоциклы с мигалками в таком количестве, что можно подумать, что в городе проходит какой-нибудь международный саммит. У самого храма выстраивается рота солдат в камуфляже, с касками на головах и автоматами на плечах. Впереди - военный оркестр.
Когда после торжественной службы выносят мощи, Евангелие и икону - вместе с колокольным звоном ударяет барабан и процессия начинает двигаться не с привычным для нас пением тропарей и молитв, а с музыкой, которая представляет собой какой-то диковинный бульварный марш. Возникает любопытное настроение, какое-то радостно-праздничное и, вместе с тем, прогулочно-вольное...
Но вернусь в монастырь.
Хлопотный день накануне праздника течёт так стремительно, что трудно припомнить что-то особенное, кроме всё прибывающих и прибывающих гостей. Очень скоро скит из тихого укромного уголка превращается в местный Давос. Везде, куда не зайди - люди, они разговаривают эмоционально и громко, энергично жестикулируя; вспоминают друг друга и былое, смеются, обсуждают события политики, культуры и личной жизни…
Приближается начало Всенощной.
Забегая вперёд скажу что служба длилась… хотел сказать «ни много ни мало», но словосочетание «ни много» как-то не вяжется с тем, что представляло из себя это бдение, длившееся… 11 часов! Я знал, что на Афоне бывают длинные службы, но не думал, что всё это ТАК серьёзно!!!
Позже я, правда, выяснил, что такое продолжительное бдение редкость даже для Афона и совершается в дни особых торжеств.
Пещерный храм преподобных Дионисия и Митрофана совсем не велик и не может вместить всех молящихся. И здесь на помощь приходит техника. Микрофоны, установленные на престоле и две небольшие колонки, прикреплённые с наружной стороны храма, озвучивают всё происходящее в храме.
В самом начале службы разжигают паникадило, которое древностью своего устройства являет колоритную противоположность динамикам и микрофонам. В паникадиле установлены свечи, которые зажигают и тушат при помощи специальных шестов, на конце которых в зависимости от необходимости установлен фитиль или колпачок.
Ветер прямо-таки озверел к началу всенощной, рвёт и мечет. Но с первым возгласом службы вдруг как в сказке воцаряется необыкновенная тишина. Потом ещё, правда, случалось несколько порывов, но были они уже не такие мощные и с каждым разом всё слабее и слабее, так что на утро об урагане никто и не помнил.
Надо сказать, что нет человека, который бы всю службу безвыходно провёл в храме. Большинство участников собираются и рассаживаются вокруг храма - пожилые почтенные гости на скамейках, а остальные как придётся - на пеньках, бордюрах под кипарисами, на каких-то приступках. Сказать, что все сосредоточенно-молчаливы нельзя. Разделившись на группы, гости переговаривается вполголоса, сдержанно, неторопливо, по существу. Когда устают сидеть - встают, разминая ноги, прогуливаются или заходят в храм, чтобы некоторое время побыть на службе.
Время от времени из храма выходит грузный пожилой монах с посохом в одной руке и фонариком в другой. Он высвечивает фонариком какого-нибудь забившегося в дальний угол священника и что-то строго ему объявляет, жестом приглашая следовать за собой. Это известный и уважаемый всеми человек - Афонский типикарий - иначе говоря, уставщик. Именно он руководит ходом самых продолжительных и торжественных служб и выбирает людей для пения и чтения. Отказывать ему никак нельзя.
Конечно, один состав служащих священников, певчих и чтецов не может вынести такую долгую службу и потому составы сменяются, формируясь произвольно по выбору типикария. Лично для меня положение осложнялось тем, что греческое чтение и пение своей непонятностью и монотонной однообразностью, действовали на меня решительно убаюкивающе…
Несколько раз в течение ночи я заходил в храм и осоловело тараща глаза пытался осознать значение происходящего и своё участие в нём. Но через пол часа меня начинало, что называется, «выключать» и справиться с этим было практически невозможно. Теперь я вполне оценил замечательную по своим художественным качествам и содержанию гравюру, которую видел в одном из помещений скита. Там старенький, измождённый монах спит младенческим сладким сном в своей побитой шашелем ветхой стасидии
Глубокой ночью, перед началом Литургии вдруг слышится приближающийся звук таланто и на площадке перед храмом появляется процессия из трёх монахов. Это братья из монастыря святой праведной Анны. Пришли почтить память святых преподобных отцов - такой своеобразный поклон от монастыря скиту.
Один из братьев несёт на плече таланто и непрестанно в него стучит. Оказывается, это не столько ритуал, сколь печальная необходимость. На Афоне запрещена охота, но браконьеры, прельщаясь обилием дичи, всё равно пробираются на Святую Гору и охотятся по ночам, устраивая засады на кабанов и косуль. Иногда случается что запоздалый монах неосторожным шорохом на тропе вызывает огонь на себя.
Итак, один из братьев стучит в таланто. Другие два поочерёдно несут драгоценный ковчежец со стопочкой святой праведной Анны. Так удивительно и трепетно видеть эту стопочку матери самой Пресвятой Богородицы! Стопочка открыта, она нетленна, потемнела от времени и умилительно мала - где-то 35-го размера, не больше. Какое необыкновенное чувство охватывают в этот момент! как будто на миг оказался в той реальности, которая для нас давно приобрела какой-то хрестоматийный, туманный характер. Реальность прикосновения к святости! Вот чего так мучительно нам всем не хватает и чему так по-детски восторженно радуется душа!!!
С каждым часом борьба со сном превращается во всё более невыносимую муку. Вспоминаешь с изумлением какие-то бессонные ночи, когда и рад бы уснуть, да никак (ну, не хочется спать и всё)! Вот бы сейчас такое, так нет же, спать хочется невыносимо, просто жутко… Но самое трудное начинается перед рассветом, когда от изнурительной борьбы со сном и усталостью уже практически ничего не соображаешь, но нужно как раз облачаться и участвовать в Литургии да ещё и на правах почётного гостя. Ужас!!! Отчётливо помню момент - я стою перед Престолом, а он на меня всё время наскакивает и я ничего не могу с этом поделать. Хорошо ещё, что я натурально не свалился - вот было бы весело…
Но вот служба - которая длилась с 20-30 до 7-30 - окончена. Уже давно рассвело. Вокруг необыкновенное оживление и радость: владыки фотографируются с монахами и мирянами, все разговаривают, смеются, делятся впечатлениями с характерной греческой непосредственностью. Но для меня всё как в тумане. Я так невыносимо, дико устал, как не уставал, может быть, никогда в жизни и на эмоции просто не хватает ни сил ни соображения. Через несколько дней мне подарили фотографию - Стоит весёлый, улыбающийся владыка Пантелеимон, рядом сияющий отец Серафим, и я - спящий в вертикальном положении…